Приближалась зима. Николай II и Александра Федоровна находили, что образование Марии, Анастасии и Алексея еще не закончено, необходимо его продолжать. Вскоре начались уроки русского языка, истории, географии, арифметики и пр. Педагогический персонал состоял из графини Гендриковой, Шнейдер, доктора Боткина, француза Жильяра, англичанина Гиббса и самого Николая II, который преподавал детям историю. Встречаясь очень часто со всем этим составом педагогов и преподавательниц и наблюдая их, я поражался тем, как в такой семье, обладавшей всеми возможностями, не окружили детей лучшими преподавателями, которые могли бы дать детям настоящее образование и развитие. За исключением француза Жильяра и англичанина Гиббса, остальные представляли собой просто царедворцев – даже доктор Боткин и тот усвоил себе все качества царедворца, о графине Гендриковой и Шнейдер и говорить нечего.

Не раз мне приходилось убеждаться в этом. Насколько слабо обращалось внимание на развитие детей, можно судить по тому, с каким интересом, бывало, слушают они, когда рассказываешь им о самых обыкновенных вещах, как будто бы они ничего не видели, ничего не читали, ничего не слышали. Сначала я думал, что это простая застенчивость. Но вскоре пришлось убедиться, что дело с развитием и образованием обстояло очень плохо.

Бывший царь как-то обратился ко мне с вопросом: можно ли будет пригласить еще одну учительницу?

Полковник Кобылинский и я решили предложить ему одну учительницу.

– Я должен посоветоваться с Александрой Федоровной, ответил мне бывший царь, поблагодарив за предложение. – Все вопросы о воспитании детей мы с Александрой Федоровной разрешаем вместе.

Я не возражал.

– Вы хорошо знаете эту учительницу? – спросил Николай Александрович.

– Лучше меня знает ее полковник Кобылинский, да и Александра Федоровна ее знает по царскосельскому лазарету и по царскосельской гимназии, где она была преподавательницей около восьми лет, – ответил я.

– Очень, очень вам благодарен. Я переговорю с Александрой Федоровной, она, вероятно, согласится. У нас действительно недостает преподавателей. Русскую историю я преподаю сам. Я люблю русскую историю.

– К несчастью, в наших школах история преподается односторонне, и большинство педагогов придерживается шаблона. Только самостоятельное чтение дает настоящее знакомство с историей.

– Да, да. Я люблю военную историю, – перебил меня Николай Александрович. – Военная история меня всегда интересовала…

Из дальнейшей беседы выяснилось, что бывший царь действительно знал русскую военную историю, но знание его вообще истории народа было очень слабо: он или забыл, или вообще плохо разбирался в периодах русской истории и их значении, все его рассуждения в этом отношении сводились к истории войн. Могла ли такая подготовка сделать его преподавателем истории даже для детей?

Через несколько дней новая учительница, Клавдия Михайловна Битнер, уже приступила к занятиям.

– Какова подготовка детей? – спросил я ее.

– Оставляет желать лучшего. Я совершенно не ожидала того, что нашла. Такие взрослые дети и так мало знают русскую литературу, так мало развиты. Они мало читали Пушкина, Лермонтова еще меньше, а о Некрасове и не слыхали. О других я уже и не говорю. Алексей не проходил еще именованных чисел, у него смутное представление о русской географии. Что это значит? Как с ними занимались? Была полная возможность обставить детей лучшими профессорами, учителями – и этого не было сделано.

– Что же их больше всего интересует и интересует ли что-либо; может быть, в них все убито дворцовой жизнью? – спросил я.

– Интересуются положительно всем. Они очень любят, когда им читаешь вслух. А вам, Василий Семенович, должна сказать комплимент: им очень нравятся ваши рассказы о ваших странствованиях.

– Ничего особенного я им не рассказывал.

– Тем не менее, они любят слушать ваши рассказы.

– Уже по этому можете судить об их развитии.

– Что вы им рассказывали о северном сиянии, о якутах, тунгусах? Спрашивали даже, нет ли у вас описаний из ваших путешествий.

– Вы прочитайте им вслух Некрасова «Русские женщины» и «Мороз, Красный нос», – предложил я Клавдии Михайловне.

– Любопытно, какое впечатление произведут на них эти поэмы. Я сама страшно люблю эти поэмы. Завтра же это сделаю.

На следующий день Клавдия Михайловна рассказывала, какое потрясающее впечатление произвели на всех детей поэмы Некрасова.

