- Как отдыхали? Как чувствуете себя?

- Вы, Валерий Михайлович, сразу хотите слишком много знать... Будем считать, что все нормально, раз на работе. Как у вас?

- Можно считать, что тоже все нормально.

- Это хорошо, - какое-то время в трубке слышалось только тяжелое дыхание. - Однако мне показалось, что в вашем голосе мало уверенности.

- Вы же знаете, как дается план.

- Примерно... А все же - как с планом?

- Держимся на уровне. Вот уже какой месяц без срывов. Бывает, что и перевыполняем.

- Это хорошо, - опять тяжелое дыхание в трубке. - А как насчет перспектив? Как вы представляете себе завтрашний день промысла?

- Я, Виталий Опанасович, могу ответить вашими же словами, - засмеялся Скачков. - Слишком много хотите знать сразу. А если серьезно, то я считаю, что все то, что делаем сегодня, - стараемся обновить оборудование, отремонтировать, войти в нормальный ритм, - это работает на завтрашний день. Надеемся, что комиссия подведет итоги, тогда тоже кое-что прояснится.

- Валерий Михайлович, - прервал его Дорошевич. - Я хочу подъехать к вам. Посмотреть, как и что там, поездить.

- Собрать коллектив?

- Не надо. Хочу встретиться только с вами. Есть о чем потолковать...

Разговор был как будто рядовой, обыкновенный - мало ли таких разговоров бывает, когда человек занят серьезным делом, - но Скачкова он растревожил не на шутку. Особенно его задел вопрос о перспективах промысла - этот Дорошевич точно нутром чует, чем испортить ему настроение... И он испортил-таки, угодив в самое больное место. И больным это место было совсем не потому, что Скачков не придавал значения перспективам, завтрашнему дню промысла, а просто из-за повседневной суеты не находил времени основательно все продумать, посоветоваться со своими специалистами и сделать какие-то выводы. Правда, несколько раз он собирался сделать это, но ему всегда что-то мешало, что-то срочное и неотложное. Видно, стоит отбросить все, даже самое-самое срочное, и поговорить о перспективе. Но сначала он сам должен более конкретно представить, чего он хочет, что он скажет подчиненным. Не только же их слушать.

Обо всем этом хотелось подумать, подумать сейчас, перед встречей с Дорошевичем, поэтому Скачков решил идти на работу пешком. В конторе, стоит переступить порог, начнутся телефонные звонки, пойдут посетители, - тут не то что сосредоточиться - бывает, дух перевести некогда.

Машину, которая приезжала за ним осенними дождливыми утрами, предложил жене.

- Что ты? - отказалась Алла Петровна. - По дороге в школу и из школы только и подышать свежим воздухом.

Еще держались утренние сумерки. С деревьев срывались крупные капли и с шорохом падали в привядшие листья, которые ветер заметал под заборы. Дым из труб вываливался на мокрые крыши домиков, принадлежавших частникам, наполнял синевой притихшие палисадники, выползал на улицу. Пахло поджаренным салом и подгорелым луком. Низко над землей плыли тяжелые тучи. Небо насупилось, опустилось ниже. Хоть бы не было дождя, подумал Скачков, а то зарядит, не очень-то поездишь со старым и больным Дорошевичем.

Когда-то, думая о будущем, Скачков не такой представлял свою работу. Ему казалось, что он будет заниматься общим руководством, согласованием разных вопросов с инстанциями, разработкой стратегических направлений... А повседневную текучку, всякие мелочи возьмут на себя разные службы, которых немало в управлении. Начальники отделов, цехов, мастера, бригадиры. Всех этих гавриков где-то около четырехсот человек. Совсем немало на две тысячи рабочих. Если бы каждый из руководителей добросовестно выполнял свои обязанности, ему, начальнику управления, нечего было бы и делать. Во всяком случае, не плыло бы к нему в кабинет столько раздутых до размеров важных мелочей, разобраться в которых временами не хватает дня. Иной раз складывается впечатление, что никто в управлении не берет на себя никаких вопросов, все со всем идут к нему, Скачкову, все стараются согласовать с ним. Не подвезли трубы на буровую, звонят ему. Подрался какой-нибудь слесарь с женой, без Скачкова не знают, как на это реагировать. Не хватает покрышек, снова идут к нему. Подчиненных много, а он, начальник, один, и пока что не самый опытный во всем, что касается практической работы. Сколько ни говорил подчиненным, мол, больше берите на себя, нет, как глухие. Не потому ли это, что в управлении больше, чем надо, ответственных особ и в результате никто из них ни за что не отвечает. Оно, конечно, и неплохо, когда он, начальник, знает все до мелочей. Но слишком уж много мелочей на одного. Во всем этом он, наверное, виноват сам. Начиная работать, сознательно во все вникал, хотел больше знать, и не заметил, как его захлестнула текучка.

