Я чувствую себя очень уставшим, когда добираюсь до дома, и тут папа снова начинает меня пичкать своим куриным карри. Я занимаюсь физическим трудом, и мне необходимо полноценное питание, а не какая-то безвкусная пища, которой досыта не накормишь и воробья. Может, он хочет, чтобы я окончательно ослаб и попал под резаки трактора в двести лошадиных сил? Однако, когда я открываю рот, папа требует, чтобы я заткнулся, так как он встал на четыре часа раньше меня, и в сотый раз напоминает, чтобы я ничего не планировал на 24 апреля, когда состоится вечер памяти мамы. Это настолько выводит меня из себя, что, когда звонит Сара, я спрашиваю, нельзя ли мне будет отмазаться от этого мероприятия.

— Но ведь это папины друзья, Джей, — говорит она. — Это люди, с которыми он постоянно общается. Как мы можем запретить ему их приглашать?

Я объясняю, что тогда весь вечер памяти превратится в повод для того, чтобы папа пофотографировался с разными знаменитостями.

Но Сара заявляет, что я несправедлив к нему.

— Не смеши меня, — говорит она. — Ты постоянно издеваешься над папиными знаменитыми друзьями, а сам только и мечтаешь о том, чтобы прославиться. Ты ведь именно для этого решил стать писателем? Ну давай, говори — так или не так?

Я отвечаю, что это полная чушь, но вдруг Сара права? Может, я действительно хочу стать писателем только для того, чтобы выбиться в люди? Ведь слава — это единственное, что обладает ценностью в папиных глазах. И уж точно меня не станут кормить куриным карри, если мое имя окажется в «Знаменитых современниках» Дебре.

10 часов вечера.

Джемма даже не собирается искать работу. Сегодня утром она получила письмо из Шеффилда, в котором сообщается, что ее восстановили. Когда она сообщает мне об этом, я стараюсь выглядеть счастливым и говорю, что это здорово, но голос мой звучит отчужденно и вяло. Чтобы меня подбодрить, Джемма предлагает летом отправиться вместе путешествовать. Однако потом мы снова ссоримся из-за ее бывшего сокурсника Рода, который звонит, чтобы ее поздравить. Я слышу, как она смеется и говорит: «Серьезно, ты собираешься летом работать в кибуце? Вот здорово. Я тоже хочу».

И дело не в том, что Род ей когда-то нравился, а в том, что она знает, что мне об этом известно. Стоит случайно его упомянуть, и она тут же бросает на меня косой взгляд, смысл которого мне до сих пор неясен. Или она провоцирует меня на очередную шутку, или хочет сказать: «Ха-ха, а ведь ты меня ревнуешь».

— Ну и катись со своим верзилой Родом! — кричу я перед тем, как выбежать из дома (и с чего я взял, что Род — верзила?). — Пусть эта жердь таскает на себе твой рюкзак.

Когда я добираюсь до дому, задняя дверь у нас открыта, и из розовых кустов доносится характерное звяканье стакана. Я и так доведен до предела и совершенно не склонен проводить еще один промозглый вечер в спорах с папой о том, в какой мере я напоминаю приматов, поэтому я пытаюсь незаметно прошмыгнуть мимо него. Однако, вероятно, он успел заметить свет моих фар, так как не успеваю я зайти в ванную, как он тут же входит туда вслед за мной.

— Ну что, старичок, моемся в темноте? — пьяно растягивая слова, осведомляется он.

И выталкивает меня на улицу. Однако, похоже, события предыдущего вечера полностью стерлись из его памяти, и он ведет себя вполне приемлемо.

— С лестницы всегда можно спрыгнуть, если ты на нее забрался, — замечает он, видимо объясняя мое подавленное состояние первым днем работы. — Мой добрый друг Алан Прайс писал песни для «Энималз», а для того, чтобы обеспечить себя, целых пять лет работал налоговым инспектором. Вот как живут настоящие писатели — они зарабатывают себе на жизнь для того, чтобы заниматься творчеством. А не наоборот.

Меня это слегка подбадривает. Мне нравится эта фраза о настоящих писателях. Он это так произнес, словно и меня к ним причисляет.

Он похлопывает меня по спине и произносит:

— Ради мамы позвони моему приятелю из Сити. — После чего разворачивается и уходит в дом, откуда доносятся позывные таймера.

