сердце, когда пальцы коснулись знакомого кожаного свёртка. Рохом вынул его из тайника и
бережно пристроил на коленях. Старая лиргова шкура вытерлась и местами истлела до дыр,
но Рохом берёг её, как и всё немногое, что напоминало ему об отце и матери.
Мать он потерял восемь лет назад, в то самое ненастное слякотное предзимье, когда
сошедшая со склона Мртау лавина, накрыла ущелье Харто и погребла под собой шестерых
охотников на уларов. Отец же... Рохом бережно распеленал свою единственную
драгоценность: старый меч, с прямым клинком в три локтя длиной, из серой, матово
мерцающей стали.
Отца не стало ровно через год после смерти матери. Дождливым вечером, когда смертельно
уставший после двухдневных охотничьих скитаний по горам барс, готовил в родительской
пещере густую похлёбку из непотрошёных кекликов, кто-то осторожно тронул ладонью
занавесь у входа.
- Кто? - Рохом нащупал под салакашем охотничий нож.
- Я.
Высокий одноглазый волк в потёртой рысьей хурке и таких же сакашах, не стал утруждать
себя приветствием и не назвал своего имени. Оставив, в знак добрых намерений, копьё у
порога, он, хлюпая раскисшими чукашами, подошёл к очагу, некоторое время всматривался
в насторожившегося барса, а затем спросил.
- Ты Рохом?
- Да, это я... - тихо ответил барс, чувствуя, как обрывается в неведомую промёрзшую
пустоту его собственное сердце.
- Возьми. - только сейчас он заметил длинный свёрток в руке гостя, - Теперь это
принадлежит тебе.
Волк тотчас ушёл в ночь. Навсегда скрылся за зыбкой сетью осеннего дождя, и унёс с собой
тайну. Рохом не стал развязывать кожаную тесьму и вскрывать свёрток, он и так знал, что в
нём. Дождавшись рассвета, Рохом поднялся на ноги, вынул из ледника добытых накануне
кекликов, собрал силки, взял тяжёлое копьё для охоты на лирга. Свёрток с мечом он бережно
укутал доставшейся от матери песцовой хуркой, и сняв с очага давно остывший котелок,
нерешительно замер на пороге вдруг ставшей ему чужой пещеры. Мир вокруг подёрнулся
дымкой. В последний раз подобное происходило с ним, когда он был ещё котёнком, и уже
тогда отец говорил ему, что горцы не плачут.
- Хорошо... - как и в детстве, выдавил непослушные слова Рохом, - Я не буду... Прощайте.
Завалив камнями вход в родительское жилище, барс навсегда покинул уютный южный склон
Ташигау, и переселился на северный, за ледник. Год назад он в первый раз показал своё
новое жильё Руте.
Мучила жажда.
Рохом зажёг от лучины масляный фонарь и поплёлся в дальний конец пещеры, к роднику.
Что бы не говорила Рута, а с пещерой ему повезло. Коридор, ведущий к чаше правда, был
тесен, локтей не развести, зато вода всегда была под рукой. В такой пещере и многодневный
буран пересидишь и вражескую осаду отобьешь. Барс отвёл рукой старую шерстяную
занавесь, постоял на пороге, прислушался к журчанию воды, поставил фонарь на пол и
вошёл в зал. В своё время, обнаружив родник, Рохом несказанно обрадовался и четыре
месяца долбил прочный серый гранит, пока у него не получилось то, что он гордо называл
"чашей". Сбегая тонкой струйкой по стене, вода наполняла глубокую, по локоть, выбоину в
валуне и, переливаясь через край, ручейками разбегалась по залу. Рохом жадно припал к
воде. Напился, утёр ладонью усы и подбородок, вновь склонился над каменной чашей,
всмотрелся в своё отражение в воде, оскалился. Рохому всегда нравился собственный оскал.
Полюбовавшись сверкнувшими во мраке острыми клыками, Рохом усмехнулся, поднялся с
четверенек, и с лязгом обнажив меч, грозно зарычал.
- Что приятель, и тебе худо? - раздалось за его спиной. От неожиданности Рохом едва не
брякнул меч в родник.
- Перк? - барс спешно убрал оружие в ножны и спрятал за спину, - Я думал ты ушёл...
- Я думал то же самое... - проворчал гризли, выпутываясь из драного шерстяного одеяла, -
помоги!
