— В таком случае она будет желанной гостьей в моем! — вступила в разговор Дороти. — И тебе советую подумать об этом предложении, Шанталь Дюбуа, хотя я и сама не понимаю, почему приглашаю тебя к себе. Очевидно потому, что ты превратилась в жалкую старуху, и я молю Господа, чтобы и мне не стать такой же, когда я достигну твоих лет.
— Ты уже достигла и даже превзошла!
Дороти возмущенно вскинула голову и отвернулась, намереваясь отправиться назад тем же путем, которым пришла.
— Я не буду зря тратить времени, споря с тобой, — бросила она через плечо. — Если мой дом для тебя недостаточно хорош, можешь спать хоть здесь, под звездами. Мне все равно! Мэри Клэр, если ты решишь воспользоваться моим приглашением, ты знаешь, где я живу.
Она была уже почти на границе двух поместий, когда Шанталь с явной неохотой прокричала ей вслед:
— Я никогда не говорила, что твой дом недостаточно хорош, ты, глупая женщина!
Дороти резко обернулась.
— Следует ли это понимать так, что ты хочешь, чтобы я приготовила для тебя комнату? — спросила она, явно наслаждаясь победой.
Мэри могла бы поклясться, что бабушка проглотила огромный кусок своей гордости, прежде чем смогла выдавить из себя:
— При данных обстоятельствах я не вижу другого выхода.
— В таком случае, — сказала Дороти, — я попрошу тебя, Патрик, пригнать сюда машину, Чтобы этой несчастной, немощной миссис Дюбуа не пришлось пробираться лесом в столь поздний час. Да к тому же одетой только в закопченную ночную рубашку…
Мэри вздрогнула. Даже сейчас, среди массы людей и на приличном расстоянии, она слишком остро ощущала присутствие Патрика. Но мысль о том, чтобы оказаться рядом с ним в тесной кабине автомобиля, пусть даже и на самое короткое время, наполнила ее ужасом.
Видимо, Патрик тоже почувствовал нечто подобное. Во всяком случае, прежде чем сказать «конечно», он удостоил Мэри пристальным взглядом — правда, всего на одно мгновение.
Дороти устроила ее в гостевых апартаментах — большой квадратной комнате, смежной с чем-то вроде гостиной с одной стороны и с ванной комнатой — с другой. Мэри как раз выходила из ванной с обмотанной полотенцем головой, облачившись в огромную хлопчатобумажную ночную рубашку, когда раздался легкий стук в дверь.
— Мэри, дорогая, ты уже в постели? — спросила Дороти.
— Не совсем, — отозвалась Мэри. — Входите, миссис Мэйн.
— Я не буду беспокоить тебя, — сказала Дороти, стараясь поделикатнее протиснуть в полуоткрытую дверь свое массивное тело. — Мне просто хотелось убедиться, что у тебя есть все необходимое. Кроме того, я сварила какао и, если хочешь, принесу его тебе сюда, наверх.
— Ничего такого вы не сделаете! — заявила Мэри. — Конечно, прошло уже десять лет с тех пор, как я последний раз была здесь, но я еще не забыла, где находится кухня. А вот вам уже более чем достаточно беспокойств для одной ночи. Идите спать, прошу вас: ведь скоро придет время опять вставать.
— Хорошо, пожалуй, я и правда пойду, если ты сама справишься. — Дороти нежно взяла руки Мэри в свои. — Ты стала очень красивой женщиной, Мэри Клэр. И, надо признаться, мне так не хватало тебя! Не допускай, чтобы прошло еще десять лет, прежде чем ты приедешь погостить в следующий раз.
Это было так неожиданно и трогательно, что Мэри почувствовала: из глаз ее вот-вот побегут слезы.
— Вы всегда были так добры ко мне, миссис Мэйн, несмотря на…
Дороти знала, что она имела в виду. Вражда между бабушками была такой же неотъемлемой частью их жизни, как река, протекающая вдоль границы их садов.
— А почему бы и нет, моя дорогая? То, что две старые глупые женщины воюют бог знает из-за чего, не имеет никакого отношения к двум ни в чем не повинным детям.
