Эти крупные столкновения привели к взрывам столь разрушительным, что их трудно даже вообразить. Изверженные при этом породы достигали Земли, Луны и превращались в троянские астероиды. Одни ареологи полагают, что купол Фарсида образовался вместе с Элладой, другие считают Фобос и Деймос изверженными породами. Камни меньших размеров падают каждый день, поэтому старейшие поверхности на Марсе испещрены кратерами и представляют собой палимпсест новых колец, покрывших более старые, где ни клочка земли не осталось нетронутым. Каждое из этих столкновений приводило к взрывам, при температуре которых плавились камни; элементы выпадали из материнских пород и собирались в форме горячих газов, жидкостей, новых минералов. В результате этого и выхода газов из ядра образовалась атмосфера и большое количество воды – появились облака, бури, дожди и снег, ледники, ручьи, реки, озера, омывшие всю землю и оставившие после себя явные следы – паводковые каналы, речные русла, береговые линии, все возможные виды гидрологических иероглифов.
Но затем все это исчезло. Планета была слишком мала, слишком далека от Солнца. Атмосфера застыла и обрушилась на поверхность. Углекислый газ поднялся, чтобы создать новую тонкую атмосферу, тогда как кислород пристал к скалам, сделав их красными. Вода замерзла, и на протяжении эпох просочилась в изломанные метеоритами скалы на многие километры. В итоге этот слой реголита оказался пропитан льдом, а самые глубокие его участки были достаточно горячими, чтобы растопить лед, – и на Марсе появились подземные моря. Вода всегда течет вниз, и этот водоносный пласт сместился вниз, постепенно просочившись, пока не отложился перед тем или иным препятствием – высоким выступом горной породы или застывшей почвы. Иногда напорные давления пробивали эти дамбы, иногда падал метеорит, иногда образовывались вулканы, отчего дамбы не выдерживали, и все подземное море выплескивалось на поверхность, создавая гигантские наводнения, в десять тысяч раз сильнее наводнения на Миссисипи[25]. Однако вода в конце концов застывала, разлеталась под воздействием непрерывных суховеев и каждую зиму оседала на полюсах. Таким образом, полярные шапки утолщались, и лед под их весом проваливался ниже поверхности до тех пор, пока видимый лед не стал лишь верхушкой двух линзовидных залежей подземной вечномерзлой породы в оконечностях планеты, превысивших видимый объем сначала в десятки, затем в сотни раз. Тогда в направлении экватора стали заполняться новые водоносные слои, снизу, путем выхода газа из ядра. А некоторые из старых слоев заполнялись заново.
Так эти медленные циклы приблизились ко второму кругу. Но поскольку планета остывала, все это происходило все медленнее и медленнее, напоминая замедляющийся маятник. Планета приняла ту форму, которую мы видим сейчас. Но она никогда не прекращает меняться: нестихающие ветры иссекали поверхность, все сильнее измельчая пыль. Эксцентриситет орбиты Марса предполагал, что южное и северное полушария обменивались холодными и теплыми зимами через каждую 51 000 лет, с тем чтобы шапки из сухого и водного льда менялись полюсами. При каждом качании этого маятника откладывался новый слой песка, и ось падения новых дюн прорезала более старые слои под углом, пока песок вокруг полюсов не образовал точечную штриховку, геометрически напоминающую песочные картины индейцев навахо, связывающую всю верхушку планеты.
Цветные пески в их узорах, рифленые и зубчатые стены каньонов, вулканы, пронизывающие небо, рваные скалы в беспорядочном рельефе, бесконечные кратеры как кольцевидные символы зарождения планеты… Красивый, но и суровый – свободный, строгий, разбитый, безмолвный, стойкий, неподвижный. Возвышенный. Олицетворение языка сущности минеральных пород.
Породы – ни животных, ни растений, ни вирусов. Они могли появиться, но не появились. Никогда здесь не возникали из глины или серных гейзеров стихийные поколения организмов, сюда не падали споры из космоса, этих мест не касалась десница божья – что бы ни было зародителем жизни (мы-то не знаем что), на Марсе оно не действовало. Марс вращался, будто доказывая свою отчужденность от мира, свою каменную витальность.