– Как это нам никогда не говорили, что у нас был такой чудный поэт? – говорили княжны.

– Все слушали, – рассказывала Клавдия Михайловна. – Даже бывший царь и Александра Федоровна приходили. Дети в восторге. Странно… Как мало заботились об их развитии, образовании.

– Не было времени заниматься собственными детьми, окружить их здоровой атмосферой и настоящими людьми, а не царедворцами, – говорил полковник Кобылинский. – Даже обыкновенная бедная интеллигентная семья лучше обставляла своих детей. В таком возрасте в этих семьях дети гораздо развитее и образованнее.

– Но что же вы скажете, Клавдия Михайловна, о ваших занятиях? Идут успешно?

– Алексей не без способностей, но привычку к усидчивой работе ему не привили. У него наблюдается какая-то порывистость, нервность в занятиях. Что же касается Марии и Анастасии, то метод, какой применялся в занятиях с ними, не в моем вкусе, – ответила Клавдия Михайловна. – По моим наблюдениям, забота об образовании и воспитании детей была присвоена Александрой Федоровной. Николай II почти не вмешивался. Но вмешательство Александры Федоровны не всегда удачно.

И Клавдия Михайловна рассказала случай, когда после одного их таких вмешательств, совершенно неуместных, она довела Алису до слез:

– Меня так расстроило поведение Александры Федоровны, что я заявила ей о своем намерении отказаться от занятий с княжнами и Алексеем.

– Вы, конечно, не осуществите своей угрозы, – сказал я. Повышенная нервность вполне понятна в ее положении. Какая среда их окружает… Вы, Клавдия Михайловна, уже успели к ней присмотреться…

– Да, окружающие… Приходится поражаться. Сегодня на уроке Алексей спрашивает меня: «Скажите, Клавдия Михайловна, почему нас все обманывают?» – «Как обманывают? Кто вас обманывает?» – переспрашиваю я Алексея. И вот что он рассказал мне:

«Вчера вечером Владимир Николаевич (доктор) велел мне принять ванну. После ужина я сижу и жду, когда меня позовут в ванну. Сидел, ждал… до поздней ночи, и вдруг мне говорят, что ванной пользоваться нельзя: она испорчена… А сегодня утром узнаю, что вчера в ванне купалась мадам Тутельберг…».

Я была смущена и возмущена таким поведением особы, которая поехала по сочувствию к пострадавшей семье, которая не раз заявляла о своей преданности, о своем желании смягчить участь пленниц, и вдруг – такая бесцеремонность! Хотелось мне сказать Алексею: ведь это ваши любимцы, ваши придворные, а не все, как вы сказали, но воздержалась и обещала сообщить вам, как комиссару. Вы, Василий Семенович, конечно, не оставите без внимания этого случая.

– Никоим образом; иначе ведь будут думать, что я поощряю подобные гадости, издевательства.

Немедленно отправляюсь в губернаторский дом, вызываю дворецкого и мадам Тутельберг и заявляю им, чтобы впредь этого отнюдь никогда не повторялось. Мадам Тутельберг пыталась оправдываться; можно с уверенностью сказать, что она никогда не позволила бы себе подобного поступка до февральского переворота. А теперь – почему же нет. Такова придворная тактика хамства и лакейства. Как сильно была заражена ими вся дворня. А бывшие властелины были уверены в бескорыстной и чистой преданности своих рабов.

По положению все служащие и свита жили, получая жалованье и питание за счет личных средств бывшего царя. Завтраки, обеды, ужины и чаепитие совершали они в том же губернаторском доме соответственно рангам. Доктор Боткин, граф Татищев, князь Долгоруков, графиня Гендрикова, Шнейдер, учителя, Жильяр, Гиббс обедали вместе с семьей бывшего царя (доктор Деревенко иногда обедал у себя дома). Остальные фрейлины в своей комнате, но стол имели почти такой же, как и семья Николая II. Что же касается остальных слуг, дворецкого, повара, горничных, камердинеров и т. д., то стол у них был значительно хуже и притом по рангам. Так, камердинеры Николая и Александры Федоровны питались лучше, чем все прочие, и, кроме того, им должны были прислуживать лакеи. С первых же дней пришлось лишить их этой привилегии. Любопытный обычай занесли они из дворцов в тобольское изгнание – каждый раз после обеда, завтрака и ужина прихватывать с собой узелки с провизией еще и домой. Несмотря на то, что все они питались вдоволь, каждый из них непременно уходил домой с набитым узелочком.