Вспомним, как выглядела эта дорога до падения бомб: справа возвышался двадцатиэтажный небоскреб, слева через однополосную дорогу располагался почти втрое меньший торговый центр. В отличие от высотки, центр были далеко не новоделом: в контрасте с модными стеклянными зданиями это было старомодное сооружение из кирпича, покрытое слоем бордовой краски.

А сейчас перед нами стоят лишь полыхающие развалины. Верхние этажи небоскрёба вырвало с корнем ударной волной и отбросило в сторону офисов, окна повыбиты, по всему зданию торчат огромные пламенеющие дыры. Улица, по которой только несколько часов назад ещё ездили автомобили, сейчас наглухо завалена обрушившимися кусками строений, горящими остовами машин. А от торгового центра вообще остался один фундамент да небольшая надстройка.

Но я отвлекся. Читатель, следуй за мной. И будь аккуратен, эти завалы труднопроходимы.

Шаг, ещё шаг.

Шаг.

Шаг.

Как же поразительно, оглушительно тихо вокруг.

Ещё несколько шагов.

Забавно сознавать, что застывшую немую картинку, установившуюся по всему миру, лишь мы чуть колыхаем своими образами, сознанием. Колыхаем абсолютную тишину.

Я объяснюсь. Вспомните вашу последнюю ночь. Тихо. Но вдруг ловите себя на мысли, что слушаете мерное тиканье настенных часов (а может, и нет). Эти удары едва слышны, но всё же пробиваются до сознания в своем явном мерном ритме. Постепенно они как будто затихают, сливаются с общим фоном ночи, и вы перестаёте их слышать так же отчетливо, как раньше. Спите дальше. Но вдруг до вашего уха доносится шум промчавшегося автомобиля (а может, и нет). Вы невольно начинаете прислушиваться к звукам улицы, и тишина вновь слегка отступает, открывая дорогу калейдоскопу новых тонов. Ухо улавливает шум ветра, редкий говор птиц или эмоциональную перепалку ночной компании, проходящую под окнами. Снова засыпаете, отстраняясь от едва колышущих уши звуков.

То, что вы слышали в ночном полотне, эти самые малоявные шумы, мешающие спать, человек привык звать тишиной.

Но как же мы забавны в своей любви называть явления тем, чем оно на самом деле не является. Людская тишина - это приглушенное бурление жизни, это успокоившаяся гладь воды после безумного шторма. И в этом заключается вся прелесть нашего восприятия, мой друг! Когда море успокаивается, бурлящие волны, ещё мгновения назад столь бесноватые и непокорные, начинают постепенно спадать и входить в состояние божественного покоя. Но не останавливаются! Читатель, вспомни как выглядит спокойная водная гладь, вспомни это ровное синее зеркало. Оно безмятежно, но не статично, оно и замерло да стихло и в то же время неспешно движется в своем природном ритме.

Человеческая тишина - та же вода. Она смиренна, но не беззвучна, в её общей немоте всегда проскакивает искра жизни. И мы воспринимаем эту тишину, как должное умиротворённое молчание, как абсолютное безмолвие. И в этом наша прелесть, дружище! Как бы мы, люди, не разнились в своих мнениях, титулах, исповеданиях - все мы чувствуем мир в его непрерывном движении.

Но что будет, если это движение вдруг остановится? Что будет если течения замертво встанут, а звуки исчезнут? Вот тогда мир и столкнется с абсолютной тишиной. Тяжелым, но лишенным наполнения античеловеческим безмолвием.

Ледяным безмолвием.

Абсолютная тишина - лёд, сковавший движение воды. Здесь действуют элементарные законы природы: всё началось с холода. Холод сковал верхушку водной глади, покрыв ее прозрачной тонкой коркой. Со временем корка стала все разрастаться и разрастаться, превращаясь во что-то гигантское, масштабное, обнимала своей тяжестью живительное бурление. Наконец, превозмогая время, ранее едва различимая пленка превратилась в твердый безжизненный белый прозрачный пласт, стянувший все живое. Пласт, который давит, и давит, и давит. Стягивает все в одну точку да налегает на неё всем своим весом. Лёд изо всех сил пытается переломать то, что не успел обезмолвить.

И это - особо страшный процесс. Ведь перелом идёт не за счет приложенных сил.

За счет отсутствия каких-либо сил.

