Вот почему я взялся за это изложение – не только мне одному стоит поразмыслить, но и всем ушедшим и будущим художникам, поэтам, музыкантам, «богам», «полубогам», всему их воинству и всем их верноподданным…

Как известно, не было племени, которое бы не выдумало предмет поклонения. Сколько племён, столько и богов! А сколько их было!.. Что бы, кажется, не жить себе, как все твари – плодиться и умирать, не задумываясь: что за сила завертела всю эту вселенскую круговерть!?

Но только человек оказался религиозен. И это он увидел, что мир населён духами, это он почувствовал чьё-то незримое дыхание и уловил на себе чей-то пристальный взгляд. В нём развился некий орган Веры, который отныне не давал ему покоя.

Для меня теперь смешно ставить вопрос: есть Творец или его нет? Я – есть он. Но путь так долог и тернист, а я так изменчив во всех эпохах, что порою с трудом нахожу себя в прошлом.

Так где же я был на заре земного рождения?

Замечательный вопрос! Моё «я» так долго дробилось, что разорвана нить памяти, и, как каждый не помнит о моменте зачатия, рождения и младенчества, так и мне без памяти моей истории, моей науки, моей религии и моей культуры не восстановить моего становления.

Но почти всё, сказанное религией, историей, науками и культурой о моём появлении, не соответствует действительности. Дело в том, что и прошлое, как будущее, можно выдумать, и чем убедительнее выдумаешь, тем ближе будешь к истине, чем и сотворишь её.

Собственно, так ли уж важно и нужно знать, как ты выходил из материнского чрева, как кричал и корчился, как был мал и немощен?..

Но кто тебя породил? Кто твой отец? Кто мать? И если ты бесконечен и вечен, то причём тут отец и мать?

Именно – не причем.

Если посмотреть на природу животной и растительной жизни, можно увидеть сотни способов зачатия и рождения, можно увидеть, что не обязательно иметь «отца и мать»; и все эти способы – мои и могут быть использованы мною. Так что предыдущие вопросы становятся совершенно бессмысленными.

Важно знать иное:

Во вселенной материи ровно столько, сколько есть, и так называемое «духовное» не увеличивается и не уменьшается. Грубо: материя перетекает в энергию, энергия – в материю, и то и другое – разное качество одного и того же. Вопрос: где был «бог», когда Земля крутилась раскалённым шариком? Или по-другому: собирался ли «бог» воедино, в целое, являл ли своё лицо?

Какой приятнейший вопрос!

«Являл!» – говорят некоторые религии. Но сейчас не о том – являл ли он людям, а – где был, когда их не было (Вспомните печальную картину – «Демон сидящий». Или даже пусть «летящий», «хлопочущий», «занятой»…).

Так собирался воедино или нет?

Поистине – грандиозное поле для фантазий!

Гигантское (или маленькое) существо, сидящее (или витающее) среди скал, взирающее на пустынные (или бурлящие) пространства. Неописуемое глубочайшее одиночество!..

Кому хочется, пусть поверит в это. На то ему и инстинкт веры.

Но всё гораздо естественнее. Дух («я») становится энергией, и уже она творит то, что он захотел и задумал. Мне не скучно быть, допустим, плазмой или кометами, звёздами или существами… А собираться воедино? – бывало, но не часто…

Я хочу сказать: мои вымыслы – это моя память. И если есть легенды о многобожии – так оно и было, а если не было – то будет. Главное не в том – было или будет, а в том, чтобы выбрать и захотеть то, что выбрал.

Для того и растворялся я по всем временам и народам, чтобы творческое изобилие предстало перед моим «я», перед моим творческим выбором и хотением.

Беспамятство бросало человечество из стороны в сторону. Инстинкт веры и фантазия были даны ему.

И по крупицам воссоздавалось «лицо бога», лицо Сочинителя.

Я имею ввиду образ – со способом мышления, с особыми чувствами, с той творческой силой, что не даёт покоя. Это в общем-то жуткая вещь («жуткая» – для усиления) – когда чувствуешь, а потом и осознаёшь, что «кто-то в тебе сидит».

