16

Алесич и Катя пока жили на частной квартире. Они занимали отдельную комнатку-пристроечку. Хотя комнатка была маленькая, с низким потолком, с одним окошком, выходившим на огород, она нравилась им. Нравилась тем, что имела вход сразу из коридора - отдельный.

Лет десять тому, а может и больше, когда под Зуевом нашли черное золото, сюда, в давно обжитые места, понаехало немало специалистов осваивать новое месторождение. Небольшой зеленый городок, состоявший из одних частных домиков, не мог принять столько людей. Тогда здешние жители начали лихорадочно утеплять сени, лепить всякие пристроечки. Денег за эти катухи нефтяники не жалели.

Потом нефтяники построили десятки высоких зданий со всеми удобствами, частные домики в зарослях садов оказались всего лишь окраиной нового города, глухой и неблагоустроенной, и все эти утепленные и ветхие пристроечки быстро опустели. Поэтому Алесичу с Катей нетрудно было найти себе пристанище. У них даже была возможность выбирать. Поселились на самой окраине, чтобы Кате ближе было ходить в свою столовку. А цех, где работал Алесич, был совсем рядом. Впрочем, на месте он не сидел, все больше был в разъездах.

Жилье было без всяких удобств. Но о лучшем они пока что и не мечтали. Оглушенные счастьем, они, казалось, вообще ничего не замечали вокруг. Видели только друг друга. Главное, у них было место, где можно было отдохнуть, переночевать, а потом идти на работу на весь день, чтобы снова жить ожиданием встречи.

Однажды вечером, поужинав тем, что Катя принесла из столовки, - дома им готовить было не на чем, а на кухню к хозяевам лезть не хотелось, - они собрались спать. Ожидая, пока Катя накрутит волосы на бигуди и ляжет, Алесич сказал:

- Катя, нам надо записаться. Чтоб законно, так сказать.

- Если до сих пор не убежала, то теперь не убегу, не бойся, засмеялась Катя. - Привязал крепко.

- Я не о том. По мне, хоть бы и всю жизнь так... Наш бригадир освободил однокомнатную, мне ее обещают.

- Когда это будет?

- Просили документы принести.

- Развод же нужен...

- Конечно.

- Я давно тебе говорила.

Катя действительно не раз уговаривала Алесича съездить к спортсмену, ее бывшему мужу, оформить развод, а заодно и взять кое-что из того, что принадлежит ей. Алесич всякий раз отнекивался. Одну ее не отпускал и с нею не хотел ехать: из памяти не выветрилась та ночная стычка на буровой... Штангист, конечно, не выкинет его, для этого ему не хватит смелости, но так может швырнуть, что вылетишь пулей, открывая лбом двери.

- Зачем ездить? Можно подать в суд. И все. Ему сообщат. Я же не ездил, когда моя подала на развод. Послал письмо, что не против. И все.

- А вдруг мой не даст развода?

- Почему не даст?

- Ему что? У него квартира. Три комнаты. Приведет какую и будет жить. Ему можно и не спешить с разводом. Нет, надо поехать и поговорить. По-доброму.

- А может, все-таки письмо написать? - Алесич готов был на все, лишь бы не ехать.

- Не ответит. И вообще читать не станет. Нет, надо съездить. Заберем, кстати, вещи. Там все мое осталось.

- Говорю тебе, обойдемся и без тех вещей. Денег нет, что ли? Возьми и купи, что тебе надо.

- Деньги... Деньги еще понадобятся. Сам говоришь, что квартиру дадут. В пустой жить не будешь.

- Хватит и на квартиру, - буркнул Алесич. Его начинало раздражать не столько упорное желание Кати съездить к тому спортсмену-штангисту, сколько собственное бессилие помешать этой поездке. Он тоже упорствовал, но упорствовал слепо, бездумно, не находя убедительных доводов.

- Ты готов и от квартиры отказаться, лишь бы не ехать, - упрекнула его Катя.

- Глупости!

- Когда едем? - Катя встала, подошла к кровати, запустила пятерню ему в шевелюру.

- Выключай свет... - размяк Алесич.

Было уже поздно. Давно перестал гудеть телевизор за стеной. Хозяева только что купили его и теперь каждый вечер смотрели передачи, пока диктор не пожелает спокойной ночи. Взошла луна, бросив через окно белые пятна на кровать и на стену. На обоях заблестела серебром краска. Слышно было, как шашель точит дерево. Алесич не спал. Он было уже начал засыпать, как вдруг ему приснился сын. Будто залез он на буровую вышку и прыгнул оттуда, растопырив крыльями руки. Видно, захотел хлопчик полететь птицей. Алесич бросился, чтобы подхватить его, и... проснулся.

