– Да слышал я уже о шайнах, – с раздражением оборвал дядя. – И даже видел.

– Видел?

– Ну да, в Мертвой Зоне. Я на днях туда ходил с Воиславом, нас старшина маркитантов приглашал посмотреть торговые ряды. Так вот, там харчевня есть. А в ней эти самые шайны прислуживают, с подносами бегают. Маленькие такие и волосатые, как обезьянки.

Ворон показал рукой рост «обезьянок». Получилось примерно ему по пояс.

– Нет у них никаких бляшек на теле. И чешуи тоже нет. Совсем безобидные зверьки. А Бортник нам какие-то сказки рассказывает. Думаю, надо его на дыбу вздернуть, да времени сейчас нет. Может, после обеда займусь.

Павел молчал, лихорадочно соображая, как поступить. Намерения дяди ему не нравились. Но и сообщать ему о сне он не хотел. Отец запретил рассказывать о видениях и, наверное, был прав.

Но отец погиб. И дядя Ринат теперь ему самый близкий родственник. Если не считать младшей сестры. К тому же, он может совершить большую ошибку.

– Ринат, послушай меня, – произнес Павел. – Мне кажется, что Бортник не врет по поводу шайнов.

– Почему ты так решил?

– Потому что… Потому что я на днях видел сон.

– Сон… Хочешь сказать – видение?!

Ворон смотрел на племянника расширенными глазами. Давно он не слышал о снах Павла, очень давно. Даже начал думать, что пропала у него эта жутковатая способность. И сейчас при словах Сновида у него непроизвольно дрогнуло в груди.

О снах он не слышал давно. Но хорошо помнил, что предвещали сны Павла. Они всегда предвещали смерть.

Как, например, в случае, когда семилетнему Павлу приснился огромный костер из гробов. Вокруг него кружились обнаженные люди, покрытые страшными язвами. Когда Павел рассказал о ночном кошмаре отцу, Корней лишь головой покачал: понятно, что ничего хорошего, да вот как наверняка угадать, что сулит подобное сновиденье?

Корней посоветовался с Вороном, но они так и не пришли к единому мнению. Решили подождать, что будет. А как иначе? Зачем раньше времени народ полошить?

Что будет, стало ясно через неделю, когда вспыхнула эпидемия чумной болезни. Она выкосила почти пятую часть жителей Промзоны. Трупы тогда, складывая их в погребальную камеру, сжигали по несколько штук за раз.

Сжигать мертвых по обычаям древних славян тоболяки начали давно – еще в те времена, когда спрятались в подземелья после наступления ядерной зимы. Поначалу тела умерших просто вытаскивали на поверхность. Но затем поняли, что они становятся пищей для мутантов. Тогда и возродился обычай кремации.

Позднее, когда уровень радиации снизился, и люди выбрались из подвалов и бункеров, обычай облагородили. Обряд захоронения, придав ему элементы сакрального таинства, стали проводить на погребальном помосте. Тело покойного обкладывали сухими древесными отходами и еловым лапником. Затем сжигали. Получалось торжественно и строго.

Но в период эпидемии пришлось снова запустить кремационную камеру. Корней даже распорядился использовать брикеты со сжиженным газом, чтобы уничтожать зараженные чумой трупы дотла. В прямом смысле дотла.

Не дай бог, если какой прожорливый мутант ухватит не сгоревший до пепла кусочек зараженной плоти. Тогда эпидемия получит новый импульс. И тут уж всей общине несдобровать – вымрет начисто.

Эпидемию остановить удалось, хотя и погибло около двухсот человек. Так что, провидческий сон Павла с пылающими гробами Ворон запомнил очень хорошо. И сейчас не сразу нашелся что сказать.

Помолчав, выдавил:

– Ну, если приснилось, куда деваться? Сон ведь уже не отменишь. Давай, докладывай.

Павел рассказал о лодке с парусом, на носу которой стоял человек с головой ящера. Ворон думал целую минуту, зачем-то загибая пальцы. Потом заговорил:

– Значит, лодка с парусом, это понятно. Человек с головой ящера… Ну, предположим, тоже понятно. Если, конечно, этот Бортник не врет про чешую. Чего еще там? Ага, курит длинную трубку… Тут я не знаю. Слышал я, что раньше такие трубки были – кальяном, что ли, называются. Но с какого это боку… А больше ничего не запомнил?

