Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Законодательство явилось наиболее важным рычагом воздействия на изменение баланса между безопасностью и свободой. Но этот путь мог стать эффективным только лишь при активной поддержке общества. На журналистов, законодателей и судей, так же как и на всех американцев, оказала большое влияние атмосфера, сложившаяся в тот момент в обществе. Они отказались от критики, поскольку этого требовал от них патриотический долг. Многие либералы, желая того или нет, подписались под ограничениями свобод, о чем сообщила пресса. Всего через месяц после заявления Эшкрофта Майкл Кинсли написал основополагающую статью о самоцензуре после 11 сентября:

Почти никто не возражает. Трудно возражать против ключевого утверждения, что виновники преступления, такого чудовищного, как нападение 11 сентября, — подходящие цели для американской военной и дипломатической мощи.

Но публикации в прессе превратились в «беспрецедентный поток патриотических разглагольствований и чепухи».

Джон Эшкрофт может расслабиться, поскольку люди прислушивались к своему «внутреннему Эшкрофту». Я совершенно в этом уверен, поскольку я — один из них. Как автор и редактор после 11 сентября я достаточно часто подвергаю себя и других цензуре. Под «цензурой» я имею в виду решение не писать или не публиковать какие‑то вещи по причинам, отличным от моего суждения об их сути. По каким причинам? Иногда это было искреннее чувство, что обыкновенно уместное замечание неприемлемо в данный чрезвычайный момент. Иногда это уважение к читателям, которые могут считать по–другому, чем я. Но иногда это просто трусость.

Кинсли напомнил читателям о предупреждении, сделанном пресс–секретарем Буша Ари Флейшером. В ситуации «войны», заявил Флейшер, американцам нужно «следить за тем, что они говорят». Кинсли заключил: «Открывать рот — это не точная наука, и труднее делать это, если одновременно оглядываешься».

Его наблюдения снова напомнили мне Сингапур. Американских журналистов, которые создают проблемы, не сбрасывают в лестничный пролет, как в России, не сажают в тюрьму, как в Китае, и не донимают исками о клевете, как в Сингапуре. Но дилемма та же: зачем создавать проблемы, когда вы можете облегчить себе жизнь? Зачем создавать трудности, если вы понимаете, что плывете против течения или можете навлечь на себя обвинение в пособничестве террористам?

Одно из наиболее важных изменений во взаимоотношениях государства с гражданами происходило без достаточных разъяснений со стороны первого. Действительно, с самого начала было трудно получить информацию о масштабе задержаний подозреваемых в терроризме. В течение нескольких месяцев после событий 11 сентября полиция задержала по всей стране около 8о тысяч человек, в основном выходцев с Ближнего и Среднего Востока. Многие из них были «нелегалами» и работали на автозаправочных станциях, в компаниях, занимавшихся грузоперевозками, или в мелкой торговле. Местным жителям рекомендовали сообщать обо всех подозрительных, каковому совету они и последовали, сделав около 100 тысяч сообщений по телефону или через интернет–сайты. Понятие невиновности было отброшено. Основной целью было — любой ценой не дать подозреваемым уйти. Если в результате посадят невиновных, значит, так тому и быть. Понятие превентивного правосудия было сформулировано без прохождения каких‑либо демократических или политических процедур. Но эти полицейские операции не привели ни к одному приговору по обвинению в терроризме.

Опытный радиопродюсер рассказала мне, что подготовила для крупной радиостанции документальную передачу о трудностях, с которыми столкнулись арабы и палестинцы в крупных американских городах в конце 2001 года. Она обнаружила, что несколько человек было задержано без предъявления обвинений и что семьи этих людей не были извещены об их местонахождении. Когда с программой познакомились редакторы, их реакция оказалась крайне скептической. Так не бывает, сказали они. Когда же она представила доказательства, ее попросили отказаться в передаче от категоричных высказываний. Из страха вызвать отрицательную реакцию эту программу передали по местному вещанию, а не по общенациональному.

Желание репортеров и редакторов избегать проблем обострилось в период между атаками 11 сентября, «освобождением» Афганистана и подготовкой к войне с Ираком. Это не было исключительно американским явлением, но журналистика США лидировала в транслировании официальной лжи и оказалась неспособной должным образом призвать власти к ответственности. Тем не менее в стране нашлось много достойных исключений. «Нью–Йоркер» показал пример хлесткой, бесстрашной и вдумчивой журналистики. Не остались в стороне «Нэйшен», «Нью–Йорк ревю оф букс», обозреватели интернет–сайтов, а иногда и крупных газет.

