Друзья остановились у дома с покосившейся крышей.

— Ибрагим, Ибрагим! — позвал Дедебала.

Женщина вновь приоткрыла дверь и, высунув голову, сказала:

— Ах, брат, клянусь прахом отца, его нет дома. Хотите — проверьте.

По спокойному голосу женщины можно было понять, что Ибрагим успел выскочить из дому.

— Идем, Дедебала, я найду его, — сказал Шихалиоглу, уверенно направляясь к тендиру. Жена Ибрагима хотела закрыть дверь, но, увидев, куда они направляются, застыла на пороге.

Тендир был накрыт паласом. Шихалиоглу усмехнулся, откинул палас и, взяв обгорелое полено, сунул его в тендир. Полено уперлось во что-то мягкое.

— Ибрагим, я не поранил тебя?

Подняв руки, словно сдаваясь в плен, Ибрагим вылез из тендира.

— Это ты, Шихалиоглу? Что-то продрог, решил вот залезть в тендир согреться. Наверное, вы звали, я не слышал.

— Зато мы слышали, что ты шептал жене.

— Меня пригласили в гости. Я не хотел идти, думал, это они вовут.

— Мой голос знает любая собака на селе, а ты не узнал? — засмеялся Дедебала. — Так я тебе и поверил. Чего ты боишься, глупец?! Разве не ты сказал, что мы идем в Карабаглар? А сам убежал и- спрятался в тендире. И не совестно тебе?

— Да что я такого сделал?

Ибрагим заковылял к дому. Было слышно, как он ругает жену. Это длилось достаточно долго, и Дедебала, не выдержав, подошел к двери и ударил по ней ногой. Наконец Ибрагим вышел: на поясе у него болтался пистолет.

— Не было печали... — пробормотал он, отправляясь вместе с Шихалиоглу и Дедебалой.

У ворот уездного комитета партии стояла черная машина. Шофер накачивал шину. Сторож Мамедджафар сидел рядом с ним, курил самокрутку, вложенную в мундштук. Шофер-армянин страшно коверкал азербайджанский, каждой репликой удивляя Мамедджафара. Но больше всего сторожу нравилось то, что армянин возит азербайджанца.

— Дай бог долгой жизни новой власти, — говорил он, поднимая глаза к небу, — такое доверие стало между людьми.

Шофер привез Али Таги-заде, ответственного работника Центрального Комитета.

Али Таги-заде, худощавый, невысокого роста мужчина средних лет, с острым и живым взглядом, уже сидел у Шабанзаде, в окружении Шихалиоглу, Талыбова и хозяина кабинета. Шабанзаде подробно рассказывал ему о создавшемся положении. Когда он дошел до гибели Абасгулубека и Халила, Таги-заде встал и прошел к окну.

— Каждый день — новые жертвы, — с горечью сказал он. — Погибли бы в открытом бою — не так было б больно. Я уезжал в Москву, не знал о случившемся. И какому мудрецу пришла в голову мысль послать именно их? Мы собирались направить Абасгулубека в военную академию: он был прирожденным военным. Вы знаете, как «Красный табор» взял Нахичевань? За полчаса, не дав врагам опомниться!.. Впереди Абасгулубек, за ним — двести сабель. А вы... послали его к каким-то недобитым бандитам!..

Голос его дрогнул, и он замолчал, пытаясь взять себя в руки.

— Вы выразили соболезнование его семье? Оказали им помощь?

— Я был у них, — проговорил Шихалиоглу. — Они просят дать им оружие.

— Вы тоже зайдите к ним, Шабанзаде, Талыбов... Я пойду с вами. Талыбов, позвони в Центральный Комитет, пусть товарищ Захарян пришлет военный оркестр, венки. Мы похороним их со всеми почестями.

Он умолк. Чувствовалось, что горечь утраты душит его, не дает говорить. Яснее всех ощущал он невосполнимость потери.

— Талыбов, как это случилось, что ты смог улизнуть, а Абасгулубека убили?..

Талыбов пожал плечами.

— Не знаешь? Наверное, оказали уважение прибывшему издалека гостю. А может, им понравились твои лекции?

В свое время Али Таги-заде категорически противился выдвижению Талыбова на работу в Центральный Комитет. Он считал его всего лишь посредственным лектором, не умеющим работать с людьми. Но когда случились, эти злополучные события в Карабагларе, кто-то решил послать сюда именно Талыбова.

— Ты хочешь снова пойти туда?

— Да!

— Ведь могут убить...

