3. Иначе пожалеешь

Но два года назад произошёл случай, оправдавший все его беспокойства. После школы к Всеволоду Владиславовичу подошли два мужика, бритые, коренастые, в серых рубашках поло и джинсах. Маленькие значки ПСС у воротников.

– Ты географ? Пойдём, поговорим.

– Если под географом мы договоримся понимать преподавателя географии, то да, это я. А вы, позвольте поинтересоваться, кто?

– Мы отцы. Наши девочки у тебя учатся, Катя и Саша.

– Хорошо, давайте поговорим, но только не долго, – он посмотрел на часы и для верности добавил: – Меня ждут друзья.

– Пойдём в машину, – они махнули рукой на автомобиль неподалёку.

– Нет, давайте лучше здесь. Вот, смотрите, какая удобная лавочка.

Он сердцем почувствовал недоброе и не хотел в машину. Они переглянулись и согласились: опустились по краям лавочки, оставив ему середину. Матёрые предплечья с отчётливыми мускулами, наверное, бригадиры. Он сел, невольно сдвинув коленки и поставив на них портфель.

– Мы тебе сука пидор голову открутим.

– Что??

– Чтоб не смотрел на наших девочек.

– Да с чего вы взяли??

– Все знают, что ты пидор, – процедил правый.

– Слухами земля полнится, – процедил левый.

– Но если я, как вы выражаетесь, «пидор», то зачем мне девочки? Ничего не понимаю! Это противоречие! И какими такими слухами? – он поворачивал голову то к одному, то к другому.

– Нам всё про тебя рассказали.

– Как ты в очко долбишься.

– Кто вам такое мог рассказать обо мне?? И вообще, какое дело вам, посторонним людям, до моей личной жизни?

– Нам твоя говняная жизнь похеру. Долбись ты хоть в уши, если ни стыда ни совести нет.

– Мы за наших девочек волнуемся. Чтоб такая тварь, как ты, им жизнь не исковеркала.

– Я квалифицированный педагог, я преподаю географию! Вы хотите обвинить меня в сексуальных домогательствах? Это ложь и клевета. Извольте собрать доказательства и направить их в правоохранительные органы. Встретимся в суде! – он встал, чтобы видеть их разом, колени подло ослабли.

– Нахера нам твои органы.

– Мы тебе сами черепок проломим.

– Вы мне угрожаете? В таком случае я буду вынужден обратиться в милицию, ваши имена я узнаю.

– Обратись, обратись, сука. Менты ох как пидоров не любят.

– Потому что у них тоже дочки есть. Как у всех нормальных людей.

– Послушайте, господа, – он приложил руку к груди, вдруг осветившись надеждой поговорить доверительно. – Я вам клянусь, что у меня даже в мыслях не было ничего подобного о ваших девочках! И вообще о каких бы то ни было девочках. Я взрослый мужчина, и, разумеется, не лишён сексуальных желаний, но их объектами, уверяю вас, являются исключительно половозрелые женщины.

– Если в очко долбишься, значит, пидорас.

– А если пидорас, значит, скоро на деток переключишься. Как Набоков.

– Но в этом нет никакой логики! С таким же успехом и вы можете переключиться на деток! Разве человек, любящий спелые яблоки, станет вожделеть незрелые? И что за нелепые слухи о Набокове? Вы найдёте опровержение в любой подробной биографии! Неужели жёлтая пресса по-прежнему их пережёвывает? – говоря это, он уже понимал всю бессмысленность спора и разумных доводов.

– Короче, пидор, даём тебе последний шанс. Вали нахер из этой школы куда подальше, иначе пожалеешь.

– И учти, мы за тобой присматриваем. Всё знаем.

Сказав это, они встали и, не оглядываясь, пошли к автомобилю. Всеволод Владиславович пытался зачем-то запомнить его номер, но цифры и буквы прыгали в голове, мешались и перепутывались.

4. Всего не предугадаешь

Впрочем, он в любом случае собирался уходить из этой школы. Близко, да, пятнадцать минут пешком – но ведь есть телепорты, на них можно добраться куда угодно. С коллективом сложилось, да, дети уважают – но и в другом месте наладится. Расписание удобное, да – но разве это повод всю жизнь провести на одном месте? И в конце каникул Всеволод Владиславович оформил перевод в другую школу, в новостройке на краю города. Всё лето он провёл дома, почти никуда не выходя. Устроившись у окна со сдобной булочкой и баночкой джема, он раз за разом припоминал тех немногих женщин, которые знали его интимности, и пытался понять – кто же продал его свирепым бригадирам?

Первой была полная и пожилая Екатерина Михайловна, нанятая матерью Всеволода Владиславовича для уборки квартиры. Двадцатитрёхлетний Всеволод Владиславович окончил университет, устроился преподавать в школу и начинал самостоятельную, отдельную жизнь в квартире умершей год назад бабушки. Мать, хоть и была инициатором самостоятельности, не могла допустить, чтобы Сева «зарастал грязью». Будучи женщиной дальновидной, она подошла к вопросу ответственно и провела небольшой кастинг, выбрав самую непривлекательную, на свой вкус, уборщицу – но, увы, всего не предугадаешь. Как могла она предвидеть, что Екатерина Михайловна в свои шестьдесят даст фору любой юной резвушке?

