Зато тут он снова влип в неприятности. Вот о них расскажу, потому что я тоже была членом партийного комитета института и в общих чертах знаю суть дела.
Работал у нас в лаборатории некто Лавров, инженер, пришедший откуда-то с производства — несимпатичный, скользкий какой-то, всегда потный, неумытый. Он был постарше меня возрастом. Так-то он казался сереньким и не видным, но замечалось в нем одно мерзкое качество недюжинной силы: скептическое отношение к умникам, пытающимся сделать серьезное дело и честно вырасти на нем по должности, тем более к женщинам. Естественно, не видя пользы в достоинствах, он в людях больше примечал недостатки и играл на них. Короче, чувствовалась в нем склонность к низким мыслям и поступкам, нечистота на руку, вороватость, способность стащить то, что плохо лежит. У него даже походка была напряженная, подпрыгивающая, с оглядкой, будто он в любую минуту готов был сорваться и бежать прочь. Но тематикой я с ним не пересекалась, и он меня мало интересовал. Вот он и завладел воображением Игоря Ивановича. Чем? А вот чем.
В те времена горожане — вузы, организации, учреждения, да порой и производственные предприятия — обязаны были по разнарядке райкомов партии помогать подшефным колхозам в уходе за овощами и в уборке урожая. Весной мы пропалывали грядки кукурузы и подсолнухов, осенью собирали помидоры, выдергивали из земли и очищали корнеплоды, сахарную свеклу… Тонкостей, как уж там организовывались взаиморасчеты по оплате труда, я не знаю, но они обязательно существовали между городскими шефами и подшефными хозяйствами.
Новое «дело», организованное двумя простачками, Лавровым и Игорем Ивановичем, предусматривало то, что сотрудники института будут направляться в колхозы области на уборку яблок, а оплату — забирать они и те, кто способствовал афере. Оплату забирали яблоками, которые затем грузили в вагоны-холодильники и гнали на север, где продавали на рынках. При этом видимо, был нарушен и учет собранных яблок, имели место прямые их хищения. Из рассмотрения персонального дела Коваленко И. И. я помню, что размах их незаконной деятельности был грандиозный — поток яблок на северные рынки шел непрерывно и состоял не из отдельных вагонов, прицепляемых к составам, а из отдельных составов, пропускаемых по железной дороге вне графика. Кончилась затея печально — Лаврова судили, а Игоря Ивановича исключили из партии и выгнали из института. Но это было позже.
А в описываемое время он только что пришел к нам и обрадовался, что под рукой оказалась я, почти свой человек, на которого можно опираться хоть с какой-то степенью надежности — вместе с фамилией на меня легла и доля его доверия к моему свекру. Дальше его впечатлило то, что я пыталась сделать диссертацию в таком сугубо мужском деле, как агломерационное производство, за которое не каждый мужик взялся бы. Он поверил, что это легко, что я попала на золотую жилу. И решил следовать моему примеру. В аспирантуру он поступить не мог по возрасту, зато мог прикрепиться в качестве соискателя ученой степени кандидата технических наук к научному сотруднику, имеющему право курировать такие работы.
Жизнь подкинула ему шанс, словно указывая на правильность выбора. Ильмар Романович готовился отмечать 50-летний юбилей и наравне со всеми своими аспирантами пригласил меня на торжества по этому случаю, на официальное чествование и на банкет. Ехать я могла только со специального разрешения руководства института, оформив отпуск без содержания, ведь поездка требовала не менее недели отсутствия на работе. Ясное дело, что и траты я должна была нести сама. Все равно мне хотелось поехать — в те времена и проезд и оплата четырехзвездной гостиницы были по карману специалисту моего уровня, то есть рядовому советскому человеку. Я написала заявление на имя Гавриленко Н. Е., очень надеясь, что он мне не откажет, и подошла к Игорю Ивановичу за визой, его согласием отпустить меня. Так требовалось по закону. Он расспросил меня обо всем.
— Знаете что, — сказал, выслушав меня, — давайте сделаем иначе. Перед директором я выхлопочу вам командировку в Таллин, а вы согласуйте с Клейсом мое присутствие на банкете. Если что — смело скажите, с какой просьбой я хочу к нему обратиться, — и он поделился своим желанием приобрести ученую степень через соискательство.
