- Почти.

- Можно глянуть? - Мустафаев подошел к машине, сел за руль.

- Хотите проехаться? - протянул ему ключик Алесич.

Тарлан Мустафаев завел мотор, подождал, пока рядом усядется Алесич, тронулся с места. Тихо, будто на ощупь, подъехал по разбитой вдрызг дороге ближе к скважине, остановился перед подъемным агрегатом.

- Отличная машина! - похвалил искренне. - Моя Лида тоже хочет машину. Я сказал, вот будет у меня отпуск, куплю машину, посажу своих джигитов, набьем в багажник сушеных грибов и поедем смотреть горы. Оттуда дынь привезем. Дыни хочется. Давно не ел. Понимаешь? Лида спрашивает, когда же поедем. Говорю, отремонтируем скважины, тогда. Третий год ремонтирую. Без отдыха. А как отдыхать, если столько работы. И джигиты пусть подрастут. Потом на все лето поеду...

- Тарлан! Тарлан! - тревожно закричали рабочие.

Тарлан Мустафаев выскочил из машины, побежал к скважине. Алесич, заглушив мотор, бросился за бригадиром. В скважине пенился раствор, вываливаясь из трубы, как перелитое пиво из бокала. Пена нарастала, жидкость булькала. Тарлан Мустафаев нагнулся, опустив свои черные усы чуть не до самой пены, замер на секунду, потом крикнул:

- Мотор!

Один из рабочих бросился к агрегату, но в этот момент тонкая труба, на которой опускали насос в скважину, стремительно полезла вверх, подъемный агрегат наклонился и начал падать своей стрелой на бригадира.

- Тарлан! - закричал Алесич. Подскочив к бригадиру, он хотел оттолкнуть его в сторону, но перед глазами что-то блеснуло, что-то яркое, как солнце. Алесич споткнулся о металлическую трубу, упал, закрыв лицо руками, покатился, почувствовал, как всего вдруг обожгло...

18

Пожар на скважине полыхал три дня. Столб черного дыма был виден на десятки километров. Он расползался в небе черными полосами, заслоняя солнце. Стонало пламя. Газ вырывался из земли с гулом и грохотом, будто переворачивал на своем пути тяжелые валуны. Красные пожарные машины, согнанные из нескольких районов, стояли кругом, бессильные справиться со стихией. Они напоминали божьих коровок, которые собрались сюда погреться.

Иногда огонь спадал, утрачивая силу. И тогда были видны черная земля, покореженные трубы, скелет грузовика с подъемным механизмом, сгоревшая легковушка, стоявшая на оголенных дисках. Люди с брандспойтами бросались вперед, заливали землю водой, та шипело, покрываясь молочным паром. Потом в земных глубинах снова кто-то ворочал тяжелые валуны, - вырывалось пламя, заслоняя небо черным дымом.

В первый же день на пожар приехал генеральный директор объединения Балыш. Выйдя из машины, которая остановилась поодаль, за леском, он направился - в брезентовом плаще нараспашку - к группке нефтяников. Они стояли с подветренной стороны от скважины и в немом отупении смотрели на пламя.

- Жертвы есть? - не поздоровавшись, спросил у Скачкова, потом, строго вглядываясь в каждого прижмуренными глазами, всем по очереди подал руку.

- Трое, - ответил Скачков. - Один в тяжелом состоянии доставлен в больницу.

- Почему не тушите?

- Нечем тушить. Пожарные машины не могут близко подъехать.

- Подготовили мне сюрпризик, - полоснул Скачкова холодным взглядом Балыш. - И плана нет, и теперь эта стихия... - Подошел к главному геологу Протько, который стоял несколько поодаль, выставив вперед бороду так, точно сушил ее у огня. - Вот вам, дорогой Виктор Иосифович, и вода.

- Удар по скептикам, - усмехнулся Протько, но тут же, спохватившись, прикрыл рот концом бороды, точно вытер ею губы.

- Вы рады катастрофе?

- Конечно, трагедия, что и говорить... Но это удар по тем, кто перестал верить в нашу нефть. А то начали кричать, что больше нефти здесь нет, что высасываем последние капли... Последние капли так не полыхают. Плохо мы знаем свои недра. - И вдруг совсем по-будничному спросил у Балыша: - Может, теперь не станем прекращать разведку?

- Ну, любуйтесь, любуйтесь, - кивнул Балыш и снова вернулся к Скачкову. - Какие меры приняты в ближайших деревнях?