Хотя с ней было договорено, что прибраться она должна до возвращения Всеволода Владиславовича, Екатерина Михайловна никогда не успевала, ссылаясь на его неравномерный рабочий график. Входя в квартиру, Всеволод Владиславович неизменно видел перед собой её ритмично поворачивающийся мощный зад, подоткнутые юбки и голые венозные ноги с набрякшими подколеньями. Швабру она презирала и говорила, что это палка для лентяек. И почему-то подмигивала при этом. Только руки, живые внимательные руки! Но только в резинке! – и она снова подмигивала, шевеля пальцами в оранжевых перчатках. Нельзя сказать, что Всеволод Владиславович испытывал к уборщице явное влечение, и между ними наверняка ничего бы не произошло, если бы не её добрая душа и старые привычки.

Однажды по пути домой Всеволод Владиславович попал под один из тех редких сильных дождей, к которым невозможно подготовиться и во время которых некуда спрятаться – как назло, вокруг ни одного магазина, ни одного навеса, ни одного большого дерева. Оставляя за собой лужи, насквозь мокрый Всеволод Владиславович хмуро вошёл в дом и первым делом полез в портфель, проверить, не намокли ли тетрадки. Екатерина Михайловна заохала, принесла огромное синее полотенце, и велела Всеволоду Владиславовичу снимать и бросать одежду прямо в коридоре. Мокрые пуговицы не расстёгивались, и она деловито пришла на помощь. Ох, батюшки, и рубашка мокрая, и майка мокрая, снимай скорее! Замёрз? И штаны снимай, снимай! Она теребила пухлыми руками пояс, ширинку, и Всеволод Владиславович вдруг почувствовал, что против воли возбуждается. Она сняла ему брюки, мимолётно огладив ноги, и театрально уставилась на встопорщившиеся трусы. Всеволод Владиславович, колеблясь между вожделением и отвращением, сделал запоздалое движение в сторону ванной, но она уже стаскивала и трусы, приговаривая: мокрые, какие мокрые. И сразу, без лишних раздумий и разговоров, Екатерина Михайловна взяла в свои живые внимательные руки его писю и сделала ему необыкновенно приятно.

5. Законная жена

С того дня так и повелось – каждое возвращение из школы начиналось для Всеволода Владиславовича с отвращения, но кончалось упоительной эйфорией. Екатерина Михайловна ежедневно демонстрировала ему сладострастные трюки, новые и новые, о которых он даже никогда не слышал и не читал, а любимым из них сразу стало то самое «продолговатое упражнение» с различными предметами. Екатерина Михайловна была очень нежна, для себя хотела мало, старалась во всём угодить. После нег она обычно сразу уходила, но иногда, если нужно было домыть пол, снова «становилась раком» и мыла, рассказывая при этом что-нибудь из жизни. Кроме всего прочего она рассказала, что десять лет проработала в ателье штор, но недавно её оттуда «отправили на пенсию», потому что «ценителей зрелых леди у нас совсем мало».

Вспоминая Екатерину Михайловну, Всеволод Владиславович всякий раз задавался вопросом: испортила она меня? или, напротив, открыла мне глаза на мои подлинные желания? И всякий раз, за неимением точки отсчёта, откладывал этот вопрос на полочку безответных. Так или иначе, связь с Екатериной Михайловной была необычайно яркой, но совсем короткой. Месяца через три мать, пришедшая с очередным осмотром, наткнулась на бутылку из-под шампанского. «У тебя были друзья? Девушки?» Всеволод Владиславович виновато отрицал. «Так с кем же ты выпил его? Неужели с уборщицей?» Это было сказано как шутка, но Всеволод Владиславович промолчал слишком растерянно. Конечно, мать была слишком чиста и невинна, чтобы понять истинное предназначение бутылок от шампанского, но ей хватило и невинных выводов – с того дня Екатерина Михайловна исчезла навсегда. Мать мимоходом сообщила, что Екатерина Михайловна надолго угодила в больницу из-за какой-то застарелой хвори, и пригласила на её место другую уборщицу, крепкую и ко всему равнодушную бабушку. Всеволод Владиславович сначала вздохнул с облегчением, всё-таки Екатерина Михайловна тяготила его своей перезрелостью, но быстро заскучал и затомился. Мать, через день посещавшая его, с тревогой отметила, что Сева угнетён, и решила больше не тянуть. На ближайшие выходные в гости была приглашена её старая подруга с дочерью Александрой, девушкой на выданье. Александра работала контролёром на железной дороге, была миловидна, нежна и интеллигентна, и сразу понравилась матери. Через несколько месяцев Всеволод Владиславович женился.