- Ты спишь? - спросил шепотом.

- Сплю, - отозвалась Катя. - А ты?

- Сын вдруг приснился... Слушай, Кать, родила бы ты мне скорее кого, а то...

- Тут не ускоришь. Поменьше думай об этом.

- Ты не обижайся. Что ни говори, сын. Может, потому и вспоминается, что раньше только и радости было, что он, Костик...

Катя долго молчала. Алесич подумал, что она уснула.

- Иван, ты не спишь? - вдруг спросила она. - Так вот, Иван, запомни. Будет у нас дочка или сын или несколько детей, все равно ты не должен забывать своего Костика. Он твой... Напиши ему письмо. Пригласи на каникулы. На все лето. А что? Может, соберемся куда в отпуск, его возьмем. Или у твоей матери поживет. Побегает с деревенскими сверстниками. Мы будем приезжать. Неужели твоя не понимает, что мальчику нужен отец?

- Понимает. Писала же, чтобы я не забывал, и вообще...

- Тем более. Он-то тебя не забудет, какого бы она ни завела нового отца. Ты писал ему?

- Деньги посылал...

- Что деньги? Ему письмо твое, может, дороже денег.

Помолчали. Луна поднялась высоко, и теперь ее свет падал только на стену.

- Слушай, Кать, - повернулся к ней Алесич. - Может, сделаем так? В субботу поедем к моей матери. Должен же я показать тебя. Пусть старуха порадуется. А то, думает, я у нее какой-то шалопутный. И вдруг с тобой заявляюсь... Такая, как ты, за шалопутного не выскочит... Потом заедем в Гомель. Возьмешь у того, что надо, и сразу домой. Как говорят, одним заездом...

- Хорошо. Спи... Завтра поговорим.

В пятницу, придя с работы, Катя первым делом придирчиво осмотрела костюм мужа, серый в черную крапинку.

- Костюм еще ничего, - сказала она. - А вот новую рубашку и галстук купить надо. Шляпа тоже не помешает. Плащ купим, когда будем в универмаге. На минутку задумалась: - Вот что. Завтра с утра поедем в универмаг, купим тебе все. Не бойся, не опоздаем. - Заметив, как помрачнело лицо мужа, постаралась успокоить его: - Такси возьмем и поедем...

- Зачем все это? Моя мать обыкновенная деревенская женщина. Она будет рада нам всяким.

Асфальт уже освободился от наледи. Сухой, он блестел на солнце, особенно вдалеке, как стекло. Проселочные дороги чернели еще слежавшимся снегом. От него тянуло сырым холодом. В деревне, под заборами, тоже еще лежали осевшие сугробы. Зато на прогалинах уже начала пробиваться первая травка. Когда-то в детстве на таких прогалинах мальчишки играли в чижика, в мяч. Теперь детворы нигде не было видно. Непривычно пусто было вокруг.

Подъехать к материнскому двору не удалось. Дорогу перегородила широкая, от забора до забора, лужа. Как Алесич ни убеждал таксиста, что земля здесь песчаная, твердая, машина пройдет, тот и слышать его не хотел. Мол, забуксую, кто меня тогда вытащит, а для меня время - деньги.

- Дойдем, Иван, - сказала Катя и, выйдя из машины, достала из багажника сверток с подарками.

Параска как раз была дома. Она колола ржавой тяпкой почерневший лед, чтобы освободить дорогу ручейку, который силился и никак не мог пробиться со двора на простор. Увидев сына в шляпе, в новом коричневом плаще и красивую женщину с небольшим свертком, остолбенев, стояла и не верила своим глазам.

- Встречай, мать, гостей, - весело сказал Алесич. - Это Катя. Моя жена.

- Добрый день, мама. - Катя подошла к старухе, поцеловала ее. - Что вы плачете? Я сына вам привезла...

- Ой, спасибочки, - прошамкала почти беззвучно Параска. Из ее покрасневших глаз горохом посыпались слезы. Спохватившись, смахнула слезы рукой. - Ой, что ж это мы стоим? Заходите в хату... Спасибо, что не забыли старуху. Ты ж, донька, раздевайся, в хате у меня тепло, я сегодня печь протопила...