Ничего из того вымысла, которым «прославился» его американский псевдоплемянник Стюарт Каган (Каганович), опубликовавший, по его словам, истинные мемуары своего дяди. Несмотря на то что ни один серьёзный исследователь не упоминает бред из книги «Крёмлевский волк» только из-за фамилии автора, утверждавшего, что написанное он лично слышал из уст Кагановича, в главе «Ложь и вымысел о смерти Сталина» я вынужден буду коротко остановиться и на его версии.
Ещё один свидетель из лиц, особо приближённых к Сталину, Булганин (умер в 1975 г.), мемуаров не оставил, но его воспоминания со слов Бенедикта Сарнова приведены Авторхановым. О них мы тоже поговорим позднее.
Каждый рассказчик добавлял в картину событий, предшествовавших марту 1953-го, что-то своё. Очевидцы, они же и соучастники сталинских преступлений, многое недосказали. Однако то, чем они скупо поделились, рассказывая о смерти Сталина, с незначительными отклонениями совпадало с версией, известной мне с середины шестидесятых. Единственное, что было скомкано, – объяснение того, что же послужило причиной инсульта. Именно этим их версии отличались от версии Глебова. У каждого «героя», по причинам вполне субъективным, было желание стушевать свою роль, скрыть сопричастность к массовым убийствам, были свои причины хранить молчание.
Но если говорить о Глебове, некогда возбудившем мой интерес к изучению данной темы, то сын врага народа, в отличие от других детей репрессированных, в рядах диссидентов замечен не был. В 1962 году он стал членом КПСС и даже в перестроечные времена остался верен дрессировке, полученной в детдоме для детей изменников Родины. Вновь, к великому ужасу, «верный пёс Руслан»…
Умер Глебов в 1994 году, не опубликовав того, что рассказал в частной беседе.
Долгие годы я не доверял Владимиру Львовичу, понимая, что он не был очевидцем событий и его рассказ, точнее пересказ, мог быть основан на домыслах. Впервые я опубликовал его версию в 2011 году в книге «Советский квадрат: Сталин – Хрущёв – Берия – Горбачёв». В ней, как и в последующей книге «Светлана Аллилуева. Пять жизней» (2012), предлагая своё виденье исторических событий, я старался избегать голословных и спекулятивных утверждений, которыми в погоне за сенсацией, увы, грешат многие авторы.
Мой труд, как и труд многих других исследователей, был бы облегчён, если бы в открытом доступе с комментариями специалистов находилась десятитомная история болезни Сталина. Но засекречен не только личный архив Сталина. Закрыты архивы ФСБ, в которых за семью печатями хранятся документы секретных служб былой эпохи – ОГПУ, НКВД, МГБ и КГБ. С географических карт исчезла страна, называвшаяся СССР, рухнул тоталитарный режим, и нет уже «карающего меча диктатуры пролетариата», но преемники свято хранят тайны прошлого.
До сих пор полностью не опубликовано письмо Лидии Тимашук, на котором в 1948 году Сталин начертал резолюцию: «В архив!», – через четыре года оно «всплыло» для инициирования «дела врачей». Частично опубликованы следственные материалы по ЕАК (Еврейскому антифашистскому комитету).
Чуть ли не государственной тайной является «дело Берии». Полвека советская историография, до неузнаваемости переписав его биографию, бездоказательно убеждала советских людей (а с развалом СССР – россиян), что ещё с 1919 года он был агентом муссаватистской разведки, затем английским шпионом и прочая, и прочая. По всем описаниям – трёхглавый дракон, извергающий напалм, и тот не так страшен в сравнении с новым чудовищем, каждый раз меняющим своё имя. Сперва в роли чудища был Троцкий, затем двуглавый змий Каменев – Зиновьев, позже зловещую маску примерили на Бухарина и, наконец, окончательно установили имя злодея – Берия. Стереотипы живучи. До сих пор у тех, кто берётся описывать сталинскую эпоху, когда речь заходит о Берии, белых красок нет, все – чёрные.
