Девушки в платьях были неформальной внешности ‒ на их головах я увидела, кажется, парики ‒ ярко-розовый и тёмно-красный.
Я люблю с ног до головы разглядывать актёров, давать им характеристику, это кажется мне оценкой взгляда другого актёра ‒ меня. Пусть, пока не состоявшегося, но стремящегося к сцене. Вот, например, молодому человеку в официальном костюме и с тоннелями в ушах я дала такую характеристику: на самом деле костюм лишь его сценический образ, и по неформальным украшениям, а также микрофону перед ним, я поняла, что он будет играть в мюзикле исполнителя рок-музыки ‒ то есть, мне даже стало казаться, что парень не актёр вовсе, а просто приглашённый певец и/или музыкант, причём, думаю, талантливый. Чтобы тебя пригласили выступать в Большом театре, нужно быть как минимум талантливым и как максимум трудолюбивым и преданным своему делу.
Роли девушек в париках и ярких платьях тоже сразу стали мне понятны ‒ у одной через плечо была перекинута электрогитара, другая же сидела за шикарным белоснежным роялем. Ещё на сцене расположилась барабанная установка.
Рок мюзикл. О большем подруга и мечтать не могла, она считала, нам повезло. Позже я решила, как не повезло мне. Или повезло. Но это озарение пришло совсем-совсем днями и месяцами позже.
‒ Зачем им рояль? ‒ заржала некультурно Инка, привлекая к себе нелестное внимание одной пожилой пары, сидящей от нас через пару сидений и решившей посмотреть современный мюзикл и вкусить искусство нынешней молодёжи. Пожилая дамочка только языком поцокала, да головой покачала, мол, как низко пала культура в двадцать первом веке у поколения интернета. Инна очаровательно улыбнулась старушке. Вот всегда подруга реагировала на критику таким образом ‒ только улыбалась критикану, будь то человек её возраста или взрослого. Несомненно, это ещё больше раздражало критиков. Соколовская этим пользовалась. Вот если она когда-нибудь станет популярной певицей, проблем с критиками у неё точно никаких не будет, и в суд за клевету ей не придётся подавать ‒ попробуй оклеветать такую, как она, жить расхочется. К тому же девушка всегда была при всём своём боевом оружии и готова в любой момент парировать атаку. В мире шоу-бизнеса только такие и выживают спустя года и десятки лет. Я, конечно, не Инка Соколовская, но тоже смогу устоять в этом мире.
‒ Видимо, такая задумка мюзикла, ‒ ответила я ей. Мне захотелось дать какую-нибудь характеристику второму актёру, тому, что был одет в уличный стиль и чьего лица я совсем не увидела, только странный серебряный блеск искр, исходящих от него.
На весь зал заиграла медленная, но обещающая быть динамичной музыка, и лишь один световой луч на сцене освещал только беловолосого парня в костюме, стоящего у микрофона. Я надеялась, мюзикл впечатлит меня. Знала бы я только, насколько.
Актёр и певец по совместительству запел в микрофон первые строки песни на английском языке. Я знала этот язык на среднем уровне. С каждой новой строкой голос исполнителя и сама музыка становились всё громче, увереннее и мощнее. Инна впала в транс и внимательно слушала музыку, и даже те зрители, что не особо уважали подобную музыку, где, можно подумать, почти всегда орут, да и только, пристально наблюдали за исполнением песни и вообще следили внимательно за всем, что происходило на сцене. Девушка уже к середине первого куплета заиграла на электрогитаре, отлично украшая простую мелодию, под которую пел парень с тоннелями в ушах, а второй молодой человек, которого было видно наполовину из-за полумрака, ровно до шеи, застучал палочками по барабанной установке, и на его груди теперь, при загоревшемся тусклом свете, появилась гитара, перекинутая через плечо. На стене сцены театра оказался самый настоящий огромный экран: и на нём изображались различные эффекты, обычно используемые для концертов, но и сейчас они были очень кстати. Искры, много огненных и золотых, а также серебряных искр, дым и туман, ливень и град, снег и утренний рассвет, полный множества ярких солнечных лучей. Герои мюзикла действовали синхронно и так дружелюбно, коллективно, как им и следовало. Я удивилась, когда начала понимать, что мне нравится мюзикл и эта песня. Она казалась особенной рок-песней: в ней никто не орал, были такие красивые и плавные переходы, что редкость, и пелось в песне о какой-то неожиданной встрече, покорившей души нескольких героев песни, о их хобби и увлечениях, о душевных переживаниях и чувствах. Иногда я не понимала слов, но в целом смысл её был вот в чём: в мире, роковом мире, что окружает нас, и в котором мы живём, встречаемся, радуемся, разочаровываемся, влюбляемся, ненавидим, и просто существуем.
