Сан Санычу подумалось, что по иронии судьбы машины бывших союзников, американские "студебеккеры", работали на советской стройке. Стройке, которая самим возникновением своим обязана абсурдному противостоянию Союза и Штатов.
"Мы делали все возможное для выполнения предначертания Партии и лично товарища Сталина, который сказал: "Победа Советского Союза над фашизмом, завоеванная в тяжелейших условиях, наглядно показала всему миру всю мощь СССР. Фактически Советский Союз превратился в сверхдержаву. Теперь США вынуждены считаться с позицией СССР по всем принципиальным вопросам международной жизни. Однако, опасаясь наших притязаний на мировое господство, Америка, купив европейских ученых, разработала атомное оружие. Гарри Трумэн считает, что атомная бомба может напугать нас. Поэтому мы должны в кратчайшие сроки ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ создать атомный щит страны. Мы должны поставить США на место, и мы поставим."
До конкретных исполнителей этой задачи была доведена вся важность их работы. Строители жили в ужасных условиях, в наспех построенных щитовых бараках. Стены их жилья ночами покрывались льдом. С крыш текло. За ночь не удавалось просушить одежду. Работали в условиях нескончаемых авралов по десять часов в день без праздников и выходных. Питались скудно. Однако люди понимали, что только своим самоотверженным трудом они смогут остановить возможную агрессию капиталистического мира. Понимали, что в их руках не только безопасность, но и само существование страны.
Работала политика кнута и пряника. Всячески поощрялись успехи в труде. Было организовано стахановское движение. За выполнение нормы на 125% полагалось одно дополнительное блюдо к гарантированному пайку. Если 150-175% - два дополнительных блюда и двести граммов хлеба, более 200% - три дополнительных блюда и двести граммов хлеба. В качестве поощрения были ордера на покупку сукна, сапог, часов, шапок, галош. Всего этого в свободной продаже не было. У меня сохранились записи: на одном участке на 400 военных строителей за месяц потратили 150 литров спирта, 200 килограммов табака и 500 килограммов мясных и рыбных консервов. При карточной системе послевоенных лет в жестких условиях тотального дефицита мы находили ресурсы для поощрения людей, для поддержания в них боевого и трудового настроя. Это с одной стороны, а с другой нагнетался страх перед суровым наказанием за любую провинность, не говоря уже о срыве сроков работы. Люди помнили процессы о краже трех колосков для голодных детей, когда матери на годы попадали за решетку. Знали о лагерных последствиях опозданий на работу и самовольных отлучек с нее. В местах заключения даже за недоносительство о готовящемся побеге добавлялось по десять лет к имеющемуся сроку. Порядок должен быть. Вопрос "кто виноват?" срабатывал безоговорочно. Люди выкладывались максимально и жертвовали собой в экстремальных ситуациях. Было множество примеров этому. Вот лишь некоторые из них.
1) В морозы отказал один из насосов. Грунтовые воды стали заполнять котлован. Пришлось прекратить работы и эвакуировать людей. Еще даже не было произнесено пресловутое "кто виноват?", как механик объекта разделся догола и нырнул в ледяную воду. Под водой он исправил запавший клапан и насос опять заработал. Я не помню, поощрили механика как-то или нет, но думаю, что не наказали за простой.
2) Строили заводскую трубу. Был мороз и сильный ветер. Строители поспешили с подъемом опалубки. Бетон еще не застыл. Трубу накренило. В результате несколько человек сорвалось с высоты более 100 метров и разбилось насмерть. Один повис на руке. Руку защемило металлоконструкциями. К нему подняли хирурга. Хирург, рискуя жизнью, отпилил руку и спас пострадавшего. Устранять аварии никто не хотел. Вольнонаемные отказывались. Тогда мы пообещали заключенным свободу вне зависимости от срока наказания. Только такой ценой авария была ликвидирована.
3) Строили бассейны насосной станции. В них образовались раковины, через которые вода из озера заливалась в машинный зал. Положение критическое. Я дал сутки, после которых обещал принять меры к виновным. Тогда строители решили заполнить раковины смесью песка, быстро схватывающегося цемента и жидкого стекла. Этой раскаленной смесью на расплавленном стекле заделывали раковины вручную. Сгорала до мяса, отрывалась от ладоней сожженная кожа, висела лохмотьями. А люди были рады, что смогли быстро и без тяжелых последствий ликвидировать невольную оплошность..."
