Литмир - Электронная Библиотека

На этом съезде Вивиан Азарьевич получил приглашение от управляющего Якутским отделением Комсеверпути Лежава-Мюрата принять участие в предстоящем колымском рейсе. Он пошел в этот рейс на «Лейтенанте Шмидте» с капитанами Миловзоровым и Сергиевским. «Лейтенант Шмидт» достиг устья Колымы и там зазимовал, а Вивиан Азарьевич возвратился в Новосибирск сухопутным путем, передвигаясь на собаках и оленях.

По материалам северных путешествий отец написал ряд книг: «Восточный вариант», «Морские пути Советской Арктики», «Колебания ледовитости Арктических морей СССР», «Выход к морю» и др. Очерки о путешествиях снабжены историческими справками. В них не только портреты мужественных капитанов (В. И. Воронина, Н. И. Евгенова и др.), путешественника на велосипеде по арктической тундре — Глеба Травина, летчика Б. Г. Чухновского и других интересных людей той эпохи, но и исследуются экономика, география, этнография региона, приводятся экономические обоснования необходимости подобных рейсов (тогда еще надо было доказывать выгодность доставки грузов Северным морским путем, а не строительства железной дороги в зоне вечной мерзлоты).

Все это требовало широких, обстоятельных знаний, которые отец приобретал путем самообразования, поднимаясь до уровня подлинного ученого, что и отмечено в профессиональном очерке доктора географических наук С. Д. Лаппо, профессора МГУ, который сам много путешествовал, в том числе с известным полярником И. Д. Папаниным, и был знаком с В. А. Итиным по работе в Комсеверпути.

Отец также познакомился с И. Д. Папаниным в одном из своих путешествий. Вивиан Азарьевич был в меховых оленьих сапогах и топтался нерешительно на борту — причала не было. Под ногами была вода. Коренастый человек предложил прокатиться на его спине. Отец не отказался. На берегу познакомились — оказалось, что это И. Д. Папанин.

На ледоколе «Красин» Вивиан Азарьевич оказался на койке, на которой ранее спал Мариано, один из участников экспедиции Нобиле, спасенный вместе с Цаппи моряками ледокола «Красин». Под впечатлением рассказов моряков отец написал повесть «Белый кит». В этой повести обобщен опыт разных полярных экспедиций: его герой Нордаль — синтез образов великих исследователей севера: Норденшельда, Амундсена и Нансена. Печонкин же объединяет черты отрицательных персонажей: Цаппи, матроса Кондрата со «Святой Анны». Вместе с тем в книге участвует и вполне реальный капитан В. И. Воронин, что сближает повесть с очерком.

Впечатления от путешествий отразились и в стихах:

Нансен — норвежец — Норильские горы…
Музыку севера вспенил форштевень.
Мы не разбойники-конквистадоры,
Мы моряки с парохода «Ленин».

С севера отец всегда возвращался в хорошем настроении, полный впечатлений и замыслов. Много рассказывал о быте северных народов, привозил их изделия из клыков моржей и оленьих шкур. Возможно, некоторые впечатления он не рассказывал при детях. В местах его путешествий лагеря ГУЛАГа росли, как грибы…

Известность. Интересная работа. Была ли жизнь безоблачной? Увы, далеко нет. Мне рассказывала писательница И. В. Чертова, в то время возглавлявшая партийную писательскую организацию в Новосибирске, как отец просил ее записать подробно некоторые его биографические данные перед партийной чисткой 1929 года. Как она сказала, все было записано добросовестно, чистка прошла благополучно. Но только ли это? Недружелюбная критика, часто отсутствие взаимопонимания, такта, борьба литературных течений, скрывающая борьбу за власть…

Все это отражают страницы журнала «Сибирские огни». В письме к А. М. Горькому звучат печальные слова о помехах в работе: «…Зависть, бюрократизм, глупость были, есть и не скоро переведутся. Литература всегда была ненавистна. Она причиняет беспокойство».

Отец был независимым и гордым человеком. Он много читал, интересы его были разнообразны, но ничем он не занимался поверхностно.

Насколько мне известно, последний раз отец был на родине, в Уфе, когда умер А.А. Итин, в 1926 году. Собрались и сфотографировались с матерью все дети и их двоюродный брат — А. И. Глазырин, сын Алевтины Ивановны. А. И. Глазырин в молодые годы был очень похож на Вивиана. Сходны были и их способности, и некоторые черты характера. Оба хорошо рисовали. Александр Иванович, по профессии физик, к концу жизни написал научно-фантастический роман, который остался неопубликованным. В очерке «Драгоценные секунды» (Сибирские огни, 1936, № 1) отец упоминает о неожиданной встрече с Александром Ивановичем в Омске, во время полного солнечного затмения в 1936 году.

Мать отца, Зинаида Ивановна, до конца жизни прожила в своем доме в Уфе, в одной из комнат. Остальной дом она добровольно сдала местным властям.

Путешествуя по Сибири, Вивиан Азарьевич видел, как много там репрессированных. В некоторых своих произведениях он бросал фразу-другую об этих наблюдениях, как бы пытаясь обратить внимание на эти печальные факты. В то время большинство людей еще ничего не знали о массовых арестах.

В 1933 году в «Сибирских огнях» (№ 1–2) опубликованы «Ананасы под березой». Там приводится фрагмент из жизни колчаковского Омска. Поэты в кафе читают стихи:

Большое гала-представленье!
Веселый час последних лет.
Бросают люстры желтый свет
На пестро-мрачное виденье.
Оркестром правит Люцифер
И тихо льются звуки сфер…
Театр огромен, словно дымы
Под сводом облака легли…
О, рано плакать, серафимы!
К вам долетели сны Земли?
Смотрите! Вот взвились завесы, —
Сам бог великий — автор Пьесы!
Шуты украли образ бога
И странно озарен им ад.
Марионетки! Как их много!
Идут вперед, идут назад…
По приказанью некой вещи —
То знаменитый режиссер,
Парящий в бездне дух зловещий,
Из бездн кидающий свой бросает взор.
Как кондор в глубь скалистых трещин,
Как меч огня в пустую твердь —
Невидимая Смерть!
Вам не забыть, о, серафимы,
Рукоплескатели, рабы,
Надежд и ужасов толпы,
Где люди, призраком томимы,
За ним бегут всегда, всегда,
Стараясь победить друг друга,
Но заколдованного круга
Им не избегнуть никогда!
И вечно тот же гнет арены,
Мельканье тех же скучных вех…
Здесь все — безумие и грех,
И страх — душа проклятой сцены!
Но вот средь сборища шутов,
Исчадье мутных злобных снов,
Встает кроваво-красный зверь.
Шуты безумствуют теперь,
Изнемогая от тоски,
И ненасытные клыки,
Как молния, все вновь и вновь
Впиваются в людскую кровь.

Стихи в тексте даны, как перевод из Эдгара По (The Conqueror Worm). Однако их содержание лишь слабо напоминает По — перед нами предстает отчетливая картина сталинской эпохи. Этот мотив повторен и в стихотворении «Скованный Прометей», которое опубликовано в 1937 году (!).

Я только раб тирана олимпийца,
Прикованный к скале кавказских гор,
И мой палач — пернатый кровопийца,
Опять на мне покоит хищный взор…
35
{"b":"550409","o":1}