Барс волоча ноги подошёл к медведю и стащил одеяло с его головы. Тот посидел немного,
будто собираясь силами, затем осторожно выпрямился во весь рост, почесал пятернёй грудь
под грязным салакашем и поплёлся к роднику. Медведя изрядно шатало. Перк долго и
шумно хлебал воду, затем потащился в комнату с очагом. Оттуда донёсся тяжёлый удар
падающего тела, дрызг раскатившейся утвари, медвежий рык вперемежку с заковыристой
руганью.
- О! - вскоре радостно сообщил гризли, - Нашёл!
Рохом снова склонился над родником, разок окунул трещащую голову в ледяную воду и
отфыркиваясь направился за медведем.
Гризли уже развалился на скамье в обнимку со своей любимой лоханью, вырезанной из
комля дуба. Лохань эту медведь почему-то скромно называл кружкой.
- Мне показалось, что я на неё вчера сел. - Перк весело помахал "кружкой" перед носом
Рохома, а затем неожиданно извлёк из-за пазухи кожаную флягу.
- Будешь?
- Перк... - барс попытался забрать у медведя флягу, - Знаешь, вчера опять бурнулись до
сизых кекликов...
- До сизых? - насторожился гризли, - ты прав друг, пора прекращать это. - медведь с
сожалением потряс полной флягой и отдал её барсу, - Так хорошо начиналось...
- Да, справили что надо. - покачал головой Рохом, взял совок и принялся выгребать из очага
холодную золу, - Только понравилось это не всем.
- Дойра обиделась? - насторожился медведь.
- Рута ушла.
- Ушла?!
- Перк, кому понравится четырёхдневная попойка, песня "Боров в хлам" и дохлый ворон.
- Ворон? - удивился медведь, - Где?
- Дохлый. Вон в миске лежит...
- А ворона кто принёс? - Перк выглядел озадаченным.
- Ты.
- Я?! Зачем?
- Откуда я знаю?! - отмахнулся барс, - Она и копья свои забрала... и плед...
- А может, просто отлучилась силок проверить? Или порыбачить пошла.
- С двумя копьями, тремя хурками и пледом? Нет, Перк...
Рохом с досадой швырнул на пол берестяной совок, ветер тут же разметал золу по полу.
Барс медленно опустился на край очага. В пещере повисла неприятная серая тишина. Было
слышно, как тяжело хлопает на ветру сорванная занавесь, шуршит позёмка по
заиндевевшему полу, да возятся в камнях, под очагом, беспечные мыши.
Тягостная молчанка очень скоро надоела Перку. Гризли вытянул ноги, полюбовался
залатанными носками чукашей, поёрзал на скамье так, что она протестующее заскрипела,
осторожно приподнял крышку стоявшего на столе горшка, привстал и потянулся к
деревянному ларю, в котором Рохом хранил сухари. Хруст отломившейся столешницы и
зловещий шорох рассыпающейся по грязному полу чечевицы отвлекли барса от дум.
- От же... - огорчился Перк, - Упало.
Рохом вскинул на медведя злые глаза, поднялся превозмогая дурноту и поплёлся за метлой.
Меч остался лежать возле очага, и Перк его тут же заметил.
- Можно?
Рохом не ответил и медведь после недолгого замешательства, коснулся шершавых замшевых
ножен, затем взял меч в руки.
- Красота! - гризли слегка выдвинул клинок из ножен, полюбовался красивым сетчатым
узором - Владеешь?
Занятый работой и тяжёлыми раздумьями барс не расслышал о чём речь.
- Да, мой...
Медведь усмехнулся.
- Я не про то! Хотя... Ты им рябчикам головы рубишь?
- Сам-то, - барс немного обиделся, - воитель великий!
- Вообще-то нет. - медведь со стуком убрал клинок в ножны, - Но я уже децар!
- Децар? - Рохом поднял глаза и недоверчиво уставился в медвежью физиономию, - Ты?
Перк не улыбался и Рохом понял, что он не шутит.
- Правда что ли? Ты в наёмники вступил? К Мигросу?
Медведь сдержанно кивнул.
- Зимой.
- И молчал!
- Ну... - Гризли принялся складывать в очаге дрова. - Что там рассказывать. Сутки
охраняешь какую-нибудь галерею или коридор, трое отсыпаешься. Кормят хорошо. Правда,