При этих словах Мэри почувствовала смущение. Так ли уж невинны были эти «дети»? Но если ее бабушка считала Патрика ответственным за все последствия того безумного лета, то Дороти либо оставалась в полном неведении относительно хода событий, либо же решила не брать на себя роль судьи.
— Чувствуй себя как дома и спи, сколько тебе захочется, дорогая, — сказала Дороти, прикоснувшись губами к щеке Мэри. — Ни о чем не беспокойся, мы позаботимся о твоей бабушке.
Когда через пятнадцать минут Мэри, стараясь не шуметь, прокралась вниз, в доме царила тишина, нарушаемая только равномерным тиканьем часов. Все комнаты были погружены в темноту, только из-под кухонной двери в прихожую пробивался узкий луч света.
Если не считать того, что здесь добавились две встроенные вытяжки и посудомоечная машина, кухня не претерпела существенных изменений. Все тот же отскобленный добела сосновый стол занимал середину выложенного красными плитками пола, медные горшки по-прежнему свисали с круглой рамы над ним. И даже если герань на подоконнике была не той, что буйно цвела в годы ее детства, Мэри не смогла бы заметить разницы.
Странно, но ей не пришло в голову, что он тоже может оказаться здесь, — даже когда она увидела на столе поднос с термосом и одинокой чашкой. Она заметила Патрика, только когда он шагнул ей навстречу от огромного старинного камина.
Теперь уже поздно было делать вид, что она не видит его, поздно беспокоиться о том, что она смешно выглядит в огромной ночной рубашке… И уж совсем нелепо было вспоминать о том, как вот так же ночью одиннадцать лет назад она явилась в этот уснувший дом с твердым намерением соблазнить его!
Сначала казалось, что никто из них так и не пожелает нарушить молчания. Они просто смотрели друг на друга: он — отстраненно, как абсолютно незнакомый человек, а она… Господи, она не могла оторваться от его лица, не могла наглядеться!
Патрик, конечно, повзрослел и возмужал, но это очень шло ему. Он стал даже более красивым, чем в то время, когда ему было двадцать пять! Волосы у него остались такими же густыми и непокорными — с единственной разницей, что их слегка тронула седина.
А его рот… О, несмотря на все тяжкие испытания, которые Патрик, судя по всему, перенес, его рот оставался таким, каким она навсегда запомнила его. И это было ужасно, потому что ее губы тут же приоткрылись в молчаливой мольбе, чтобы он дотронулся до них своими губами.
Ну хотя бы еще раз! — кричало ее изголодавшееся тело, и Мэри страшно боялась, что он услышит этот крик. Еще один раз, и этого будет достаточно. Я никогда не попрошу больше ни о чем…
Напуганная до глубины души охватившим ее желанием, Мэри чопорно заявила:
— Если бы я знала, что ты здесь…
— …То предпочла бы остаться наверху? — закончил он за нее, едва заметно пожав плечами. — Я мог бы сказать то же самое о себе, но это было бы неостроумно. Нравится нам это или нет, ты — здесь, я — здесь, и, похоже, придется признать присутствие друг друга.
Лучше бы он не пожимал плечами: тогда рубашка на его груди не распахнулась бы, и Мэри не пришлось бы отметить, что его грудь стала более выпуклой тех пор, когда она водила по ней руками в то лето, а живот остался точно таким же — плоским и твердым.
— Я хотела сказать, что не собиралась беспокоить тебя, — возразила она, тщательно обдумывая каждое свое слово, чтобы не попасть в ситуацию, с которой ей уже не удастся справиться. — Мы и так доставили тебе достаточно хлопот, вытащив из постели и заставив мчаться нам на помощь.
— Я ночная сова. И редко ложусь спать раньше часа, а то и двух ночи.
Ну вот, самое трудное позади. Они встретились лицом к лицу, обменялись обычными любезностями и оба благополучно пережили это суровое испытание. Теперь ей оставалось всего лишь с достоинством покинуть место действия, прежде чем ее неуправляемые эмоции не выдадут ее с головой.
— Как ты жила все эти годы, Мэри?
Она не ожидала этого вопроса и, вздрогнув, оглянулась. Патрик стоял совсем близко за ее спиной — настолько, что она сочла за благо обогнуть край стола.
— Хорошо, спасибо.
— А как твой муж?
— Муж?
На его губах промелькнула мимолетная усмешка.
