— В вашем оркестре несколько чернокожих музыкантов, а чернокожим доступ в «Теннис-клуб» закрыт.
Да, так и сказал. И хотя в стране с 1951 года действовал так называемый «закон Афонсо Ариноса», квалифицировавший расовую дискриминацию как уголовное преступление, «черный не мог попасть в клуб даже с черного хода», как расскажет много лет спустя в своей песне «Традиция» другой знаменитый баиянец — композитор Жилберто Жил. Предрассудок этот выглядел особенно нелепо, если вспомнить, что клуб находился в Баие, где более семидесяти процентов населения составляли негры и мулаты. Но импресарио, занимавшийся организацией шоу, не стал заявлять в полицию, а предпочел нанять других музыкантов. И первыми, о ком он вспомнил, была безвременно почившая группа Рауля Сейшаса «Пантеры» или, как они предпочитали называться в последние годы своего существования, «The Panthers». Рауль с большим воодушевлением принял идею воскресить группу и тотчас принялся рыскать по городу, разыскивая былых сподвижников — Мариано Ланату (бас-гитара), Периньо Албукерке (гитара) и Антонио Карлоса Кастро по прозвищу Карлеба (ударные). Все — белые. Импровизация оказалась очень удачной, и выступление «Пантер» на клубной сцене приветствовал гром аплодисментов. В конце шоу Нара Леан шепнула на ухо Джерри Адриани:
— Превосходная группа. Я бы на твоем месте и дальше с ними работала.
Услыхав такое, певец в тот же вечер предложил «пантерам» поехать с ним в турне по Северу и Северо-Востоку страны. Гастроли начинались через неделю, и Рауль Сейшас понимал, что от предложения сопровождать звезду первой величины, каким был в ту пору Адриани, не отказываются: его следовало рассматривать как настоящий подарок судьбы и не раздумывая принять. Однако покинуть Баию означало поставить крест на супружестве с Эдит, а платить такую непомерную цену он не был готов. И скрепя сердце ему пришлось отказаться:
— Для меня было бы высокой честью работать с вами, но если я сейчас уеду из Баии — потеряю жену.
Адриани, заинтересованный в том, чтобы заполучить музыкантов, с которыми только что познакомился, усилил нажим:
— Если дело только в этом, считай, что проблема решена: бери жену с собой. Я приглашаю.
И воскресшая группа, получив новое название «Раульзито и Пантеры», начала турне по городам и весям Бразилии. Помимо того что медовый месяц вышел у молодоженов разнообразным и необычным, турне оказалось столь удачным, что Джерри Адриани предложил Раулю и прочим перебраться в Рио и стать профессионалами.
Пауло и Рауль устраивают на улицах Рио-де-Жанейро музыкальный парад, привлекший особый интерес полиции
В начале 1968 года они обосновались на Копакабане, но хеппи-энда не получилось. Группе удалось, правда, записать в «Одеоне» альбом, однако дальше этого дело не пошло: трудности были столь значительны, что два последующих года группа выступала только в шоу самого Адриани. Раулю приходилось порой даже одалживать у отца деньги, чтобы заплатить за аренду квартиры, где жили они с Эдит и остальные музыканты. Возвращаться в Баию ни с чем было чувствительным ударом по самолюбию всех и прежде всего — лидера группы Рауля, но ничего другого не оставалось. Смирив гордыню, он вернулся к репетиторству, полагая, что на музыкальной карьере следует поставить крест. Однако вскоре последовало приглашение директора «Си-би-эс» Эвандро Рибейро вернуться в Рио — но уже не «бэнд-лидером», а музыкальным продюсером Его имя подсказал руководству звукозаписывающей компании все тот же Джерри Адриани, которому очень хотелось, чтобы друг вновь оказался на оси Рио Сан-Пауло, вокруг которой сосредоточилось бразильское музыкальное производство. Рауль, мечтавший взять в Рио реванш за недавнее поражение, долго не раздумывал. Попросил Эдит сложить вещи, отнести их в фургончик и двое суток спустя, в пиджаке и при галстуке, уже отправился на службу в продымленный и загазованный район старого Рио, где находилась штаб-квартира корпорации. Всего за несколько месяцев он стал продюсером у самых значительных фигур на музыкальном рынке страны, начиная с самого Адриани.