Сцена облачилась в густые сумерки. Милая мелодия, игра девушки на электрогитаре, стуки по барабанам остановились.
В театральном зале кто-то, наверняка, другая девушка, заиграла на рояли ненавязчивую, нежную мелодию. Она пришлась мне по вкусу. Я любила слушать игру на пианино, или рояле. В театре это важная и полезная вещь, тот или другой музыкальный инструмент.
Резко луч света загорелся прямо над ним. Молодым человеком, игравшим на барабанах и с гитарой через плечо.
Теперь я поклялась себе не упустить его ни на миг и пристально, даже чуть пытливо вгляделась в мужское лицо. Моя клятва была даром, ‒ лицо незнакомца-актёра наполовину скрывала серебряная красивая маска. В зубах он держал красную розу за длинный зелёный стебель, который, кажется, был даже с маленькими шипами, но парень являл собой саму осторожность и организованность. В глаза мне бросилась его симпатичная шевелюра ‒ при ярком свете золотисто-русые с каштановым оттенком волосы молодого человека красиво блестели здоровьем и были по-хулигански чуть растрёпаны.
Казалось, все актёры будто бы исчезли кроме него. Он снял гитару с плеча и держа её в одной руке, взял в другую розу.
Молодой человек, стоящий посреди сцены, продолжил петь в микрофон, теперь держа его обеими руками и проникновенно, так искренне, глядя в зал на зрителей. Петь он стал по-другому и чуть иначе: его голос стал нежным, глубоким, чувственным, будто бы в песне наступил момент, когда стало нужно петь не просто о романтических чувствах, а о настоящей пылкой любви.
Он пел эти строки, заставившие меня задуматься о многом, возвышенном, духовном, жизненном, и самое главное ‒ о себе, о людях, которых я знаю и когда-либо знала.
It will take a rose and play with him in the game,
She does not know that the rose was poisoned.
She is his Muse, whom he wants to kill,
But his Muse immortal and kill his thorns roses.
Я вникала в суть и мне показался этот, как я поняла, последний куплет, таким проникновенным, осмысленным, многозначащим. Я вдохновилась до глубины души этими словами. Мне вдруг дико захотелось сорваться с места и взбежать на сцену, принять свою роль и сыграть её на восхитительно. Вдохновение для меня ‒ нечто большее, чем просто идея, желание творить. Это глоток свежего воздуха, приподнимающий дух и взывающий действовать и только действовать.
Он допевал последнюю строчку, и я впала в этот сладкий омут с головой...
Такие глубокие слова...
Она примет розу и сыграет с ним в игру,
Она не знает, что роза отравлена.
Она его Муза, которую он хочет убить,
Но его Муза бессмертная и убьёт шипами розы его.
Я обдумывала всё недолго, всего лишь несколько секунд, ‒ мысли резко появлялись и мгновенно исчезали в моей голове, заменяясь другими, прямо как настоящий калейдоскоп воспоминаний, или просто вещей, пришедших на ум. Вдохновение грозило выпрыгнуть из груди и начать играть за меня, жить своей жизнью. Это был мой Муз.
Но появился он не в лице парня, поющего эти строки, эту песню, и не только из-за смысла в заключительных строках. Он появился передо мной в серебряной маске, от которой исходило сотни искр, что врезались мне прямо в грудь.