Талыбов опустил голову:

— Я не боюсь!

— Что ж, мы дадим тебе возможность, искупить вину. Командиром, как договорились, будет Шихалиоглу.

Представитель ЦК повернулся к Шабанзаде:

— О просьбе твоей мне передали. Ты назначаешься комиссаром отряда. Я слышал, что там, среди бандитов, — твой родственник? Тебя я знаю давно. И у меня нет сомнений, что ты чист как стеклышко. Хочешь, чтобы не оставалось кривотолков, — что же, я приветствую этот шаг! Иногда и это бывает необходимо. Я верю тебе и спокоен за тебя.

Али Таги-заде налил себе из графина воды, поднес стакан к губам и, сделав глоток, сказал:

— У вас что, принято гостей морить голодом? Найдется что-нибудь поесть?

— Жена приехала из города, — наверное, что-нибудь приготовила, — сказал, вставая, Шабанзаде.

Когда они поднялись из-за стйла, шел двенадцатый час ночи. Напоследок Таги-заде разрешил Талыбову командовать отделением. «Хочет испытать себя... Посмотрим. Это — последняя проверка!»

Когда Талыбов вернулся в здание милиции и увидел, что люди сидят и чистят семена хлопка, его разобрал смех. Ему понравилась выдумка Шихалиоглу. Немного погодя появился и сам командир. Талыбов прошел на середину комнаты, глянул на часы и, увидев, что взгляды всех в комнате обращены к нему, сказал:

— Пора, товарищи. Мы отправляемся на подавление мятежа Кербалай Исмаила. Классовый враг, теряя почву под ногами, пускается на самые рискованные и опасные авантюры. Но все равно мы победим. Чувствуете ли вы в себе силу для выполнения этой задачи?

Как всегда, раньше всех откликнулся Дедебала:

— Значит, мы идем мстить за кровь Абасгулубека и Халила?

Талыбов поднял руку, призывая всех к вниманию:

— Товарищи, мы — коммунисты. Мы не собираемся мстить за кого-то. Наша борьба — борьба классовая. Поняли? Что такое два человека в сравнении с вами, то есть коллективом?

Затем он шагнул вперед и, потрясая пальцем, как дулом пистолета, начал говорить:

— Какова наша цель? Мы отняли землю у помещиков и господ и отдали крестьянам. Как нас учила партия, мы стали создавать колхозы, объединять силы...

Шихалиоглу повернулся, посмотрел на Талыбова, но ничего не сказал. Вышел, взяв с собой нескольких человек. Через пару минут они внесли в комнату длинные, тяжелые ящики. Сбили топором верхние доски. Шихалиоглу стал раздавать новенькие, хорошо смазанные винтовки. Талыбов составил список, отмечая, сколько патронов выдано каждому, затем попросил подойти и расписаться.

Вблизи села Котуз, там, где ущелье раздваивалось, отряд остановился. Несколько бойцов должны были снять человека, охранявшего вход в ущелье, а отделение из пятнадцати человек под командованием Талыбова должно было обойти ущелье и выйти на западную окраину села. Основные силы, руководимые Шихалиоглу и Шабанзаде. готовы были нанести главный удар.

— Будьте осторожней, не напоритесь на засаду, — напутствовал Шихалиоглу уходившего Талыбова.

— О нас не беспокойся. Встретимся там, в селе.

Но Шихалиоглу все-таки успел отвести в сторону уездного прокурора Алы Алиева и предупредить, чтобы он не особенно надеялся на Талыбова, смотрел в оба.

Когда последний человек скрылся в горловине ущелья, Шихалиоглу поднял бинокль. Посмотрел на давешний каменный завал. Там не чувствовалось никакого движения...

— Дедебала, Джамиль и Алескер... видите тот завал?.. — Он передал бинокль Дедебале. — Пойдете туда, соблюдая осторожность. Снимете часового и дайте мне знак.

Алескер тоже поглядел в бинокль и, вернув его Шихалиоглу, сказал:

— Что ж, тронемся.

— Надо удержать высоту до нашего подхода.

Другие бойцы отряда расположились за скалой, ожидая приказа. Чуть поодаль от всех сидел Ибрагим. Расчистив снег, он расстелил платок, выложил ячменную лепешку и головку лука. Шихалиоглу ясно видел мякину на лепешке. «Ну и жена, чтоб ей света белого не видеть! Позорит мужа при честном народе».

Ибрагим ударил кулаком по головке лука, и горький запах разнесся вокруг. На глазах Ибрагима выступили слезы.