– Особенного такого ничего. Кажется, у него из трубки еще огонь вылетал. Вот так: пых-пых-пых.

– Огонь?

– Ну или пламя. Словно пламя вспыхивало, яркое такое.

– Из трубки пламя вылетало? – уточнил Ринат.

– Ну да. Хотя… Кажется, там в конце вообще много огня было. На меня даже жаром пахнуло. Собственно, это последнее, что я запомнил.

– Поня-ятно-о… Но ведь в самом сне ничего дурного не происходило?

– Не происходило, – согласился Павел.

– А ты ведь лишь дурное предвидишь. Верно, племяш?

– Верно, – вздохнув, выдавил Сновид.

– Значит?

– Значит, эти шайны принесут смерть. Так и надо толковать.

– Типун тебе на язык, – сказал Ворон. Но как-то совсем без выражения сказал, если не считать того, что лицо стало мрачным и сосредоточенным. – И вообще – молчи об этом сне. Нет сейчас смысла его обсуждать – лишь панику посеем.

– А как же Бортник?

– Чего Бортник?

– Может, его выпустить?

– Не-ет. – Ворон ожесточенно замотал головой. – Вот когда появятся шайны, тогда и выпустим. А не появятся – вздернем на дыбу. И весь разговор. Понял, племяш?

Сновид не ответил.

– Племяш, я тебя спросил. Аль не услышал?

– Понял, – пробормотал Сновид. Чего уж тут непонятного. Чуть что – сразу на дыбу. Ринат – он такой.

– Значит, лады… И выбрось пока это из головы. У меня к тебе срочное дело есть. Помнишь, когда основной тоннель проходили, мы там одно боковое ответвление замуровывать не стали?

– Помню.

– Так вот. Возьми Ваньку Бугая и проверь, куда оно выводит… Сдается мне, этот ход нам еще пригодится.

Семикилометровый тоннель от Промзоны до кремля представлял из себя сложную комбинацию коридоров и труб различного диаметра. Когда на Большом Совете принимали решение добираться до кремля через подземные городские коммуникации, то не представляли, с какими проблемами столкнутся. Лишь после того, как в главный коллектор проникли разведчики, выяснилось, что за двести лет там расплодилось огромное количество самых разных мутов.

Истреблять всех – десять жизней не хватит. Тем более, что во многих местах коммуникации выходят на поверхность. Тогда и вспомнили о брикетах со сжиженным газом.

Перед войной в Промзоне построили завод по производству таких брикетов. Изготовили много, а вывезти не успели – так и остались лежать в подземных складах. Храниться брикеты могут чуть ли не вечность, если не применять сильного механического воздействия – с помощью гидравлического пресса, например, или направленного взрыва. Но пресса в Промзоне не было, а взрывать… На фига их взрывать? Ведь толку от горящего газа мало, особенно если поджигать его на открытом пространстве.

Поэтому применения брикетам так и не нашли, кроме одного – в крематории. Там, в подвале с толстыми стенами, закрытом стальной дверью, эффект от горящего газа был высок. Однако использовали крематорий редко. А вот для зачистки подземных ходов от мутов брикеты очень даже пригодились.

Делали так: продвинувшись по основному коридору на несколько сот метров, возводили капитальную перемычку с глухими бункерными люками на задвижках. После чего на территории между двумя перемычками устраивали «дезинфекцию»: закладывали вдоль коридора брикеты, рассыпали порох, а затем поджигали его с помощью бикфордова шнура. Сновид тоже в этом участвовал, помогая взрывнику проводить закладку.

В одном брикете сжиженного газа на целую цистерну. При взрыве какая-то там молекулярная решетка разрушается – взрывник пытался объяснить, да Павел почти ничего не понял – газ воспламеняется и с огромной скоростью распространяется по свободному пространству. А где есть такое пространство в коллекторе между глухими перемычками? Правильно, в боковых ответвлениях: коридорах, трубах и колодцах. Вот эти «поры» горящий газ и прожигает.

После «дезинфекции» муты, как показал опыт, поблизости не появлялись сутки-двое. Ни руконоги, ни мутировавшие муравьи, ни прочие зубастые и клыкастые твари. Шугались они горючего газа, разбегались во все стороны – те, кто в огонь не угодил.