Можно, конечно, посмеяться. А можно вспомнить, сколько инициатив Гюго нашли продолжение и не остались гласом вопиющего в пустыне. После "Собора ...матери" (какой, какой матери? Парижской. Бо-го- матери) в Министерстве культуры была создана специальная комиссия по сбору сведений о памятниках средневековой культуры, их охране и реставрации. Гюго не сказал ничего нового. Уже 60 или 70 лет существовали общества в Англии и Франции, проповедовавше те же идеи, но так и не вырвавшиеся из узких рамок пристанища для чудаков и антикваров, и только после воззвания Гюго дело сдвинулость с мертвой точки и перешло в практическую плоскость.
70 лет. Беранже пишет свои последние песни Среди них свое завещание "Прости", трогательное заключение его славной литературной карьеры:
Час близок. Франция, прости, я умираю.
Возлюбленная мать, прости.
Как звук святой,
Сберег до гроба я привет родному краю.
О! Мог ли так, как я, тебя любить другой?
Тебя в младенчестве я пел, читать не зная,
И видя смерти серп, над головой почти,
Я, в песне о тебе дыханье испуская,
Слезы, одной твоей слезы прошу.
Прости! Когда стонала ты в руках иноплеменных,
Под колесницами надменных королей,
Я рвал знамена их для ран твоих священных,
Чтоб боль твою унять, я расточал елей...
72 года. Не бывает атеистов под пулями. И сколько охальничал Лафонтен над святошами, сколько игривостей по части морали и набожности он допускал. А тут умирает его покровительница, мадам де Саблье, его отстраняют от заседаний в Академии (исключать нельзя: они ведь зовутся "бессмертными"), сам он серьезно заболевает. И куда подевалась его игривость? Как в воду забвения канула. Он принимает причастие на случай смерти, он пишет покаянное письмо в Академию, он осуждает свои сказки и новеллы (басни). 73 года. Умирает Державин. На его письменном столе находят начатое, и, думаю, к счастью, так и незаконченное стихотворение, одну из жемчужин несмотря на незаконченность, русской поэзии: "Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей. А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы"
74 года. Рескин, влиятельнейших в викторианской Англии литературный авторитет, помещает Эдварда Лира в число выдающихся авторов XIX столетия. Это не только признание лично Эдварда Лира. Это свидетельство того, что европейская культура начала впадать в детство, и образец искусства стала вдруг искать в примитивных обществах, маргинальных кругах или в детских считалках, как в случае с Лиром.
75 лет. Браунинг -- никак не хочет отставать от творчества. Он пишет нечто совершенно необычное; Parleyings with Certain People of Importance in Their Day. Это диалоги, в которых он разговаривает с давно ушедшими людьми, как со своими когда-то знакомыми, так и жившими задолго до него.
Употребив слово "необычное", мы заскользили против истины, ибо на память сразу же приходят имена Лукиана, Литтлтона, Фенелона. Но для английской публики, уже подпорченной духом реализма и позитивизма такие диалоги с мертвецами отдают насмешкой. Поэт сам испугался своей смелости и вернулся к традиционным формам. А зря.
76 лет. Неуемный характер Рабиндраната Тагора не оставляет его и в старости. Молодость он посвятил поэзии, зрелый возраст прозе и театру, в старости двинул в сторону науки. Он издает сборник "Наша Вселенная" ("Visva-Parichay") своих исследований по биологии, астрономии, физике. Иронически улыбнутся: ну и что там наоткрывал Тагор. Для науку, возможно, и ничего Для себя много. И для читателя. Тагор придерживался античного взгляда на науку, в новое время пропогандировавшегося Жан-Жаком Руссо. Нужно не придумывать дорогие приборы и опыты, а смотреть и наблюдать своими глазами и подключать, к тому, что наблюдаешь свои мозги. Возможно, это прошлое науки, но, возможно, это и ее будущее. 77 лет. Превратности старческого возраста. Анна Ахматова в начале февраля попадает в больницу, 19 февраля уже выписывается, 3 марта подоспевает путевка подмосковный кардиологический санаторий, а в ночь с 4 марта на 5 в этом санатории и умирает. В последней записи в дневнике она жалеет, что не захватила с собой в санаторий Библии. 78 лет. Прославился в свои 78 лет и Галиб, став героем анекдота, популярным в Пакистане, как у нас рассказы о шалаше в Разливе или броневике, как трибуне. На чествовании своего коллеги Галиб прямо брякнул ему в лицо: "Как Сабхаи может быть хорошим поэтом? Он никогда не пробовал вина, он не играл в кости, его не били туфлями обманутые мужья его любовниц, его никогда не таскали в суд?" Сам Галиб был и азартным игроком в кости, и пьяницей и все прочее. Ну что сказать? Душа у этого поэта была молодой, а вот ума к старости он так и не нажил. Лев бы Толстой подобной петушиной глупости не одобрил. 79 лет. Умирает Стафф. Последняя книга стихов, почти подготовленная к печати, уже выходит после смерти. "Это был, как всегда, новый Стафф", -- пишет биограф. -- "Удивляла предельная простота последних стихотворений, почти лишенных всяких признаков 'поэзии' Заключительному циклу книги Стафф предпослал фразу из польского букваря: 'У Али кот (="мама мыла раму")'". Поэт после 35 -- это, как правило, нонсенс. Но те поэты, которые доживают до глубокой старости -- им порой открывается подлинная поэзия, которая без метафор, сложных рифм и размеров -- всех этих погремушек юности. "Люди в мои годы умирают,
Время стало торопить меня.
Грусть, как ржавый ключ, не отпирает
Двери наступающего дня. А надежда будет возвращаться.
Новым чудом новый день придет.
Эпопея будет продолжаться,
Пусть Гомер немного и вздремнет". 80 лет. Вагиф мог бы еще пожить. Его родная Шуша была освобождена от захватчиков. Но он вернулся только для того, чтобы увидеть, как племянник Ибрагим-бека, министром которого он был, воспользовался сложной ситуацией и захватил власть. За Вагифом оставались его должности и вакуфы, но честный и принципиальный всегда, Вагиф и теперь не стал искать смягчающих обстоятельств для измены и был казнен за свою верность. 81 год. Гейм выдерживает, хоть и с оговорками экзамен на вшивость. Его выдвигают кандидатом в бундестаг от PDS (Партия демократического социализма) -- наследницы СЕПГ. Гейм отказывается вступить в партию, но после колебаний и раздумий дает согласие баллотироваться по ее спискам. Он успешно проходит в бундестаг, объясняя свою позицию тем, что он хочет представлять тех граждан ГДР, которые честно трудились во времена социализма и которые готовы работать на благо новой объединенной Германии. Его первое выступление в бундестаге было встречено демонстративным молчанием со стороны депутатов правящей ХДС/ХСС.
6 лет после смерти Дом в Ярославле, где жили Богдановичи сгорел во время ярославского эсеровского мятежа. Обгорел и сундук, где хранились рукописи Богдановича. Отец однако собрал все листки и тщательно просушил. В этом году (1923) он передал их в Институт белорусской культуры, где с удивлением узнали, что, оказывается еще до революции был поэт, писавший на белорусском языке (деятельность и Радзивилши и дореволюционных белорусских просветителей была прочно забыта).
