По этому поводу в 1967 году высказался Клитманн[17]: «Вполне легко можно увидеть, что германское военное командование, несмотря на многочисленные ошибочные действия, принимало все меры к тому, чтобы в ходе Первой мировой войны и в особенности на последнем ее этапе ликвидировать преимущество союзников по Антанте в танкостроении».

Автор данной работы скептически относится к подобной точке зрения. Он считает, что можно и должно было сде лать в этой области гораздо больше: 25 германских танков и примерно такое же число трофейных боевых машин, которые ближе к концу войны противостояли многим тысячам танков стран Антанты, служат явным свидетельством того, что Верховное командование сделало далеко не все, что оно тогда в состоянии было сделать.

Шепард пишет в своей книге «Танки в будущей войне»: «Как мы уже видели, британский танковый корпус должен был отстаивать право на свое существование в столь же серь езной борьбе против высшего командования и против армейских командиров, как и в тяжелых сражениях на поле боя, преодолевая сопротивление немцев… Танки сами по себе не могли бы выиграть эту войну, но без использования танков она вообще не была бы выиграна…»

Мнение, с которым вполне можно согласиться. Если бы германское командование разделило это мнение в 1918 году, то этот вопрос, несмотря на имеющиеся факты, оставался бы открытым на протяжении более чем десяти лет. Тогда считалось, что танк, при имеющейся современной, технически совершенной противотанковой обороне, уже сыграл свою историческую роль. Даже в Англии снова появились подобные сомнения.

Окончательное завершение борьбы мнений по вопросу существования танков в кругах германских специалистов наступило 28 июля 1919 года, приняв вид жесткого диктата Версальского договора. Статья 171 представляла собой не только параграф мирного договора, который должен был ограничить наступательный потенциал побежденного противника, но являла собой условие, которое, совместно с другими статьями, должно было навсегда лишить Германию эффективной обороны как суверенного государства. Наряду с этим у нее должны были быть «всякие действенные виды оружия новейшего типа – которые не противоречат праву народов – выбиты из рук, такие как бронированные военные машины и танки, подводные лодки и воздушные летательные средства» (ст. 171, 181, 198).

Статья 171 устанавливала:

«Также запрещено изготовление внутри страны или же импорт в Германию броневиков, танков или каких-либо аналогичных изделий, которые могут служить военным целям».

Эта запретительная статья Версальского договора означала конец германских бронетанковых войск после 1918 года.

Версальский договор с точки зрения международного права никогда не был признан Соединенными Штатами Америки; его ратифицирование несколько раз отклонялось сенатом США. Однако несколько позднее, в 1921 году, Соединенные Штаты заключили с Германией мирный договор, который «позволял гарантировать все приоритеты Версальского договора».

Относительно вопроса моральной квалификации мирного договора между основными договаривающимися сторонами 1918 года здесь будут приведены только важнейшие мнения, прозвучавшие в лагере тогдашних военных противников Германии. Фуллер в своей работе о развитии межгосударственных отношений с 1789 года пишет следующее: «Версальский договор был подписан германской стороной 28 июня 1919 года в критической ситуации блокады и тем самым был в моральном отношении ничтожным».

Первый тяжелый год после подписания Версальского договора был ознаменован постоянной опасностью полного разрушения Германского государства.

В условиях подобного бедственного положения все еще остающиеся в государстве средства поддержания власти были переданы в марте 1920 года под управление генерал-майора Ганса фон Секта, чтобы они смогли пережить перемирие и политический кризис 1918–1919 годов или быть вновь воссозданными в режиме «охраны границ на востоке».

Ганс фон Сект, который в ходе Первой мировой войны сначала сражался на Восточном фронте в качестве начальника штаба 11-й армии Макензена, затем начальника штаба группы армий эрцгерцога Карла, а в декабре 1917 года занял пост начальника Генерального штаба турецкой армии, был после недолгой службы заместителем начальника Верховного командования сухопутных сил и начальника пограничных сил на севере в апреле 1919 года назначен по решению кабинета министров руководителем военных представителей при германской делегации на мирных переговорах в Версале. Будучи начальником войскового управления[18], Сект после провала «капповского путча» стал командующим армейской группой рейхсвера «Норд», а вскоре после этого был назначен рейхспрезидентом Фридрихом Эбертом начальником управления сухопутных сил, фактически главнокомандующим рейхсвером.

Сект придал заново создаваемому рейхсверу свою самобытность. Совместно с министром обороны Отто Гесслером он провел рейхсвер «сквозь все перемены в кабинете министров… обеспечив ему… постоянное и стабильное развитие». Секту удалось до 1 января 1921 года из остатков старой императорской армии и из примерно 400 независимых, образовавшихся для защиты государства и правительства фрайкоров[19] создать в рамках вооруженных сил Германии (сухопутных сил и военно-морских сил) новые сухопутные вооруженные силы. В течение шести тяжелейших лет он решал эту задачу, закладывая фундамент для последующего возрождения позднейшего масштабного вермахта. С точки зрения Секта, су хопутные вооруженные силы должны были быть «мостом между старым и новым, вести к лучшему будущему». Версальский договор предоставлял возможность для этого, поскольку он не содержал никаких ограничений относительно способов и объемов подготовки позволенных Германии небольших сухопутных сил в количестве 100 000 профессиональных солдат. Именно отсюда и начинал Сект. Он создал кадровую, фактически офицерскую армию и воспитал ее в таком духе, базовые составляющие которого позволили в дальнейшем, несмотря на запрещенное и потому отсутствующее современное оружие, подготовить ее для развертывания в большую армию современного образца.

Успехи в создании такой армии, достигнутые несмотря на внутри- и внешнеполитические, а также, прежде всего, экономические трудности, принесли новому начальнику командования сухопутных сил признание как создателю рейхсвера.

Прямо на глазах наблюдателей из Межсоюзнической контрольной комиссии (IMKK), которая действовала в Германии до февраля 1927 года, Секту удалось осуществить создание современной армии. «Мы сделали все, что могли», – сказал он, подразумевая, что в ходе этого процесса удалось не нарушить строгих ограничений Версальского договора. Он вполне хорошо представлял большую опасность, постоянно исходящую от Франции и Польши, которые следили за тем, чтобы не произошло возрождения рейхсвера и империи. Его планы оставались в своей основе вполне благоразумными и с точки зрения обоюдного потенциала сторон однозначно оборонительными, так что вполне можно было говорить главным образом об обороноспособности Германии, у которой отсутствовало современное вооружение.