Крохотные порции рассекреченных документов, которые время от времени «выбрасываются» из архивов, не позволяют воссоздать цельную картину событий. Иногда приходится оперировать слухами (кто-то где-то что-то сказал), ссылаться на мемуары очевидцев и современников, которые также не являются истиной в последней инстанции. Кого-то могла подвести память, а кто-то усердно старался себя обелить и выправить историю. Часть документов безвозвратно утеряна (временщики Маленков, Хрущёв, Суслов активно «подчищали» историю, уничтожая отпечатки пальцев на самых кровавых страницах советской эпохи), часть сфальсифицирована историографами от КПСС.
Не все тайны минувшего века преданы гласности: многие документы былой эпохи дожидаются ухода поколений, заинтересованных в их сокрытии. Но то, что уже известно, позволяет заново осмыслить события более чем полувековой давности.
Так, в 2014 году в книге «Жаботинский и Бен-Гурион: правый и левый полюсы Израиля»[6] появились сенсационные ранее не публиковавшиеся свидетельства о роли Ивана Майского, посла СССР в Англии, в определении советской политики в Палестине. Его тайное посещение Палестины в 1943 году в ранге заместителя наркома иностранных дел для встреч с лидерами сионистов и последовавший затем доклад Сталину легли в основу сталинского решения поддержать сионистов, которых позже он подвергнет анафеме, а Майского за две недели до смерти заточит в тюрьму.
Загадочная ночь с 28 февраля на 1 марта 1953 года… Прежде чем притронуться к её тайне, попробуем воссоздать картину эпохи, предшествующей гибели Великого Дракона. Проанализируем, как стыкуется она с версией Глебова и шестью другими, собранными Авторхановым. Поскольку повествование сиё не художественное, сопоставляя версии, я вынужден буду обильно цитировать первоисточники.
События, происходившие внутри страны, тесно переплелись с внешнеполитическими, без рассмотрения которых сложно понять, что же выбило из колеи «активного и бодрого» (утверждение Кагановича) Сталина и способствовало инсульту. Но говоря о 1952 годе, последнем в жизни Сталина, невозможно пройти мимо громких процессов – пражского, называемого по имени главного фигуранта «делом Сланского», московского (ЕАК) и набиравшего обороты «дела врачей». Все они были объединены ярко выраженной антиеврейской направленностью.
1952 год богат на события. Нельзя обойти молчанием как бы стоящее особняком, малоизученное «мингрельское дело», интересное тем, что главным его обвиняемым должен был стать Берия, мать которого, по убеждению Сталина, якобы оказалась мингрельской еврейкой. Арест Берии должен был стать вершиной «мингрельского дела».
Но чтобы понять причину, побудившую Сталина в конце сороковых годов развернуть антиеврейскую компанию, приведшую, как считают некоторые исследователи, к его гибели, необходимо задержаться на политике Советского Союза в Палестине и на сто восемьдесят градусов изменившейся позиции Сталина, сперва просионистской, затем антисионистской. Резкие виражи безболезненно не проходят. Определённую лепту внёс и семейный конфликт, противостояние дочери и отца из-за влюблённостей Светланы в Каплера и Морозова и её первого замужества супротив воли отца.
Следует рассмотреть и банальную версию, которую в силу будничности и непривлекательности почти никто не рассматривал. Это естественная смерть пожилого человека, отягощённого болезнями, в частности гипертонией, в октябре 45-го и 49-го перенёсшего микроинсульты и из-за маниакальной подозрительности и боязни врачей, свойственной некоторым категориям психически неуравновешенных пациентов, на пороге смерти оставшегося без их присмотра.
Однако начнём по порядку – с внешней политики. События сороковых годов, самых кровавых в истории человечества, не исчерпывались Второй мировой войной. Второе пятилетие «отметилось» попыткой коммунистической революции в Иране, войной на Балканах, началом «холодной войны» и берлинским кризисом, закончившимся созданием двух противоборствующих военно-политических блоков и двух Германий, гражданской войной в Китае, битвой за Палестину и первым послевоенным вооружённым противостоянием великих держав – в Корее. Атомная бомба после ужасного примера использования в Японии стала сдерживающим фактором при разрешении глобальных конфликтов. Наличие или отсутствие «большой дубинки» влияло на решимость Кремля идти в международных конфликтах ва-банк[7].