И очень хорошо сделал Дорошевич, что позвонил и напомнил о главных его обязанностях. Выходит, генеральный директор лучше его, Скачкова, понимает, что делается здесь, у него под носом. Неглупый мужик! Жаль, что с самого начала у них не сложились отношения. Вечно тот был недоволен чем-то, вечно раздражен - не хотелось и встречаться с ним.

В приемной уже сидели несколько человек, ждали начальника. Раньше он радовался, что от посетителей отбою нет. Он, Скачков, видел в этом рост своего авторитета. Сегодня он взглянул на посетителей иначе. Поздоровавшись, не стал приглашать их к себе, как делал обычно, а пригласил только секретаршу.

- Вот что, Эмма Григорьевна. Есть просьба. Сделайте для меня и моих заместителей, заведующих отделами объявления, когда кто принимает по личным вопросам. Время наметьте сами. Думаю, в этом деле вы более опытны, чем я. Теперь насчет приема вообще посетителей. Заведите книгу учета тех, кто просится на прием.

- Такая книга всегда была. При вас, правда, я не пользовалась ею...

- Надо пользоваться. Записывайте, кто и по какому вопросу просится ко мне, и направляйте к тому, кто этими вопросами занимается.

- Ясно, Валерий Михайлович. Когда начинать?

- Раз книга учета есть, начинайте сегодня же и записывать. Всех, кто там сидит в приемной. Пригласите главного инженера, геолога и начальника технологического отдела.

Лицо секретарши, всегда какое-то мягкое и улыбчиво-доброе, вдруг стало строгим, она выше подняла голову, поправила белые волосы и неожиданно твердой походкой вышла из кабинета.

Скоро явились, глядя как-то настороженно, Протько, Бурдей и Котянок. "Видно, показала свой административный характер Эмма Григорьевна", - подумал Скачков. Все поздоровались с ним за руку, стали перед столом, ожидая, наверное, каких-то важных и срочных указаний. А Котянок даже достал из кармана своей джинсовой куртки блокнотик и вооружился шариковой ручкой. Он всегда записывает. Видно, не очень-то надеется на свою память.

- Указаний никаких не будет, - усмехнулся Скачков. - Садитесь, пожалуйста... У вас на работе ничего срочного нет? Никто никого не ждет? Можем час-другой поговорить? Ну и чудесно... В жизни каждого учреждения, каждого руководителя наступает такой момент, когда необходимо то-се пересмотреть, уточнить. Речь идет о дальнейшем усовершенствовании нашей с вами работы. Будучи здесь человеком новым, я занимался всем, вникал во все. Могу сказать, что мой ликбезовский период кончился. Я дал указание секретарше, чтобы для каждого из нас она составила график приема посетителей. Надо кончать со стихией. Чтобы, например, ко мне не шли с теми вопросами, какими занимаются другие сотрудники и какие они, эти сотрудники, должны решать. Это даст мне возможность больше заниматься своими непосредственными обязанностями. И не только мне, но и всем нам.

- И до нас добрался, - прошептал Котянок, наклоняясь к главному инженеру.

- Вы чем-то недовольны? - заметил это движение Скачков.

- Это они о том, что ваш ликбезный период кончился не на пользу подчиненным, - засмеялся Протько.

- Это еще цветочки, ягодки впереди, - сказал главный инженер. Его лицо на какой-то миг осветилось улыбкой, идущей откуда-то изнутри, и снова потухло, после чего сделалось еще более постаревшим и скучным.