И чем больше ты развиваешься творчески, тем болезненнее рвётся наружу этот «кто-то». Ты словно кормишь его своим творчеством, словно мутантируешь, переходишь из одной оболочки в другую…

Такого «завидного жребия» мог бы достигать каждый, если бы ограниченность и фатальность тысячелетиями не принуждала бить в барабаны, плясать вокруг истуканов, стоять на коленях и т.п., гася и удовлетворяя инстинкт веры примитивным раболепствованием, не давая развития своевольным творческим возможностям. Впрочем, о чём печаль, своевольного творчества всё равно на всех не хватит…

Так кто в теремочке живёт?

То самое бессмертное чувство «я», не знающее забвения и праха. Оно есть реальный осколок «бога», и живёт он в каждом. Разве что одни его гасят в зародыше, а другие постоянно придушивают: чуть дадут вздохнуть – и снова за нежное горлышко. При этом не забывают величать себя художниками…

А были ли настоящие? В том-то и дело, что почти не было. Я знаю тех, кто открылся творческому процессу полностью, кто верил в себя и подошёл вплотную ко мне, кто мечтал обо мне, но так и не осознал своих возможностей.

А почему же я называю себя Сочинителем?

Потому что я осознал природу и механизм творчества и овладел Художественным Методом.

(Для какого-то поверхностного читателя мои рассуждения выглядят сумасшедшими. Не без этого, не без этого, господа. Я с улыбкой смотрю на ваше возмущённое сознание. И, поверьте, делаю солидные усилия, чтобы говорить подоходчивей – жалея именно ваш сумасшедший интеллект. Пиши я только для себя, обрывался бы на полу-фразе и на полуслове. Вот тогда-то вы меня и поискали бы. К вопросу о саркастической усмешке.)

Куда же вливался неугасимый инстинкт веры? В тексты, конечно.

С появлением письменности утверждались и религии. Помимо действующих основных религий существовали тысячи верований, создавших модели устройства вселенной. Всё начиналось с многобожия (это стоит запомнить).

Нет сомнения, что греки уловили и одновременно предложили более верный вариант картины мира – со всей иерархией и борьбой богов, с их соперничеством и страстями. И именно это мировоззрение создало основу для развития всей европейской философии и утвердило плацдарм для творческих фантазий.

Каждый народ потенциально мог стать основателем «мировой религии» – развей он письменность и продержись с ней несколько веков. Но одни народы завоёвывали другие, ничего не успевало отстаиваться, а потом и вовсе пошло насаждение веры одних другим, т.е. чужие верования вытесняли развитие собственных.

Языческими называются все религии, где приносились богам жертвы. А разве в теперешних не приносятся? Одно дело, когда убивают несколько людей или баранов, ублажая «бога», и другое, когда жертвуют «заживо» всего себя и свою «душу» некоей силе абсолютно все верующие. «Бог» стал един, а жертв сделалось множество. Полюса поменялись. Не лучше – не хуже.

Тексты фиксировали изречения «пророков», которыми овладевал инстинкт веры. Не будь текстов – религиозная мысль не получала бы развития, терялась в поколениях и гасла. Но религии использовались, как способы охмурения и организации толпы, и одновременно являлись тормозом развития мысли и творчества.

Из творческих текстов, где мысль развивалась и оживала, постепенно создали институты, преграждающие пути развитию творческой мысли. Ничего нельзя было прибавлять и переосмыслять. Восторжествовали фатальные догматы. Невежество начало своё шествие по миру.

Печально видеть, как христианство притащилось в Европу. Не пришедшим ещё к собственным религиям народам была навязана чужая мысль. «Обмен опытом» – это чудесно! Но к чему же догматы и табу? К чему насилие над мышлением – единственным, исходящим от родного языка? Разве непонятно, что произошло тотальное завоевание многих систем развития одной, насилие над национальным самосознанием и самобытным освоением языков?