- Дежурят пожарные машины.

- Ответа из министерства нет?

- Нет.

- Поеду позвоню, - вздохнул отчего-то Балыш и поспешил к своей машине.

На третий день приехала специальная пожарная команда. Из больших длинных машин выгрузили реактивные установки. Направляя на огонь шквальные струи воздуха, несколько раз пробовали сбить пламя. Притухая на какое-то время, оно потом вспыхивало с новой силой: газ и нефть, вырываясь из земли, загорались от раскаленных камней и железа.

Пожарники с брандспойтами в руках, прикрываясь высокими жестяными щитами, подходили к огню так близко, что от жара у них подгорали брови.

И только в конце третьего дня, когда пламя само немного свяло, удалось сбить его. Пожарники поливали землю водой, пока не перестал подниматься пар.

Потянуло ветерком. Посветлело в воздухе. Только на краю неба долго еще висела черная туча дыма.

- Ну, что стоишь, милочка? Я же сказала, нельзя, значит, нельзя. Не понимаешь или что? И нечего там... Человек без сознания. Ни спросить, ни сказать, - ворчала старуха в белом халате. Желтоголовая - волосы были покрашены, - крупная и полная, она возвышалась над столом, как копна, глядя добрыми бесцветными глазами.

Катя, казалось, не слышала ее слов. Дежурная встала, вышла из-за стола, загородив собой чуть не весь коридор. Мол, и не пытайся прорваться, не выйдет. Какое-то время женщины молча смотрели в глаза друг другу.

- Вот что, милочка... - более сговорчиво заговорила старуха. - Оставь свой телефончик, как придет в сознание, мы позвоним. Нет телефончика, наш запиши, позванивай. Подумай, что тебе делать здесь среди ночи?

Из приемного покоя, находившегося сразу за столиком дежурной, вышел высокий врач в сопровождении молоденькой медсестры. Виляя круглым задком, сестра зацокала подкованными каблучками в глубину мрачного коридора, а врач, проводив взглядом свою помощницу, спросил, обращаясь к Кате:

- Вы к кому?

Катя молча смотрела на врача серыми глазами, в которых угадывались и отчаяние, и мольба, все сразу.

- К обгорелому, - шепнула дежурная. - А я...

- Пусть пройдет! - разрешил врач и, запустив руки в карманы халата, выставив в стороны острые локти, как-то устало пошел в глубину того же коридора.

- Ну, милочка, если сам разрешил, то, конечно... Только в плащике нельзя. Дай мне его... - Она взяла плащ, повесила на вешалку, которая стояла у стены напротив стола, сняла белый халат, - их несколько висело там, на одном крючке, - накинула халат женщине на плечи, провела ее к дверям, вздохнула сочувственно: - Это же надо - такое горюшко...

Палата была небольшая, с одним окном, завешенным зеленой шторой. Здесь стоял вечерний полумрак. Вдоль стены, головами к окну, стояло две кровати. Одна из них была не занята, на другой, с левой стороны, лежал человек с забинтованной головой. Из-под бинта виднелись только глаза, брови, щеки, подбородок и нос, клином выпиравший на исхудалом лице. Конец носа круглился распухшей синей сливой. На лице отчетливо были видны следы ладоней. Там, где они закрывали кожу, она была светлая, живая, слегка покрытая щетиной. В остальных местах почернела, опалилась.

Все тело больного, начиная от подбородка, было накрыто туго натянутой простыней. Простыня бугрилась только на груди и еще там, где были ступни. На стене в ногах висел какой-то стеклянный цилиндрик с жидкостью. От него свисала, уходя под простыню, красная резиновая трубочка.

Катя долго всматривалась в лицо Алесича, потом приподняла сбоку простыню. Живот и местами ноги были перехвачены бинтами. На большей же части обожженное тело оставалось открытым. Из ран сочилась сукровица. Простыня снизу пропиталась красным.

Кате стало дурно. Она, наверное, не устояла бы на ногах, не будь рядом стула. Она оперлась на него рукой и закрыла глаза.

- Возьми, милочка, водицы... - Катя не слышала, как рядом с нею оказалась старуха с белой кружкой в руке. - Выпей водички, а то... Да присядь, чего стоишь? - Она взяла свободной рукой Катю за плечо и чуть не силком усадила на стул. - Хоть трохи холодненькой, не так будет душа гореть.