Что касается «Нью–Йорк таймc», то тексты Джудит Миллер об оружии массового поражения вызвали бурную дискуссию. Зимой 2001 года и весь 2002 год лауреат Пулитцеровской премии публиковала серию привлекших всеобщее внимание материалов о военных амбициях Саддама. Обнаружилось, что основаны они были главным образом на недостоверной информации, предоставленной Ахмедом Чалаби, ведущей фигурой в оппозиционном Иракском национальном конгрессе, который поддерживал тесные политические и деловые связи с американскими неоконсерваторами. Статьи Миллер помогли задать тон большей части неверных сообщений, подготовивших эту войну. Впоследствии «Нью–Йорк таймс» пыталась оправдаться, пробовала разобраться в том, что случилось, но тогда Миллер делала только то, что и другие: помогала правительству, снимая с него излишнее бремя доказывания, чтобы обосновать действия своей страны.

Журналисты и политики поддались на уговоры и подтасовку. Когда в Концепции национальной безопасности, подготовленной администрацией Буша в 2002 году, было заявлено, что «единственной устойчивой моделью национального благосостояния» является «свобода, демократия и свобода предпринимательства», этот тенденциозный вывод вызвал мало возражений. Развязав себе руки, Буш использовал доклад о положении дел в стране, чтобы наметить «ось зла»: Ирак, Иран, Северная Корея. Он заявил, что его правительство сделало «все, что было в его силах», чтобы защитить «свободу» на американской земле, и что теперь, «чего бы это ни стоило», следует сделать то же самое для распространения «демократии» за ее пределами. Естественно, о тех странах, где американским интересам ничто не угрожало, речь не шла. О нарушениях прав человека в Саудовской Аравии, например, упоминали редко — как и о том, что в организации атак 11 сентября участвовало больше саудовцев, чем граждан любой другой страны. «Реальная политика» процветала, но ей не позволено было вторгаться в публичные выступления. В соответствии с мантрой Буша, народы «несвободных» стран, став «свободными» (насильно, если потребуется), должны принять демократию и благодарить своих освободителей. После того как избирателей по всему миру должным образом проинформируют у урны для голосования об имеющихся альтернативах, они должны в любом случае предпочесть «просвещенный» западный вариант. Неоконсерваторы в качестве исходного положения своей политики приняли гегемонию Америки. Крах советской империи в 1989 году рассматривался как идеальное подтверждение доктрины правых, которая утверждала: все хотят жить в демократическом обществе со свободной рыночной экономикой. Политика поддержки европейских диссидентов–антисоветчиков с 8о–х годов к 2003 году превратилась в насильственный экспорт демократии на Ближний и Средний Восток. Идеологов, которые взялись направлять Буша, нельзя было упрекнуть в отсутствии четкости или простоты. Была заимствована во многом лицемерная концепция гуманитарной интервенции, и снова возражений почти не прозвучало.

Во время вторжения в Ирак я на собственном опыте столкнулся с явлением сознательного легковерия. В марте 2003 года я провел некоторое время при Центральном командовании Вооруженных сил[39], наблюдая за подачей новостей из зоны военных действий, — это было нужно для съемок документальной программы Би–би–си «Правда и ложь о войне» (War Spin). Сотни журналистов и их «попечителей» обосновались в замкнутом пространстве палатки в пустыне неподалеку от Дохи, столицы Катара. Стратегия американцев заключалась в том, чтобы сосредоточить внимание на видеоряде и «правильно» подать сообщение, пропустив информацию через Доху и Пентагон. Основной принцип состоял в том, чтобы обеспечить нужные телевизионные кадры, сопроводив их комментариями корреспондентов, прикомандированных к американским и английским частям в Ираке. Вне зависимости от своего профессионального статуса, эти «прикомандированные», естественно, опасались восстанавливать против себя солдат, от которых буквально зависела их жизнь. На стратегию Пентагона оказывали влияние голливудские продюсеры кинобоевиков, в частности Джерри Брукхаймер, продюсер фильма «Падение 'Черного ястреба»'. Он высказал свое мнение в интервью, прозвучавшем в нашем фильме:

вернуться

39

Структура в Министерстве обороны США, отвечающая за планирование операций и управление американскими войсками на Ближнем и Среднем Востоке, в Восточной Африке и Центральной Азии. — Прим. ред.

62
{"b":"550546","o":1}