А в конце мая 1972 года он прошел пешком семь кварталов, отделявших здание «Си-би-эс» от редакции «Голубки» не только для того, чтобы похвалить заметку об инопланетянах, подписанную именем никогда не существовавшего Антонио Фигейредо. Нет, в портфеле, которым он, как всякий уважающий себя клерк, давно обзавелся, лежала его собственная статья, и он желал знать, представляет ли она интерес для публикации. Пауло принял его учтиво, сказал, что статью напечатает — журнал и в самом деле испытывал острую нужду в новых авторах — и завел разговор об НЛО и жизни на других планетах, преследуя, однако, свои цели. Упоминание «Си-би-эс» заставило его задуматься об аспектах вполне материальных — если уж этот сотрудник транснациональной корпорации утверждает, что ему нравится журнал, отчего бы не получить от него заказ на размещение рекламы на страницах «Голубки»? Краткая беседа завершилась тем, что назавтра (это был четверг) Рауль пригласил Пауло к себе в гости. Будущий писатель не предпринимал никаких шагов, не проконсультировавшись предварительно со своей новой семьей, в ту пору состоявшей из Жизы и неразлучной с ними Стеллы Паулы, — даже если речь шла о таких заурядных вещах, как идти или не идти к кому-нибудь в гости. Он вспоминал впоследствии, что все решалось голосованием:
— В стенах нашей маленькой коммуны развернулась настоящая идеологическая дискуссия по вопросу о том, можно ли выпить вечерком дома у Рауля.
Пауло, хоть и понимал, что кроме уфологии, ничего общего у них нет, все же надеялся получить заказ на рекламу и проголосовал «за». Жиза хотела пойти с ним вместе, и Стелла, которая сочла, что это все ни к чему, осталась в «подавленном меньшинстве». В четверг вечером Пауло по дороге к Раулю завернул в магазин грампластинок и купил «Прелюдии для органа» Иоганна Себастьяна Баха. Автобус, направлявшийся с Фламенго в Жардин-де-Ала — маленький фешенебельный квартал, расположенный в южной зоне Рио, между Ипанемой и Леблоном, где находилась квартира нового знакомого, был остановлен полицейскими. С тех пор как в декабре 1968-го в стране установилась диктатура, операции «частый гребень» стали для жителей крупных городов привычным явлением. Когда Жиза увидела, что полицейские, войдя в автобус, начали повальную проверку документов, она сочла это дурным знаком и сделала попытку отвертеться от поездки в гости. Однако Пауло настоял на своем и в назначенный час — ровно в восемь вечера — нажимал кнопку звонка у дверей Рауля. Встреча продолжалась часа три. Чтобы подробности не изгладились из памяти, Пауло на обратном пути зашел в первый попавшийся бар и со свойственным ему педантизмом описал на конверте пластинки визит к тому, кого называл пока еще просто «этот малый». И все свободное пространство на конверте покрылось записями, сделанными мельчайшим почерком, который едва можно разобрать:
Он принимал нас со своей женой Эдит и маленькой дочкой. Ей не больше трех лет. Все так чистенько, уютненько… Угощали вкусно. Как давно я не ел ничего подобного! Объеденье!
— Хотите виски?
Чего спрашивать-то? Разумеется, хотим! Не успел закончиться ужин, как нам с Жизой до смерти захотелось убраться подальше. Тут Рауль спросил:
— А-а, я ведь хотел, чтобы вы послушали кое-что из моей музыки.
Ох, мать твою! Еще и музыку слушать! Но я должен был выцарапать из него заказ на рекламу И мы отправились в комнату для прислуги, и там он взял гитару и сыграл не-сколько чудесных пьесок А потом сказал:
— Ты ведь вроде писал какие-то тексты для дисков, а? Я собираюсь вновь заделаться певцам — так не хочешь ли сочинить для меня две-три песни?
Я задумался: песни? Мне — сочинять тексты для этого олуха, который ни разу в жизни не пробовал наркоты?! Не выкурил не то что косячка, а и простой сигареты. Однако мы были уже в дверях, и я предпочел не распространяться на эту тему. Зато набрался храбрости и сказал:
— Мы тиснем твою статью… А ты не мог бы подбросить для нашего журнала рекламки?
И представьте, как я оторопел, когда он ответил, что уволился с «Си-би-эс»:
— Иду в «Филипс», потому что намерен следовать своей мечте, ведь я хочу быть не клерком, а певцом.
Тут меня осенило: олух — это я, а вот его есть за что уважать. Парень бросил службу, благодаря которой имел все, жил припеваючи и гостей принимал. Я ушел, под сильным впечатлением…
23 мая 1972 года