Я медленно иду по боковой аллее бульвара, под ногами похрустывает иголочками зарождающийся ледок, поблескивая в желтоватом свете фонарей. Может, все-таки уже наступит зима? Все-таки будет не так уныло, не люблю я позднюю осень, вся она серая, размытая, неясная. А зима – это снег и мороз, все сверкает, можно уехать куда-нибудь в лес, кататься там на лыжах и лепить для Костьки снежную бабу.

Впереди уже светится огнями Пушкинская площадь, бульвар кончается, пришла. Ну и куда мне теперь? Подхожу к автомату возле магазина «Армения», набираю все тот же номер. Никого. Смотрю на часы, времени без двадцати семь, решительно сую в щель последнюю двушку и звоню своей институтской подружке Ляле. Гудок, еще один, трубку снимают.

– Ляль, привет, это я. Вы дома, можно к вам? Я на Пушке, еду, прямо сейчас.

Все, по крайней мере на этот вечер у меня есть приют и компания, мы будем пить чай, петь песни под гитару и трепаться за жизнь.

Домой я возвращаюсь около полуночи. Ко мне с плачем и повизгиванием кидается собака, бедная девочка, сидела тут все это время одна голодная. Бегом выгуливаю ее, кормлю, чтобы не возиться, остатками супа, стелю себе постель в Костькиной комнате – когда я одна, мне там уютнее. Будильник, душ, спать. Собака, пользуясь моим чувством вины, залезает на кровать и возится, пыхтя, в ногах. Пихаю ее пяткой сквозь одеяло, она затихает, и я тоже проваливаюсь в мягкое, теплое облако сна.

Сегодня я просыпаюсь без десяти семь сама, безо всяких посторонних вмешательств вроде будильника или той же собаки. Собака, кстати, вообще еще спит, даже похрапывает. Еще бы ей не спать, со мной-то в кровати. Костьки нет, поэтому можно было бы немного поваляться в постели, времени на все хватит – без ребенка я могу собраться мгновенно. Но искушение в кои-то веки самой разбудить собаку пересиливает. Пусть тоже узнает, противная, думаю я, и начинаю ее тормошить. Проснувшись, она, ясное дело, тут же вспоминает, что ей до зарезу нужна прогулка, и далее утро развивается по известному сценарию.

Погода решила временно исправиться, сегодня в виде исключения нет ни снега, ни дождя, небо ясное, солнышко светит. Ночью подморозило, нет противного хлюпанья под ногами, и вдоль обочин поблескивает немного снежка. У собаки мерзнут с непривычки лапы, она смешно поджимает их все по очереди, пытаясь передвигаться на трех ногах. Моим ногам в резиновых ботах тоже не жарко, да и плащ, надетый по привычке прямо на халат, продувается довольно-таки ощутимо. Днем, конечно, будет теплее, весь снег растает и потечет, но все равно, пожалуй, формально уже можно переходить на зимнюю форму одежды.

На самом деле мне ужасно хочется влезть поскорее в зимние наряды, вернее, в зимний наряд. К этой зиме я разжилась замечательным кроличьим полушубком, жутко красивым – он такой яркий, черно-бело-серый, весь полосатый. Точнее, даже не полосатый, а кусотчатый, то есть весь из кусочков, но если не вглядываться уж очень пристально, то кажется, что полосатый.

Как я им обзавелась – это целая история. В начале лета на даче, перетряхивая сундуки, мама обнаружила среди прочего добра примерно с десяток старых кроличьих шапок-ушанок. Все мужчины в нашей семье носили и носят такие шапки, снашиваются они довольно быстро – года два-три, и шапка приличный вид теряет. Но облезают только края и козырек, а вот донышко и изнанка ушей, как выяснилось, неплохо сохраняются. Выкинуть такую кучу шапок, негодных только наполовину, мамина рука не поднялась, но что с ними делать, тоже было неясно. И тут у мамы родилась очередная гениальная идея. Ее вообще посещает множество идей, которые, будучи воплощенными в жизнь, оказываются вполне гениальными, хоть, может, поначалу и звучат несколько странно, чтоб не сказать абсурдно. Так вот, конкретная идея заключалась в следующем: надо из этих шапок сшить мне одежду на зиму, которой у меня на тот момент не было. На шубу меха явно не хватает, значит, пусть будет полушубок.

