- Какой, - медленно и осторожно произнес Шмиттельварденгроу, - изысканный юмор.

- Я знал, что тебе понравится. - Он с усмешкой надавил на топорик. Цверг почувствовал, как острое, будто жало василиска, острие впивается в кожу.

- Стой, Грол. - Кто-то не менее громоздкий возник рядом. Старый, потрепанный жизнью тролль в отметках военного вождя: светлые горизонтальные полосы по груди и ожерелье из зубов и костяшек. - Не тебе пока раздаривать смерть. Цверги давно не появлялись в наших чертогах. Пусть о судьбе его покумекает Грумак. - Он повернулся к кому-то другому. Мотнул головой: - вяжите их.

Вновь глянул на Грол и Шмиттельварденгроу.

- А нас еще ждут етуны.

Пути негодяев.5-8

5.

Старый и невероятно худой тролль уставился на человека, который лежал на шкурах горных баранах, неподвижного, словно мертвеца.

Нет, человек не был мертв, хоть на плечах и руках у него были незаживающие раны от следов умертвий, грудь не вздымалась дыханием, а пульс не прощупывался. Однако, Грумак, шаман троллей пика Ург'Нарв, чуял в нем слабую, но не гаснущую искру жизни. И что-то темное, что поддерживало ее.

В человеке шла борьба зла со злом. И, странное дело, этим они спасали его. В этом вся суть. Громак улыбнулся: он находил забавным подобное противостояние, как змею, кусающую себя за хвост.

Тролля и человека разделял жаркий огонь, раскаленный воздух плыл над очагом, и отчего казалось, что по телу проклятого пробегала рябь теней. А, может быть, и не казалось.

Человек был стар по меркам своего рода, но, как и все из его народа, сохранил гладкую кожу. И его шрамы на выступающих ребрах больше походили на ровные линии, выдавленные в коже. Поневоле Громак перевел взгляд на собственные руки, лежащие на коленях. Кожа, похожая на древесную кору, и шрамы – не линии, а толстые червяки, застывшие на ладонях. С возрастом кожа троллей теряла эластичность, и каждая царапина в итоге превращалась в уродливые хрящеватые наросты. И это же делало троллью шкуру такой прочной, что не всякий меч или топор возьмет ее.

Он вновь посмотрел на человека. Теперь его взгляд цепко осматривал укусы умертвий и серую кожу вокруг них. Некроз остановился, но вряд ли человек проснется таким же, каким и был. Если вообще проснется.

Шелохнулись шкуры, закрывавшие вход в пещеру. Шаман медленно перевел взгляд на вошедшего. Молодой воин по имени Горгул, один из тех, кто обнаружил человека и тролля, отдавшего за него жизнь. За него и еще одного — хитрого полуэльфа.

- Мудрый Громак! - Горгул коротко поклонился. Его взгляд скользнул по телу человека, по лицу пробежала гримаса отвращения. - Мы спасли караван людей от етунов...

- Караван? В начале времени снегов?! Они дураки, раз задумали пройти перевал. Он уже непроходим — зима пришла рано.

- В мире людей война. Они решили нажиться на этом. Одна солонина в товаре. И тканей немного.

- Значит, жадные дураки. Кто выжил?

- Только хозяин. Торговец по имени Мелгрик.

Громак задумался:

- Я его помню — он давно уже ходит перевалом. Правда, жадный, как старый гном. - Он ухмыльнулся: - Ты знаешь, что делать: Мелгрика сопроводить на равнины. Половина товара — в племя. Солонина и нам не помешает.

Горгул кивнул, но уходить пока еще не собирался.

- Что-то еще?

- Это... мы нашли огненного мага. Смуглого, как кора перама .

- Значит, южанин. Видимо, Мелгрик нанял его для защиты...

- И цверга, - быстро закончил Горгул. - Торговец говорит, что это он навел етунов на караван.

- Интересно, - прищурился Громак, поглядывая на воина. - А что думаешь ты?

- Ничего, - мотнул головой тролль. - На то есть вожди, чтобы думать.

- Хорошо, а что думает наш славный Морхун?

На миг Горгул запнулся. Но потом также уверенно продолжил:

- Морхун думает, что торговец прав.

- Ага, - глазки шамана озорно блеснули в темноте.

- Значицца, Морхун уже и думать научился. Разве его никто не учил, что это может быть вредно: та жижа, что у него вместо мозгов, может закипеть.

