Но при таком большом числе тайваньцев, приезжающих на материк или работающих там (более 1 миллиона из 23 миллионов человек регулярно ездят в Китай или кратковременно проживают там), у меня возникают сомнения. Если материковый Китай поглотит остров, может оказаться, что нынешние гражданские права — не такая уж и ценность.

Практически сразу после возвращения Гоминьдана к власти было подписано соглашение об открытии чартерных рейсов между Тайбэем и городами континентального Китая. В декабре 2008 года количество маршрутов увеличили: ежедневно совершается более дюжины полетов, и число пунктов назначения увеличивается. Со временем влияние личного опыта окажется более значимым, чем политические соображения, поскольку люди видят экономические преимущества интеграции с континентальным Китаем, еще более привлекательным благодаря обещанию автономии по образцу Гонконга. Останется ли в этом случае Тайвань таким, каков он сейчас: странной смесью Америки 50–х годов, старинных китайских обычаев, японских традиций и чувства вызова, которое часто возникает в изоляции? Сомневаюсь. Или же этот остров являет собой случай, обратный кубинскому «держись, пока можешь», — то есть попросту ожидает, что неумолимая китайская держава рано или поздно поглотит его без единого выстрела?

Во время Олимпиады нервозность была такой, что телестанциям по всему Китаю приказали «придерживать» на 10 секунд прямой эфир, чтобы иметь возможность прервать передачу при возникновении проблем с активистами «Свободного Тибета» или другими недовольными. Шесть месяцев спустя пекинские власти не ожидали проблем при передаче в прямом эфире инаугурационной речи Барака Обамы. Американский президент через несколько минут после начала заявил:

Передача резко прервалась. На экране остались женщина- диктор в Пекине и корреспондент в Вашингтоне, мямлившие что‑то об экономической политике Обамы в отчаянной попытке заполнить эфирное время. Несколько минут они прилагали героические усилия, чтобы зрители не услышали соображения американского президента о свободе, особенно фразу:

Из‑за разницы во времени (в Пекине был час ночи) передачу увидело не так много зрителей, как могло бы. Разумеется, цензоры устранили эти и другие оскорбительные замечания из переводов, которые СМИ опубликовали на следующий день. Однако потребовалось совсем немного времени, чтобы интернет наполнился комментариями по поводу чрезмерной осторожности правительства. Больше людей, чем прежде, отправились на другие сайты, чтобы прослушать речь полностью.

Все надежды на то, что введенные во время Олимпиады ограничения будут сняты после того, как иностранные гости разъедутся по домам, оказались иллюзорными. Цензура, особенно в интернете, усилилась. Началось преследование ряда сайтов, которые власти сочли «опасными» или «вульгарными». Сразу были закрыты 19 сайтов — за «вредный» для физического и умственного здоровья молодежи контент. Глава Китайского бюро по делам интернета призвал коллег быть бдительными:

В декабре 2008 года около 300 интеллектуалов вызвали переполох, опубликовав в Сети политический манифест «Хартия–о8». Он был выпущен в ознаменование 60–летия принятия Всеобщей декларации прав человека. Наименование документа намекало на «Хартию-77», манифест в защиту прав человека, распространявшийся диссидентами в коммунистической Чехословакии. Документ содержал требования по всем вопросам, начиная с частной собственности на землю и заканчивая многопартийной демократией. В нем утверждалось, что социальная напряженность и протесты нарастают, «обнаруживая тенденцию к катастрофической потере контроля». В конце авторы манифеста заявляли, что демократизацию «нельзя больше откладывать».

Успех и относительная популярность Коммунистической партии Китая покоились на четырех опорах: постоянное присутствие военных в общественном поле, контроль над СМИ, кооптирование наиболее значимых социальных групп (особенно среднего класса) и экономический рост, выражавшийся двузначным показателем. Близка ли к неудаче доктрина, которая изменила место Китая в мире и удерживала партию у власти, теперь, когда экономика утратила стабильность? Многие интеллектуалы и представители среднего класса, на которых опирается партия, приняли чисто прагматический взгляд на однопартийную систему.

Они увидели в ней оптимальный способ обеспечения безопасности и процветания и убедились, что это работает. Так что же, Пакт начинает нарушаться? Сейчас он определенно подвергается самому серьезному с 1989 года испытанию. Китайское руководство оказалось перед дилеммой. Если партия допустит существенные послабления, это может привести к повторению протестов, потрясших государство во время событий на площади Тяньаньмэнь. А если не предусмотреть достаточное количество клапанов для выпуска пара, давление может разорвать котел.

Такие прогнозы подтверждаются не только экономическими данными. Речь идет также о внезапном падении темпов роста, об увеличении безработицы и потенциально опасных демографических сдвигах. Что произойдет, если десятки миллионов рабочих, оказавшиеся ненужными в городах, откажутся отправиться домой, в деревню? Эти страхи подстегивались попытками самоорганизации диссидентов. Тем не менее самая существенная угроза стабильности возникнет только в том случае, если достаточно большая доля населения придет к выводу, что она не в состоянии пересидеть кризис и что за выход из кризиса нужно заплатить политическими реформами. Для многих китайцев, особенно тех, кто помнит Мао, действительно имеет значение, что сейчас у них больше, чем прежде, возможностей распоряжаться своей жизнью.

Пакт заключало пост–тяньаньмэньское поколение, и ограничение политических свобод и гражданских прав, которое он предусматривал, оказалось очень эффективным в части избавления китайцев от хаоса, которого они так боялись. И все же это соглашение не статично. Оно динамично. Тем, кто его принимает, все равно приходится решать, является ли Пакт временным («Китай не готов к расширению общественных свобод») либо обозначает принципиальную и долговременную установку на то, что такие права не подходят для нужд Китая. Другими словами, являются ли права человека, сформулированные в декларации ООН, западным изобретением, как доказывают радикальные националисты, или Китай начнет со временем их признавать? Однако в данный момент многие китайцы полагают, что значительную свободу в сфере приватного они завоевали только потому, что самоустранились из публичной сферы. Они задаются вопросом, была ли у них возможность добиться благосостояния и безопасности, составлявшими важнейшую часть пакта, другими способами.

Опыт Запада определенно не убеждает их в необходимости действовать иначе. Когда Чжоу Сяочуань, глава Народного банка Китая, заявил об «имманентной уязвимости и системных рисках» в глобальной экономике, основанной на американском долларе, чиновники по всему миру приняли это к сведению — и испугались. Они поняли, что речь идет не только о валюте: какая бы нестабильность ни ожидала мир в будущем, Чжоу говорил о растущей уверенности Китая в своем положении в мире — и об уверенности в том, что выбор Китаем политической модели был правильным.