Поскольку зимней одежды у меня действительно не было, купить или достать ее негде, а кроличьи полушубки были в моде, эта идея нашла во мне живейший отклик, и я тоже загорелась. Среди знакомых и родственников была объявлена компания по сбору старых кроличьих шапок (такое добро водится почти в каждом доме), и в короткое время у нас собралось штук сорок шапок разной степени изношенности. Кроме того, у запасливой тети Тани нашлась выделанная кроличья шкурка, снежно-белая и очень красивая. Решено было, что она послужит основным украшением будущей шубы.

Со всем этим пушистым ворохом мы с мамой отправились в кооперативное ателье по пошиву меховых изделий. Такое как раз недавно открылось в центре городка, на краю которого находится наша дача. Мастера в ателье, не избалованные наплывом посетителей, не отказали нам сразу и наотрез, хотя видно было, что идея не привела их в восторг. Нам было дипломатично сказано, что материал-де не подготовлен, работать с ним в таком виде нельзя, что все шапки надо бы распороть, а полученные кусочки перебрать и выстирать. Считая поставленную перед нами задачу практически невыполнимой, мастера вежливо распрощались, приговаривая, какие мы изобретательные и хозяйственные, и в душе надеясь никогда больше нас не увидеть.

Но не тут-то было! Уж если мы с мамой что-нибудь решим, нас так легко не остановить. Следующие три дня наш крохотный участок был практически весь покрыт разноцветными клочьями меха, а посреди всего этого сидели мы с мамой и, прерываясь только на решение неотложных домашних проблем, как-то приготовление пищи, словно заводные распарывали шапки и разбирали кусочки по степени пригодности. Потом еще два дня все хозяйство, аккуратно постиранное, сушилось на чердаке.

Через неделю мы вновь появились на пороге ателье. Мастера, сраженные нашим упорством, заказ приняли, назначив сравнительно низкую цену и месяц срока. В лучших традициях ненавязчивого советского сервиса, даром что с кооперативным лицом, месяц этот сперва растянулся на два, а потом ателье вообще переехало из здания в центре городка куда-то далеко на окраину, в унылое строение на задворках водного коллектора. Но в конце концов, уже ближе к исходу сентября, я обрела долгожданный полушубок. Он действительно получился очень хорош, не зря столько мучились, одна беда: мы забыли про материал на подкладку, и швея поставила туда, что подешевле – сатинчик унылого синего цвета, ни дать ни взять семейные трусы. Но снаружи не видно, а снимать шубку можно аккуратно, не светя подкладкой во все стороны, так что это и не дефект почти. И вот наконец похолодало, и теперь можно ходить в красивой шубе и загадочно улыбаться на завистливые вопросы подруг типа: «Аcька, ну где ты вечно такие тряпки шикарные достаешь?»

Под все эти размышления мы с собакой возвращаемся домой, и я, не удержавшись, достаю полушубок из шкафа и примеряю прямо на халат. Здорово! Я остаюсь очень довольна верхней половиной своего отражения в зеркале (нижняя, где торчит халат, не в счет). Белые полоски меха подсвечивают лицо снизу, золотистые кудри спадают на плечи, щеки после прогулки разрумянились, глаза горят. Всегда знала, что я хорошенькая.

Между прочим, хорошенькая ты моя, времени без двадцати восемь, чайник на кухне обсвистелся, а ты тут стоишь, любуешься…

Быстренько завариваю чай, кидаю в собачью миску какую-то еду и, пока чай стынет, одеваюсь на выход – джинсы и свитер. Перед зеркалом в ванной наскоро рисую себе основные черты лица. Косметикой я пользуюсь минимально, поэтому много времени этот процесс не занимает. Снова в кухню, пью чай и думаю о том, как же хорошо, что я с детства не люблю кофе. Кофе в наше время не найти днем с огнем, а если к нему привыкнуть, то без него никак, вот бы мучилась сейчас… Да и варить его по всем правилам долго и хлопотно.

Ставлю пустую чашку в раковину, мыть не буду, из-за одной чашки руки мочить… Вот наберется побольше посуды, вымою всю сразу. Без Костьки я вообще веду страшно свинский образ жизни, не готовлю, не убираюсь. Как хорошо, что он есть, Костька, это хоть как-то заставляет держать себя в руках.