Я чувствую себя довольно неловко. Я совершенно не собираюсь звонить его приятелю из Сити, но мне вдруг становится стыдно за то, как я себя веду. Однако эта неловкость длится ровно до того момента, пока я не обнаруживаю, что означал писк таймера. Ибо на кухонном столе лежит пятнадцать упаковок, завернутых в фольгу, а стоящий над ними папа с видом человека, разливающего на свадьбе шампанское, раскладывает порции своего несчастного куриного карри.

Я как-то читал об одном чуваке, у которого выросла грудь из-за того, что он постоянно питался курицей. Я не хочу, чтобы у меня выросла грудь.

11 часов вечера.

Только что позвонила Джемма спросить, все ли у меня в порядке. Я ответил, что все отлично, и она сказала, что все это — полная ерунда и наши отношения все равно не изменятся.

— Я весь вечер думала о тебе, — говорит она. Я отвечаю, что тоже думал о ней, и извиняюсь, при этом мне кажется, что лицо у меня начинает походить на маску клоуна — так усиленно я стараюсь улыбнуться.

Не помню, когда я в последний раз был собой доволен. Это обстоятельство тоже меня очень огорчает. Я не хочу быть неудачником, я хочу что-нибудь сделать, но вот что? Может, действительно заняться журналистикой? Но я хочу стать писателем и не понимаю, зачем для этого нужно заниматься чем-то другим. Хотя, с другой стороны, кто сказал, что я им стану? Мой юмористический рассказ о ваннах был отвергнут даже приходским журналом.

Вся беда в том, что меня не волнует, где я работаю, в отличие от папы и его Би-би-си. Младенец, появляющийся на свет, жаждет знания — он обучается самому сложному языку, объясняющему, как координировать свои движения и общаться с окружающими. Потом он вырастает, идет в школу и изучает историю, литературу, философию, экономику, географию и естественные науки. А потом огромный компьютер, расположенный в нашем мозгу, вдруг издает пронзительный сигнал, сообщая нам, что у него есть ответ: смысл жизни заключается в том… чтобы обновить десятилетнюю программу общественного вещания Би-би-си. Или в том, чтобы организовать самый чистый и продуктивный филиал фирмы «Монтонс». Или в том, чтобы продать сотню газонокосилок. Но все это полная фигня. Одно из двух: или нам требуется более объемный мозг, для того чтобы воспринять всю картину мироздания, или, наоборот, более мелкий, как у животных, чтобы нас ничто не интересовало, кроме пищи — типа «Кто это там в кустах? А не съесть ли мне его?».

Утро сегодня выдалось спокойное и тихое. Продал нож для «Маунтфилда-М 1336» и три воздушных фильтра, нашел микрофишу с «Хондой» и уехал в Стоу-на-Пустоши на курсы повышения квалификации. Зарегистрировался в гостинице и тут же отправился на ферму, где проводилась демонстрация газонокосилки 512-й модели с комплектующими для вспашки земли. Мик, представитель филиала в Уилхорсе, предупредил меня, что я просто влюблюсь в эту газонокосилку. Возмутившись его высокомерным чванством, я заявил, что время покажет, и добавил, что мне не свойственна любовь с первого взгляда.

Пришлось на пробу вспахать одну полосу, что оказалось довольно скучным занятием, хотя все остальные радовались как дети, что заставило меня осознать, что я не гожусь для этого занятия.

Чтобы утешиться и отвлечь внимание окружающих от того, что я не участвую в обсуждении процесса скашивания растительности, начал собирать самые вкусные печенья с разных тарелок во время небольшого фуршета в гостинице. В финале Мик встает на стул и объявляет, что следует лечь спать пораньше, так как завтра встаем в семь утра и отправляемся смотреть новый двусторонний плуг «Ридел», который является «настоящим красавцем».

Я решаю не ходить на ужин и вместо этого делаю себе сэндвичи с чеддером на гладильном аппарате, после чего остаток вечера провожу в своем номере, поглощая бесплатный алкоголь из миниатюрных бутылочек, изображая из себя великого импрессарио и заставляя администратора связывать меня с разными знаменитостями. «Да, я бы хотел, чтобы вы меня соединили в Алеком Болдуином. Да, тем самым Алеком. И еще не наберете ли вы мне номер Роуэна? Роуэна Аткинсона. Не знаете номера? Сейчас я вам скажу».