– Всем нравятся, а тебе не нравятся! – обиделся Пол.

– Все – дураки, а я – нет, – парировал Боб.

– Ну, а что вам конкретно не нравится, мистер Дилан? – забеспокоился Эпштейн.

– Во-первых – ты. Во-вторых, слова. Кто у вас пишет слова?

– Я... он... – показал Пол на Джона. – Да мы все пишем...

– То-то и видно. Поэзия не делается толпой. Вот, послушайте... – И, проглотив бифштекс, он продекламировал:

– Здорово! – признал Джон. – Но ведь это петь-то нельзя.

– Я пою. Это песня, – мрачно сообщил Дилан.

– Я хотел бы научиться так писать, – Джон поскреб затылок.

– Нет ничего проще, – заявил Боб и достал из кармана коробочку.

– Колёса? – догадался Джордж.

– Что вы на это скажете? – Дилан презрительно усмехнулся и посмотрел на своих приятелей. – Чтобы я глотал химию?! Даже Аранович с Мамодасом на такое не способны. Если вы покажете им таблетки, их сразу стошнит. А вам тут еще жить... Нет! У меня все природное, зеленое и благоухающее, произрастающее на теплом лоне Матери-Земли.

– Марихуана, что ли? – спросил Ринго.

– А что же еще? Она – родимая.

– Ну нет, – засомневался Джон. – Мы марихуану не курим.

– Да ты что?! – выпучил глаза Дилан. – А откуда же у вас вот эта песня: «Я лечу, лечу...»

– Нет у нас такой песни, – возразил Джордж.

– Нет, так напишете. Ну что, по косячку? Убьем себя, чтобы родиться заново?

Словечко «убить» на сленге молодых американцев означало, принять дозу наркотика. Кому-то другому Джон, возможно, еще и отказал бы. Но не Бобу Дилану.

– Давай, – согласился он. Не устояли от соблазна и остальные.

Аранович и Мамодас быстро скрутили по сигаретке на каждого и показали, как ими пользоваться.

...Первым засмеялся Ринго.

– Чего ржёшь? – удивился Пол.

– А ты что, не видишь? – промычал тот.

– Чего?

– А вот, – Ринго ткнул в пустоту.

– А-а, – понял Пол и тоже захохотал.

Через минуту смеялись все. Брайан, схватившись руками за стул, кричал:

– Я на потолке! Я могу упасть! Помогите мне спуститься!

Джон пел покатывающемуся со смеху Дилану экспромтом сочиненную песенку про пятерых мертвых старичков с припевом: «Тутовый шелкопряд! Тутовый шелкопряд!..»

Джордж, Аранович и Мамодас ползали по полу между стульев, стреляя друг в друга из воображаемых пушек и атомных подводных лодок.

Пол встал у окна и взором, исполненным озарения, оглядел город.

– Я думаю! Впервые в жизни по-настоящему думаю, – прошептал он. – Мэл! Возьми тетрадь и записывай! Все, что я сейчас скажу, должно на веки остаться в памяти потомков. Я знаю много. Очень много. Почти все. Пиши. – Заложив руки за спину, Пол принялся расхаживать по номеру, диктуя. Мэл бегал за ним и фиксировал буквально каждое слово, так как Пол то и дело отбирал у него тетрадь, перечитывал написанное и бранил за неточности.

Утро было тяжелым. Раскалывались головы, пухли глаза. Дилан лечился дешевым вином и поил им Арановича с Мамодасом, приговаривая: «Пейте, пейте, млекопитающие, Боб вас в беде не оставит...» А Джордж читал вслух «Постулаты Пола Маккартни» и хохотал больше других. Он уговорил Пола подарить эту тетрадку ему.

Труднее всех пришлось Ринго. Он не приходил в твердый рассудок несколько дней, непрерывно пил спиртное и глотал амфетамин. Вскоре он впал в глубочайшую депрессию.

Однаджы вечером он, пошатываясь, вывалился из номера и пошел к лифту.

– Ты куда это направился? – заметил его пьяненький Нил.

– Туда, – Ринго неопределенно махнул рукой.

– Зачем?

– Я хочу себя убить, – пробормотал Ринго и двинулся дальше.

Нил, уже усвоивший местный сленг, усмехнулся и покачал головой. «Колеса, что ли, кончились?»

Но Ринго и не думал принимать таблетки. Он действительно решил умереть.

«Кому я нужен? – чудом выйдя из отеля незамеченным, рассуждал он. – Никто, никто меня не любит. Эти вшивые канадцы обозвали меня евреем. Пол сказал, что будет на мой нос вешать свой пиджак и еще хотел прихлопнуть меня кирпичом. А Джон нассал мне в ботинки. И уверяет, что пролил чай... Что?! Пролил во все ботинки, кроме своих?!»

Ринго остановился и огляделся в поисках места, где бы он мог тихо, и никому не мешая, совершить какой-нибудь суицид. Рядом резко затормозила машина и из нее вылез полицейский.

– Эй, парень, с тобой все в порядке? – спросил он.

Ринго посмотрел на него затуманенным слезами взором:

– Дяденька, это что за город?

Полицейский усмехнулся:

– Во дает! Это Индианаполис, дружок. Ты, видать, не в себе. Говори-ка адрес, мы тебя живо довезем до дома.

– Лондон, Уэтхали Хауз. Второй этаж.

– Да ты иностранец! А тут-то что делаешь?

– Я хочу умереть. Не подскажете, где это у вас делают? – помолчав, он добавил: – Пожалуйста...

Полицейский присвистнул.

– А ну, залазь в машину.

Ринго послушно сел в автомобиль.

– Слушай, мне что-то лицо твое знакомо, – заметил второй полицейский. – Где я тебя видел?

– Везде, – ответил Ринго. – Я барабанщик из «Битлз».

Полицейский вгляделся внимательнее и воскликнул:

– Слушай! А ведь верно! Ты – Ринго Старр! Вот не ожидал! Ты что же тут делаешь?

– А он решил умереть, – доложил напарник. – Не дадим?

– Не дадим! – полицейский завел машину. – С чего это ты решил себя убить?