Как и в предыдущие две встречи, они встретились в обеденное время неподалеку от работы, и снова, как прошлый раз, Эспиноза, стоило ему увидеть парня, взял курс на проспект Атлантика.

Они опять молча дошли до берега. Проспект Атлантика не впервые использовался для конфиденциальных встреч. На этот раз первым заговорил Габриэл:

— Почему вы так настаивали на встрече, сеньор?

— Чтобы сказать тебе, что Идальго мертв.

Произнося эти слова, Эспиноза глядел парню прямо в глаза, стремясь уловить малейший намек на то, что это для него уже не новость.

— Он умер?

Они стояли лицом к лицу. Габриэл сделал несколько шагов в направлении ближайшей скамейки. Эспинозе пришло в голову, что это может быть защитный маневр, чтобы скрыть неподобающее выражение лица.

— Он умер?

— Убит. Выстрелом в лицо.

— Выстрелом? Убит? Когда?

— Вечером в четверг… как раз когда детектив Уэлбер потерял твой след.

— Так вот почему вы делали обыск в моей квартире и на службе!

— Верно.

— Значит, меня подозревают в убийстве?

— Если верить тому, что ты сам нам рассказал, то разве у нас есть основания подозревать тебя?

— Слугам закона всегда нужны виновные.

— Это слугам церкви нужны виноватые. Мы же ищем преступников.

— И вы, сеньор, считаете меня преступником?

— Любое расследование начинается с того, что подозрительными считаются все, кто имел возможность это сделать, но это не означает, что тот, кто мог совершить преступление, тот его и совершил.

— И что мне нужно сделать, чтобы вы вычеркнули меня из списка подозреваемых?

— Формально говоря, тебе нужно твердое алиби. А говоря обычными словами, ты должен убедить меня, что ты этого не делал.

— Ну, лучшее, что я могу придумать в свою защиту, это что раз меня в тот вечер преследовал ваш детектив, то было бы смешно предполагать, будто я оторвался от него ненадолго, чтобы убить человека, которого, как вам известно, я ненавижу. И кроме того, если я его убил, то зачем тогда я вас искал и о нем говорил?

— В тот момент, когда Идальго был убит, за тобой не следили. Между тем моментом, как ты исчез в метро, и тем часом, когда ты появился около своего дома, времени более чем достаточно, чтобы совершить убийство, особенно если учесть, что его дом расположен не слишком далеко от твоего.

— Комиссар, но вы же понимаете, что это полная бессмыслица!

— Как я уже сказал, тебе надо либо найти непотопляемое алиби, либо суметь убедить меня в том, что ты его не убивал.

— Мне он не нравился, но это не причина для того, чтобы убить. Объективно говоря, я не могу обвинить этого парня ни в чем. И зачем мне его убивать? В его предсказании говорилось об угрозе для меня, а не для него. И судя по тому, что сказали мне вы, это вообще была шутка. Тогда зачем мне надо было бы его убивать?

— А Ольга?

— Ольга? А она какое имеет отношение к предсказателю?

— К нему никакого. Но к тебе — да.

— Вы что? И в ее смерти тоже подозреваете меня? Но это же абсурд!

— Ее смерть действительно абсурдна.

— Ольга была единственным человеком, с которым я дружил. Она была моим другом, моей…

— Твоей девушкой?

— Ну, что-то вроде этого.

— Судя по тому, что ты мне рассказал, сама она точно считала себя твоей девушкой. В конце концов то, что произошло в гостинице, можно считать началом ваших отношений.

— Хорошо, и что тогда? С чего мне было ее убивать?

— Здесь могут быть довольно сложные мотивы. Я бы лучше начал с вопроса «как?».

— Когда Ольга умерла, если учитывать, что она наверняка ехала на метро на работу, я тоже ехал на работу. Я не мог находиться одновременно в двух районах Рио — в Северном и в районе Сул, и сотрудники на работе могут подтвердить, что я пришел на службу в обычное время. Для меня было просто невозможно толкнуть Ольгу под поезд в восемь тридцать на станции метро в Тижуке и оказаться в Копакабане на работе в девять. Особенно в час пик. Тем более что я бы не смог воспользоваться метро, которое тогда остановили.

— Все, что надо было сделать, это просто выйти со станции наверх и взять такси. На такси ты мог бы доехать до работы за полчаса. Это, правда, было бы впритык, но в общем-то возможно.

