Вечером 31 декабря 1964 года Пауло завершил очередную тетрадь дневника следующей грустной фразой: «Сегодняшний день, последний день 1964 года, завершается стоном, скрытым в ночи. Год не принес ничего, кроме горечи». По-прежнему мрачный и подавленный, через два дня он вместе с группой отправился в театр «Арена» в Копакабане смотреть пьесу «Мнение», в которой выступала певица Нара Леан. Приятели расселись в разных местах зала, и Пауло оказался рядом с Марсией. Когда погас свет и прекрасная Нара запела первые куплеты знаменитой «Злости» Жуана Вале, девушка ощутила легкое, словно вздох, прикосновение. Не оборачиваясь, она скосила глаза и увидела руку Пауло рядом со своей. Марсия сплела пальцы с пальцами Пауло и нежно пожала их. Будущий писатель испытал ужас, близкий к панике: вдруг сейчас начнется приступ астмы? Но ничего страшного не случилось, и он успокоился. «Я был уверен, что сам Господь приблизил руку Марсии к моей руке, — вспоминал он впоследствии. — А если так, Ему было незачем насылать на меня приступ». И он дышал, как все нормальные люди. Между ним и Марсией вспыхнула подлинная страсть. После спектакля Наре пришлось несколько раз спеть на бис зонг, в котором она протестовала против военной диктатуры, установившейся в Бразилии девятью месяцами раньше. Держась за руки, пользуясь темнотой, парочка пробралась между креслами и выскользнула из зала. На улице еще было слышно, как Нара в четвертый раз поет на «бис» начальные строчки «Мнения».
Они разулись и, по-прежнему не разнимая рук, пошли босиком по песку пляжа Копакабана. Пауло обнял Марсию и попытался поцеловать ее, но девушка мягко отстранилась:
— Меня никто еще не целовал в губы.
Пауло ответил с самоуверенностью бывалого донжуана:
— Не беспокойся, мне это не впервой. Тебе понравится.
Под звездным небом жаркой бразильской ночи двое лжецов слились в долгом поцелуе, о котором будут ностальгически вспоминать и через сорок лет. 1965 год не мог начаться лучше. Роман с Марсией вселил в душу Пауло умиротворение, какого юноша не ощущал никогда раньше ни в Араруаме, ни в Белене. Пауло витал в облаках и даже не огорчился, узнав, что не занял призового места на стихотворном конкурсе, который спонсировал Национальный институт Мате. «Какое имеет значение, дали премию, не дали, — проявляя истинное величие души, писал он, — для того, кого любит такая девушка, как Марсия?» Страницы его дневника заполнялись теперь рисунками: два сердца с именами влюбленных, пронзенные стрелой Амура.
Но счастье оказалось недолгим. Еще до конца лета родители Марсии узнали, кто ее возлюбленный, и приговор их звучал безапелляционно: только не он. Девушка пожелала узнать почему, и мать ответила с убийственной откровенностью:
— Ну, для начала, он настоящий урод. Не понимаю, что могла найти такая девушка, как ты, в таком безобразном и нескладном парне. И потом — ты любишь веселиться, ходить на вечеринки, а он даже танцевать не умеет, стесняется пригласить девушку. Его интересуют только книги. И вид у него болезненный…
Марсия возразила, что Пауло здоров. У него астма, но таких людей миллионы, и эту болезнь можно вылечить.
— Хорошо, астму можно вылечить, — стояла на своем мать, — но у него могут быть и другие болезни, и он, чего доброго, еще и тебя заразит. И потом, мне сказали, что он экзистенциалист и коммунист.
Однако Марсия не собиралась отказываться от своей любви. Она все рассказала Пауло, и они решили бороться вместе. Стали встречаться тайком дома у общих друзей. Надежного места не было, и минуты близости случались у них крайне редко — где-нибудь в укромных уголках лагуны Родриго Фрейтас — да и то дело не заходило слишком далеко. Пауло пытался в таких ситуациях вести себя непринужденно и уверенно, хотя на самом деле его сексуальный опыт был более чем скудным, чтобы не сказать — ничтожным. За несколько месяцев до этого, воспользовавшись отсутствием родителей, отправившихся в кино, Пауло сумел уговорить хорошенькую горничную Мадалену, недавно нанятую доной Лижией, подняться к нему в спальню. Восемнадцатилетняя Мада оказалась достаточно умелой, чтобы дебют Пауло не принес ему разочарования.