Горгул смущенно потупился: каждый в племени знал, что Морхун и Громак друг друга недолюбливали. И правильно: они олицетворяли собой две стороны одной власти.

- Лады, - Громак, отсмеявшись, махнул рукой, - я подойду, когда освобожусь. Пока чужеземцев не трогать.

Горгул кивнул и исчез, а Громак опять вернулся к созерцанию бездыханного тела.

Когда оно дернулось, затрепетали веки, шаман с кряхтеньем поднялся. Хрустнули старые кости: они все еще помнили былую силу и, если чего, Громак кое в чем мог дать и молодым фору, но в лихой молодости и могучей зрелости он мог гораздо больше. Лишь тень осталась от него. Кожа на костях.

Он тяжко вздохнул, присел рядом с человеком и принялся перевязывать незаживающие раны полосками ткани, смоченной в целебном настое. Они должны были унять боль.

Временно.

6.

Хорасу снилась могила. Его собственная. И это почему-то была не орденская усыпальница с резными фризами и рядами молчаливых каменных рыцарей. И даже гроба в ней не было. Пусть и самого завалящего, соснового, наскоро сбитого военными товарищами.

Нет, это была простая яма, в которую швырнули Хораса, обмотав грязным саваном. Как какого-то крестьянина из разоренной чумой деревни. А сверху насыпали сырой земли.

Она пахла старой кровью. И немилосердно давила на грудь, сжимала руки и ноги так, что нельзя и пошевелиться. Какое там — даже дышать он не мог. Он хотел крикнуть, но в раскрытый рот лишь лезли клубки склизких червей. Страшный отчаянный вопль бился в черепе, за глазными яблоками, словно птица в клетке. Несчастная певчая канарейка, мать ее!

Хорас резко открыл глаза. Над ним был бугристый темный потолок, покрытый узором пляшущих теней, связки трав, от которых пахло едким и раздражающим. Высушенные тельца мелких животных, раскачивающихся под потолком воняли особенно отвратно, хотя и в целом запах там, где он находился, вряд ли относился к освежающим.

Кроме того, были еще и глаза. Темно-коричневые проницательные глаза на древнем лице страшного чудовища.

У него было изуродованная страшными шрамами кожа, окостеневшие валики надбровных дуг, длинный кривой нос и тонкие растрескавшиеся хрупким шлаком губы.

- Дхар! - выдохнул Хорас.

Он попытался отодвинуться, привстав на локтях. Его взгляд зашарил по пещере в поисках чего-нибудь, что сошло за оружие. Огонь в очаге из круглых закопченных камней, пару низких лежанок, укрытых шкурами, деревянный шкаф, уставленный какими-то склянками, баночками и ступами, заваленный пучками трав и птичьих конечностей невысокий столик. Совсем рядом от паладина в деревянную колодку был воткнут нож грубой ковки с веревочной рукоятью. Он потянулся к нему.

И с ужасом понял, что сон все еще не закончился: Хорас нем мог пошевелиться, как и раньше. Он не чувствовал ничего. Кроме давящей тяжести в груди.

Тварь не спешила разрывать орденского командора. Она улыбнулась. Покачала головой. У нее был неровный бугристый череп и маленькие уши с длинными мочками, пробитыми костяными серьгами.

- Нет, я не дхар! Я — Громак, шаман племени пика Ург'Нарв, а ты в Горх-а-Нарге. А на второй твой вопрос — невысказанный — отвечу тоже — нет. Твой сон закончился, и да — ты не ощущаешь своего тела. В твоем положении, считай, это нормально.

У Громака был ровный, совсем не троллий голос, да и акцент заключался лишь в редких твердых согласных, гремящих каменным перестуком.

- У меня сломана шея? - Хорас решил не тянуть, а сразу узнать всю правду, какой бы горькой она не была. Если же он был прав, то мог попросить у тролля удар милосердия, оборвав никому не нужную жизнь жалкого обрубка. Пусть другие сражаются за Свет. Да, дхар дери, за все, что угодно. Он сам уже отвоевался.

- Эх, - старый шаман почесал грязным ногтем мясистый кончик выдающегося шнобеля, свисавшего морщинистым огурцем с грустной физиономии, - если бы все было так просто, то я не сидел бы здесь с тобой и не возился, как с Морхуном, когда того поднял на рога безумный козлотур. Уж поверь мне, в этом случае я мог озаботиться о милостивой смерти. На острых скалах пика Ург'Нарва умирают почти без мучений. Но, как видишь, ты до сих пор жив, а я разговариваю с тобой.