В этом и заключается весь страх абсолютной тишины, читатель. Античеловеческое безмолвие может воздействовать на нас не воздействуя! Людям не свойственно жить богемной жизнью, чтобы ощущать себя Человеком нам надо постоянно подвергаться какому-либо сопротивлению. Иначе мы теряем всякий комфорт. Любой хороший разведчик подтвердит мои слова. Вот ты только представь: вы вместе с братьями по оружию прочесываете лес в поисках объявившегося в нем неприятеля. Под ногами легонько хрустят обвалившееся ветки, на ветру слегка шумят качающиеся кроны деревьев, вокруг раздается счастливое щебетание птиц. Разведчик старается полностью сконцентрировать свое внимание на поставленной задаче, абстрагироваться от мешающих звуков, то есть, он сопротивляется. Но стоит только окружающей природе затаиться и прекратить давать о себе знать, как тут же разведчик невольно берется за автомат. Потому, что боец перестает чувствовать это необходимое напряжение, абсолютная тишина давит на него гораздо сильнее, чем любые другие звуки. И таких примеров тысячи.

Но вернемся с тобой ко льду. Превращение воды в лёд, не смотря на всю трагичность, это весьма естественный обратимый процесс. Рано или поздно, но лёд так же медленно, как и появился, так же медленно и растает, возвращая былую беглость течений. Всё гармонично.

До тех пор, пока не вмешается сила извне. Эдакий огромный аппарат с жидкий азотом, протянувшийся над всем морским простором. И который стоит только включить, как он тут же погрузит весь мир в бесконечный холод.

Такой аппарат, как ядерная бомба.

Ядерной бомбе идеально подходит роль всемирного резервуара с жидким азотом. За примерами далеко ходить не нужно, давай оглядимся.

Вспомним, как выглядела улица, на которой стоял офис Василия Аркадьевича до войны. В центре микрокомплекса располагалась трехполосная односторонняя дорога, выпуклым полукругом огибающая десятиэтажку и резко уходящая вправо вдоль рядов жилых домов. Напротив стеклянной высотки, в которой работал Липатов, на первых этажах таких же бизнес центров располагались мелкие магазинчики, питейные заведения и столь любимое Алексеем кафе. Даже в самый разгар рабочего дня на этой улице постоянно было очень людно: здесь постоянно кто-то куда-то спешил, а кто-то мерно прогуливался пешком в компании с приятелями, рядом с офисными зданиями стояли люди в деловых костюмах с кружкой кофе или электронной сигаретой и о чем-то оживленно болтали. По дороге плотным потоком двигались машины вместе с велосипедистами, летающий транспорт временами затмевал собой небо. Жизнь активно кипит.

А теперь ударим по этому идиллическому участку жидким азотом!

Вмиг исчезли все люди. Ни одного не осталось. Даже памяти. На всей улице не было ни обгоревших останков ни даже ядерных теней. Оборвался один жизненный пласт.

Темное рыже-зеленоватое небо перестал застилать собой воздушный транспорт, по дорогам прекратил свой путь и наземный. Вся техника стынет мертвыми остовами, валяющимися невпопад: что перевернуто, что раскурочено, от чего остался только бампер и некоторые механические внутренности, что похоронено под обломками рядом стоящих зданий, что провалилось под взорванный асфальт, что столкнулось друг с другом. От трехполосной дороги тоже осталось весьма мало. Некогда ровное черное с разметкой покрытие представляло собой растасканную по углам кашу серого вещества, которая постепенно сливалась с окружающим мусором из оседающей на неё пыли. Оборвался второй пласт.

Постройки так же раскиданы по кирпичикам, кто-то больше кто-то меньше. Особенно сильно досталось бизнес центрам, что с лавками на первых этажах: они обнажили свой арматурный скелет, хаотично побросав вокруг свою "оболочку". Большинство входов полностью завалило, из-за чего в здания можно было попасть только через второй или даже третий этаж по образовавшейся горке или спрыгнув с груд строительного хлама в появившийся проём в стене. Рабочему месту Липатова тоже досталось. Нижний этаж снесло под чистую, оставив лишь некоторые несущие конструкции, правую часть строения срубило наискось, окна повыбило взрывной волной. По всему периметру здания зияют огромные черные дыры, из которых торчат раскиданные в разные стороны атрибуты рабочего стола офисного клерка. Меньше всего пострадал жилой массив. Однако и эти дома стояли полуразрушенными мертвецами: с обвалившимися крышами, этажами, балконами, дырами и прочими апокалиптичными "радостями". Оборвался третий пласт.