Узнав, что их дочь продолжает тайком встречаться с «этим выродком», родители удвоили бдительность и запретили Марсии разговаривать с Пауло даже по телефону. Но вскоре обнаружилось, что Пауло и Марсия прятали под подушками будильники, поставленные на четыре часа утра и шептали в ночной тишине слова любви, прижавшись губами к трубке. Расплата за ослушание была жестокой: девушку на месяц заперли в доме. Но Марсия не сдалась: служанка помогала ей передавать возлюбленному записки, в которых указывалось точное время, когда девушка будет стоять у окна своей комнаты, выходившей на безлюдную улицу. Однажды утром, проснувшись, Марсия посмотрела в окно и увидела объяснение в любви, выведенное на асфальте огромными буквами: «М., я тебя люблю. П».
Когда истек срок наказания, мать снова пошла в атаку: Пауло не подходит Марсии, твердила она, их любовь не приведет ни к чему хорошему, у парня нет перспектив, нет будущего. Но упрямица стояла на своем: она от любви не откажется, она хочет выйти за Пауло замуж. Услышав это, одна тетушка намекнула Марсии, что у такого хилого юноши вряд ли хватит сил выполнять должным образом супружеские обязанности: «Ты ведь понимаешь, о чем я говорю, милая? Брак, секс, дети… Сомневаюсь, чтобы такой тщедушный и хилый мужчина мог вести нормальную жизнь!» Но Марсия пропускала все эти грозные предупреждения мимо ушей. Месяц заточения прошел, и она снова стала видеться с Пауло. Влюбленные нашли идеальное место для встреч — церковь Непорочного Зачатия поблизости от их домов. Чтобы не возбудить подозрений, в церкви они садились не рядом, а друг за другом, и разговаривали шепотом. Но несмотря на все предосторожности, отец Марсии выследил их, с руганью притащил дочь домой, где подверг наказанию, соразмерному вине, — отхлестал ремнем.
Однако девушка, несмотря ни на что, решила продолжать роман с Пауло, стать его невестой и выйти за него замуж. Если родители Марсии были против, то и родители Пауло тоже не пришли в восторг от его выбора. Приятели Пауло часто устраивали у себя дома вечеринки, и вот однажды он уговорил Педро и Лижию разрешить ему провести одну вечеринку у них. Но дело закончилось скандалом. Увидев, что сын танцует со своей возлюбленной «щека к щеке», инженер Педро приблизился, стал перед ними, скрестив на груди руки и испепеляя их взглядом. Обиженная Марсия прервала танец и, извинившись перед Пауло, отошла к группе друзей. А инженер продолжал следить за соблюдением приличий. Если юноша в танце прижимался к девушке или обнимал ее ниже талии, он повторял свою бестактность: становился перед парой, скрестив руки, и ждал, чтобы «это безобразие» прекратилось. К тому же в доме царил строгий «сухой закон» — по воле хозяина все спиртные напитки, включая легкое пиво, были под запретом.
Эта вечеринка стала первой и последней в розовом особняке семьи Коэльо. Но ничто, даже оскорбительное поведение отца, не могло нарушить счастья Пауло. Приближался день рождения Марсии, ее роман с Пауло длился уже несколько месяцев, и мать решила с ней поговорить. Разуверившись в эффективности «кнута», она решила действовать методом «пряника» и выложила свой главный козырь:
— Если ты порвешь с этим парнем, мы пойдем в лучший бутик Рио, по твоему выбору, и ты купишь там все что захочешь.
Мать рассчитала верно: тщеславие и страсть к нарядам были слабостью дочери, и все же первой реакцией на предложение был отказ:
— Это просто бессовестный шантаж.
Но поразмыслив, девушка пришла к выводу, что принесла достаточно жертв во имя любви. И она, и Пауло в глубине души понимали, что их роман обречен. Они были несовершеннолетними, несамостоятельными, полностью зависели от родителей, и надеяться им было не на что. А уж если капитулировать, то хотя бы задорого. И Марсия согласилась. Прочитав письмо, в котором она сообщала об окончании их романа, Пауло разрыдался и поведал дневнику о своем великом разочаровании — ведь в его фантазиях их любовь с Марсией должна была кончиться так же трагично, как любовь Ромео и Джульетты: «Я думал, Гавеа станет бразильской Вероной, но можно ли представить себе что-нибудь более печальное, чем когда тебя меняют на пару платьев?»