Сан Саныч больше не мог читать. Великое послевоенное противостояние двух сверхдержав казалось таким никчемным и нелепым с высоты конца века. Мировое господство, власть над планетой, мировой диктат... Стервятники, бьющиеся из-за куска падали... А следствие? Сороковка - насильственная изоляция для безвинных. Зализывающая нанесенные войной раны страна, вкладывающая бешеные средства в производство атомного оружия. И люди, люди, люди, люди. И боль, боль, боль за них. "В кратчайшие сроки ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ создать атомный щит страны..." Что может быть чудовищней? Было пушечное мясо, стало атомное мясо... Такие мысли бродили в голове Сан Саныча. Вернулась боль, опять железными тисками сдавила сердце. Казалось, что это единственное свойственное ему теперь состояние. Но боль одиночества начала растекаться, вбирать в себя чужую боль близких без вины наказанных людей.
Сан Саныч думал, а в соседней комнате родители о чем-то говорили, и до него долетел раздраженный мамин шепот:
- Конечно, ты ничего уже не помнишь, а я сама была на похоронах Валентины Семеновны.
Комната закружилась в странном танце, поплыли белыми пятнами лица, а над ними скорбные глаза, то ли матери, то ли богородицы. В комнату лился отраженный от стоящего напротив дома желтый солнечный свет и липы шелестели на ветру...
Однако хватит предаваться воспоминаниям о визите в родные пенаты, вернемся к нашему герою, оставленному в Америке по пути на конференцию.
Глава 2
"Prophet!" said I, "thing of evil! - prophet still,
if bird or devil!
Whether Tempter sent, or whether tempest tossed thee
here ashore,
Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted
On this home by Horror haunted - tell me truly, I implore
Is there - is there balm in Gilead? - tell me - tell me, I
implore!"
Quoth the Raven "Nevermore." *
(Эдгар Аллан По)
_____________
*" Пророк! - сказал я, - злосчастная тварь, птица или дьявол, но все-таки пророк! Будь ты послан самим искусителем, будь ты выкинут, извергнут бурею, но ты неустрашим: есть ли здесь, на этой пустынной, полной грез земле, в этой обители скорбей, есть ли здесь, - поведай мне правду, умоляю тебя, есть ли здесь бальзам забвения? Скажи, не скрой, умоляю!" Ворон каркнул: "Больше никогда!"
Боинг, подрагивая крыльями на вираже, понес Сан Саныча прочь от благодатного побережья Калифорнии. Разворачиваясь над заливом, самолет взял курс на восток - в глубь Американского континента. Боинг помахал крыльями погружающемуся в сон городу и людям, живущим в нем, с ревом пронесся над идущими в океан нарядными белоснежными лайнерами, сверкнув серебром обшивки, послал привет дальним холмам. Возможно, именно там, на холмах, в маленьком двухэтажном домике над оврагом живет Карина, и сейчас оттуда с любовью и слезами следят за самолетом печальные глаза, провожая его, Драгомирова, как нескладный осколок России, когда-то родной России.
Солнце скатилось к горизонту и раскаленным шаром качалось между океаном и огненной кромкой облаков. Сан Саныч думал о том, что в своей предыдущей жизни, если она, конечно, была, он, должно быть, был солнцепоклонником или жрецом в храме бога-Солнца. Иначе чем объяснить его странный душевный трепет перед магическим зрелищем восходящего или заходящего светила. Как-то раз Сан Саныч видел солнцепоклонника. Белый как лунь, худощавый и невесомый, длиннобородый старец с крючковатым носом каждый день перед заходом Солнца выбирался на обшарпанный балкон такого же древнего, как и он сам, дома, садился в дряхлое угрожающе-потрескивающее плетеное кресло и ждал. Не отвлекаясь ни на секунду, в трепетном благоговении этот странный жрец несуществующего храма с безмолвной молитвой провожал уставшее за день светило на покой. Говорили, что этот загадочный ритуал повторяется год за годом, месяц за месяцем, день за днем уже в течение полувека. Полвека, вне зависимости от погоды, власти и всего остального, щелочки глаз, едва видимые под седыми мохнатыми бровями, следят за торжественным погружением сверкающей божественной колесницы за горизонт.