Но в один прекрасный день…
Она твердо встала на обе ноги, без всяких сюрпризов; гравитация была знакомой после девяти месяцев, проведенных на «Аресе», а учитывая вес костюма, это мало отличалось от прогулок по Земле, какими она их запомнила. Небо – розовое с песчаными оттенками, более насыщенного и вместе с тем более нежного цвета, чем на фотографиях.
– Посмотрите на небо, – сказала Энн. – Посмотрите на небо.
Майя болтала ни о чем, Сакс с Владом крутились на месте, будто вращающиеся статуи. Надежда Франсин Чернышевская сделала еще несколько шагов, ощутив, как ее ботинки скрипят по поверхности. Это был твердый соленый песок в пару сантиметров толщиной, и он трескался, когда на него ступали. Геологи называли его твердой коркой или калише. От следов ее ботинок расходились маленькие системы радиальных трещин.
Она немного отошла из посадочного модуля. Грунт был ржавого, темно-оранжевого цвета, покрытый ровным слоем камней такого же цвета, хотя на некоторых из них проявлялись красные, черные или желтые оттенки. На востоке стояло множество летательных аппаратов разных форм и размеров, чьи верхушки высились над горизонтом. Все они покрылись пылью такого же оранжево-красного цвета, что и грунт. Это создавало странный, волнующий вид, будто они наткнулись на какие-то давно заброшенные космические корабли. Строения Байконура тоже могли бы выглядеть так спустя миллионы лет.
Она подошла к одному из ближайших аппаратов – это был грузовой контейнер, размером с небольшой домик, на скелетообразной четвероногой ракетной установке. Судя по виду, он пробыл там не одно десятилетие. Солнце висело высоко над головой, слишком яркое, чтобы смотреть на него даже сквозь забрало скафандра. Через поляризаторы и другие фильтры оценить было сложно, но ей казалось, что дневной свет очень походил на земной, каким она его запомнила. Солнечный зимний денек.
Она снова осмотрелась, пытаясь осознать случившееся. Они стояли на мягкой, неровной равнине, покрытой мелкими острыми камнями, погрязшие в пыли. На западном горизонте выделялся невысокий холм с плоской вершиной. Это мог быть край кратера – трудно сказать наверняка. Энн уже была на полпути к нему, хотя он казался огромным. Горизонт здесь был ближе, чем можно было подумать, и Надя остановилась, чтобы посмотреть на него, надеясь, что скоро к этому приспособится и перестанет обращать внимание на подобные вещи. Но этот невероятно близкий горизонт не был похож на то, что было на Земле, – теперь она ясно это видела. Они стояли на маленькой планете.
Она попыталась припомнить земную гравитацию, удивляясь, как трудно это сделать. Как она ходила по тундре, по замерзшей зимой реке… и сейчас – шажок, еще шажок. Земля была плоской, но нужно было прокладывать себе путь между вездесущими камнями. На Земле она не знала такого места, где они были бы разбросаны так обильно и равномерно. А если прыгнуть? Она прыгнула и рассмеялась – даже вместе с костюмом она казалась легче. Она была такой же, как всегда, но весила всего тридцать килограммов! И еще костюм – сорок… хотя, конечно, он выводил ее из равновесия. Из-за него ей чудилось, будто она стала полой. Будто центр тяжести пропал, а вес сместился к коже и мышцам. Конечно, такой эффект создавал ее костюм. В естественной среде она должна была ощущать себя так же, как на «Аресе». Но здесь в костюме она была полой женщиной. С помощью этого образа она вдруг смогла легко передвигаться, перескакивать через валуны, кружиться, танцевать! Просто прыгать в воздухе, опускаться на плоские камни… Осторожно!
Она упала, припав на колено и уткнувшись обеими руками в грунт. Перчатки порвались, встретившись с твердой коркой. Та была похожа на слой спекшегося песка на пляже, только более твердой и хрупкой. Как застывшая грязь. А еще она была холодной! Перчатки не имели ни такого подогрева, как подошвы, ни достаточной изоляции при соприкосновении с землей. Это было как дотронуться до льда голыми пальцами, надо же! Примерно 215 градусов по Кельвину. Пальцы окоченели. Для работы им понадобятся перчатки получше – оснащенные такими же нагревательными элементами, как их подошвы. Тогда они стали бы более плотными и менее гибкими. Теперь ей нужно было вернуть пальцы в форму.