— Комиссар, вы сказали, я должен либо доказать, что это не я, либо убедить вас каким-то другим способом, что это не я. Но если бы вы сами считали меня убийцей, то не стали бы приглашать меня на прогулку по проспекту Атлантика полюбоваться на морской пейзаж?

— Возможно. Однако не стоит рассчитывать, что я всегда поступаю строго разумно.

— И что вы собираетесь делать со мной? Вы меня вызовете как свидетеля?

— Я не собираюсь с тобой ничего делать. Расследование ведется в участках тех округов, где произошли преступления. Ко мне это не имеет отношения. По крайней мере пока.

И вновь Эспиноза сидел на бетонной скамейке набережной, пристально глядя на море. Он любовался чайками, скользившими над прибоем и напоминавшими ему умелых серфингистов, что успевают вовремя соскользнуть с разбивающейся о берег волны. Движения птиц были точно выверены, кончики их крыльев едва касались воды. Эспиноза погрузился в задумчивость, глядя на прозрачные зеленые валы и вспоминая, как ребенком он наблюдал за плавающими в воде рыбками. Он всегда старался предугадать появление группы рыбешек, отбившейся от стаи, или появление волн, набегавших на берег стремительнее, чем соседние. Но никогда в жизни ему не доводилось видеть, чтобы волна, разбиваясь, выбрасывала на берег стаю рыб.

Прежде всего Эспиноза верил, что, вполне возможно, Габриэл ни в чем не виноват. Может быть, он действительно ничего не делал, может быть, единственное, что он совершил, это обратился к нему за помощью, а он, Эспиноза, вместо того, чтобы помочь, просто ждал, что произойдет. Вот что-то и произошло.

По дороге назад, расправляясь с двойным чизбургером и двойной порцией апельсинового сока, Эспиноза позвонил в 1-й участок. Он сообщил о жалобе на чилийца и описал встречу с ним и его женой в закусочной фаст-фуд, но не стал упоминать Габриэла. Он сказал, что с удовольствием будет сотрудничать по поводу этого дела и может поговорить со Стеллой, если она все еще настаивает на том, что именно он является причиной смерти ее мужа. Взамен он узнал, что полиция тщательно исследовала место происшествия, но оружия убийства так и не нашла, похоже, убийца его не выбросил.

Уэлбер вернулся во второй половине дня с сообщением, что мусорщики, что обслуживают дом, где жил Идальго, не находили никаких револьверов ни в мусорных баках, ни на близлежащих улицах. Мусор вывозили между десятью и одиннадцатью вечера, как раз сразу после преступления. Если бы убийца бросил оружие на улице, то его, скорее всего, заметили бы. На следующее утро, после рассвета, шансы обнаружить что-либо были бы уже нулевые. Хуже всего было то, что никто из соседей ничего не видел. Сама Стелла не могла даже сказать, был ли убийца мужчиной или женщиной. А другие жильцы дома в тот час смотрели телевизор и не слышали выстрела.

Никаких свидетелей, никакого оружия убийства…

В течение многих лет он предпочитал ужинать не дома, и этому были причины. Эспиноза не любил, чтобы в доме находились посторонние, сам же толком готовить не умел. Ему также не нравилось закупать готовую еду в супермаркете, потому что тогда он оказывался обречен постоянно есть одно и то же. Вечером в этот понедельник ему лень было идти ужинать в закусочную, но в то же время не хотелось опять разогревать замороженные спагетти в микроволновке. Два сандвича, что Эспиноза купил по дороге домой, и немного оставшегося красного вина должны сойти за ужин. Одним из результатов долгой одинокой жизни было то, что постепенно и незаметно формальности, связанные с принятием пищи, утратили всякое значение. Если он ел в одиночестве, то предпочитал это делать самым простым образом, какой только был возможен.

А потому время от времени он очень ясно ощущал отсутствие партнерши. Нет, комиссар вовсе не страдал по бывшей жене или даже по какой-то конкретной женщине — просто ему не хватало нормальных отношений, которые продлились бы дольше, чем мимолетные встречи. Ему не хотелось бы употреблять слово «брак», но то, о чем он думал, было в чем-то похоже. Но это, безусловно, было то слово, что его пугало и заставляло откладывать на неопределенное время решение относительно долговременных отношений, ежели таковые сложатся. Последние несколько дней он не мог думать об Ирэн, не вспоминая при этом о своем распавшемся браке.