Выбора у меня не было. Я позвонила Клейсу, изложила возникшие обстоятельства, просила за Коваленко. Ильмара Романовича ничего не смутило, он отличался понятливостью, и срочно прислал в институт два официальных приглашения, на меня и на Коваленко, на какую-то мифическую конференцию, чтобы у нас появилось основание оформить командировки для поездки в Таллин.
Недели за две до этого, еще не зная о юбилее Клейса, мы с Юрой гуляли по проспекту и заглядывали в магазины. В магазине одежды, что был на углу улицы Горького, на нас снизошло вдохновение, и мы, за оказавшиеся в кармане деньги купили, мне обновки — два крепдешиновых платья в желто-древесных тонах и зимнее пальто с норкой темно-вишневого цвета. Надо сказать, первое, что мы никогда не планировали свои покупки — ни мелкие, ни крупные — и не копили специальные суммы на них. Приобретение вещей у нас протекало спонтанно, под настроение, в естественном потоке поступков, но всегда купленное попадало к нам в самый нужный момент, и мы ни в чем не испытывали нужды. И второе, принцип советской торговли не отличался сезонностью предложения — в магазинах всегда все было, что необыкновенно упрощало положение покупателя. Да и люди, совершая покупки, не ориентировались на сезон. Многие, наоборот, летом, когда уменьшались расходы на питание и топливо, подбирались с деньгами и покупали шубы, шапки, пальто, сапоги, другие дорогие зимние вещи. Летние одежды вообще покупались незаметно, они стоили столь дешево, что не приводили к финансовому напряжению в семьях.
И тут новые платья оказались в гардеробе очень вовремя — у меня было в чем ехать на юбилей.
От самого Днепропетровска у нас было приподнятое настроение, с оттенком нервозности. Я страшилась перелета, а мой спутник, возможно, встречи с новыми людьми. Его вид меня смешил. Игорь Иванович, подбоченясь, пытался ухаживать за мной, напоминая повадками петушка. Ему казалось, что он комильфо. Кроме того, он тут же начал изобретать миф о том, что его мать была эстонкой, и со всей серьезностью подыскивал убедительные интонации, обкатывая спектакль на мне. Как тут было не смеяться, в душе, конечно? Он так походил на эстонца, как африканская негритянка на меня.
Кажется, перелет я перенесла благополучно, потому что не помню его.
Нас встретили, привезли в весьма скромную гостиницу, правда, довоенной постройки, с высокими потолками и просторными холлами. И тут внезапно возникли трудности, нас не хотели поселять, невзирая на забронированные места и даже на то, что с нами были сопровождающие, пытающиеся договориться с администратором. В чем заключалась закавыка, мы понять не могли, а те эстонцы, которым поручено было устроить нас, только сдвигали плечами. Наконец, они повели меня на второй этаж, поселили в номер и уехали. А Игорь Иванович остался ни с чем. К месту будет заметить, что он явно относился к людям, приносящим не только огорчения своим несчастным характером, но и просто невезение, неудачи. Он сидел в коридоре под моей дверью, вздыхал и не знал, что с ним будет. Ясное дело, что я не могла бросить его одного и наслаждаться отдыхом в номере. Кое-как забросив туда вещи, я присоединилась к своему начальнику и тоже добросовестно вздыхала.
Наступал вечер, мы проголодались, но боялись выйти из гостиницы, понимая, что по возвращении Игорь Иванович останется вообще без крыши над головой, его просто сюда не впустят, потому что пропуск был только у меня. Где-то в местной забегаловке, где был только бар, мы купили по плитке шоколада и медленно сгрызали его на виду у блондинистой хозяйки этажа, прекрасно знающей о наших трудностях, но не подающей виду. После шоколада возникла жажда, пить было нечего.
Поздним вечером эта блондинка засобиралась домой и начала посматривать в нашу сторону. Понятно, ей надо сдавать смену, а мы представляли проблему, с которой она не знала что делать. Я подошла к ней и начала без обиняков:
