– Джон Леннон нассал мне в ботинки, – жалобно объяснил Ринго.

– Ну и порядочки у вас, у звезд, – покачал головой тот. – У меня было так, с кошкой. Я ее за это утопил.

– Джона Леннона не утопишь, – посетовал Ринго и заплакал.

«Совсем паренька извели», – пробормотал полицейский.

Почти всю ночь они катали Ринго по городу, а под утро привезли его на трек, где проходили ежегодные автогонки. Полицейские позволили ему сесть за руль, и Ринго целый час нарезал круги, разгоняя хандру.

Потом они поехали в гости к одному из полицейских, где пообедали, и Ринго, поиграв с его пяти– и шестилетним сынишками, завалился спать.

На концерт он прибыл за несколько минут до начала.

– Где ты был!!! – орал Эпштейн, которого чуть было не хватил сердечный приступ.

– Я снова с вами, друзья! – не слушая его, обнимался Ринго с остальными. – Как мне вас не хватало!

Ринго отработал на концерте без тактового барабана, так как ноги у него совсем не двигались. Как и следовало ожидать, этого никто не заметил.

Очередное обострение тонзиллита у Ринго уже ни для кого не стало сюрпризом. На днях, к его искреннему смущению, его избрали почетным вице-призедентом Лондонского медицинского университета. Наверное, потому, что из всех «Битлз» он имел самые тесные контакты с медициной. Заболев, он угодил в клинику этого самого университета, и носились тут с ним, как с писаной торбой.

Добровольной сиделкой вызвалась быть его старая знакомая – маленькая суматошная брюнетка по имени Морин Кокс, которая приехала из Ливерпуля специально для этого. Во всяком случае, так считалось. В первый же день она принесла ему гостинец – пакет с мороженым. Само собой, мороженого Ринго было нельзя, потому, разговаривая с ним, Морин сама уплетала порцию за порцией:

– Представляешь, Ричи, а ведь я уже не помошница парикмахера, – тараторила она. – Представляешь?!

– Уволили? – прохрипел Ринго.

– Да ты что?! Да как ты мог подумать? Как у тебя язык-то повернулся? Я теперь – парикмахер! Мастер! Ну?! Что же ты не радуешься?

– Поздравляю, – вымученно улыбнулся Ринго. – Ты в Лондон надолго?

Морин, загадочно поводив пальцем по одеялу, объяснила:

– Ну-у... Как пойдут дела... Наверное, на недельку. Или на две. Или больше. Как скажешь... – последнюю фразу она произнесла так тихо, что Ринго не расслышал ее.

– Может, у меня остановишься? Я сейчас один живу. И кактусы некому поливать.

– Это было бы здорово! – обрадовалась Морин. – А то приехала, а сама не знаю, где и жить буду. А жить-то где-то надо, правда ведь? А кактусы, говорят, постригать нужно?

– Не слышал, – признался Ринго.

– Нужно, нужно! А стригу я отлично! Вот и тебе уже стричься пора. Ну, давай, давай, поднимайся. Я, вот, и ножницы припасла...

Ринго выздоровел и выписался из клиники, а Морин продолжала жить у него. Это разумелось как-то само собой и не обсуждалось.

А однажды она сообщила ему, что беременна.

– Как это? – удивился Ринго. – Откуда?

– Тебе лучше знать, – хохотнула она. – Или ты не знаешь, как это бывает? Я как заметила, что со мной что-то не то, сразу к врачу побежала, а он посмотрел-посмотрел, да и говорит, так, мол, и так... А я думаю, не зря я значит... – тут она осеклась и виновато посмотрела на Ринго. Но тот снова ничего не заметил. Он сосредоточенно смотрел в пол. Наконец, спросил:

– И что мы теперь будем делать?

– Ой, Ричи, ну ты, прямо, такой застенчивый!.. – И она остановилась, ожидая.

Ринго хлопнул себя по лбу, неуклюже встал на одно колено и, сняв с мизинца серебряное колечко, надел его на пальчик Морин.

– Прелестная девушка. Я знаю, что не вышел ни лицом, ни статью. Я простой барабанщик, не больше того. Но, может быть, ты согласишься выйти за меня замуж? – он с волнением ждал ее ответа.

Морин вдруг стала таинственной и неприступной.

– Это так неожиданно, Ричард, – сказала она. – Я не могу так сразу... Я подумаю.

Они поженились через неделю – одиннадцатого февраля.

«Битлз» научились жить в осадном положении. Но круг общения пришлось сузить до минимума.

Четвертая пластинка – «Beatles For Sale»[75] – наконец-то принесла музыкантам реальный финансовый успех. И Пол с Джоном стали трезво оценивать доход, который может дать им каждая очередная песня.

– Давай сегодня сочиним плавательный бассейн? – предложил как-то Пол.

– У меня уже есть, – ухмыльнулся Джон. – Давай лучше машину. «Паккард».

– Одну на двоих?

– Ну, давай, сочиним две машины.

– Если мы хотим получить две машины, придется присочинить еще серебристый «Бентли» для Брайана... Проценты наших менеджеров и продюсеров больше, чем то, что получаем мы сами. Дик Джеймз, между прочим, уже стал миллионером...

– Ладно, не ной, – скривился Джон. – Деньги – хорошо, но не для этого же мы пишем! Показывай, что у тебя есть новенького.

Пол неуверенно начал:

– Я сегодня проснулся, в голове мелодия вертится. Сел за пианино, сыграл... Какая-то она не такая. По-моему, я ее у кого-то содрал. Сыграл Джейн, она говорит, что не слышала раньше...

– Хватит предисловий. Играй.

– У меня еще и текста нету. Я пока пою слова считалочки, помнишь, «Яичница-болтунья, на сковороде шипунья...» Есть еще самое начало другого варианта. Называется «Вчера»[76] .

– Ну, хватит уже! Пой, давай!

Пол исполнил куплет и припев, Джон остановил его.

– Розовые сопли, – сказал он. – Когда тебе будет шестьдесят четыре, встанешь со шляпой возле входа в метро и будешь петь это. На хлеб с маслом заработаешь. Послушай лучше, что у меня.

Он отобрал гитару у обиженного Пола и запел:

– Пьяный, что ли? – прервал его Пол в отместку за критику «Яичницы»[78] . – Чего это ты нетвердо стоишь?.. На тебя Дилан дурно повлиял.