Я тряхнула головой, отгоняя фантомы. Ну какое поле…
Автомобили, как игрушки, как маленькие сгустки тьмы, как привидения, гонимые неизвестным ужасом, как разноцветные тени от быстро вращающихся зеркал, перегоняя друг друга, страшно перестраиваясь в рядах, мчались невероятно быстро поперек моего взгляда. Мощь расстилающегося под ними простора поглотила звуки, только слышалось шуршание колес, удерживаемых при земле вездесущим трением, а то бы автомобили давно уже взмыли вверх. И снова такой звук, живой — словно это дул ветерок вдоль поля с созревшей кукурузой, желтой от возраста, которая качала свои высохшие длинные листья, а те бились друг о друга и производили равномерный ритмичный звон.
Грандиозность виденного согнула меня, огорошила, и я почувствовала, что точно теперь потеряюсь тут и никогда-никогда не найду дорогу домой. Это заставило съежиться и быстро пуститься в обратный бег, повторяя с маниакальной дотошностью все повороты и переходы прежнего маршрута.
С тем я и вернулась домой. Рассказала свои одиссеи… А муж рассмеялся. Оказывается, до Красной площади я не дошла — меня впечатлил своими размерами и погнал назад проспект Карла Маркса (теперь эта его часть называется улицей Моховой).
Герой из неудачного фильма
Шла ранняя весна 1968 года. Я легко и свободно училась на третьем курсе — уже освоилась и с русским языком и с жизнью в городе, вышла на пятерки по учебе и получала повышенную стипендию — 64 рубля, что соответствовало минимальной заработной плате в стране. Этого было достаточно, чтобы не брать денег у родителей и вволю бегать с Юрой в кино.
Кино заменяло книги, на которые не хватало времени. Да и другие соображения не позволяли много читать, как раньше. Например, чувствовалось, что надо жалеть мозги, устающие от математики, и не грузить их другими материями. Лучшим отдыхом для них были прогулки по городу, чему мы с Юрой охотно предавались. А еще нельзя было надолго выходить из ауры основных предметов, настроя на них, впускать в себя другую атмосферу. Это размывало то, что называлось концентрацией на теме.
Короче, в кино мы ходили часто, это был для нас праздник. И вот вышел в прокат фильм, снятый по роману Ивана Ефремова «Туманность Андромеды» — вообще сказка! Как было пропустить его? Я с нетерпением ждала, когда он приедет в наш город.
Настораживало одно — что его снимала киевская студия им. А. Довженко, зачастую гнавшая художественно некачественное кино. Режиссер был какой-то малоизвестный — Евгений Шерстобитов, нижайшего пошиба. А если режиссер еще и в сценарий лез, то это вообще завал, полная халтура. Тут же именно так и было. В подтверждение своих слов о позорных страницах студии им. А. Довженко назову только два фильма, снятых по гениальным книгам Михаила Стельмаха: трилогию «Большая родня» и «Гуси-лебеди летят» — искромсанных, фрагментированных, исковерканных и изгаженных бездарными сценариями, плохими актерами с жуткой дикцией, торопливой работой операторов. Ну все наперекосяк! Все в этих экранизациях было таким, словно главная цель состояла не в работе над материалом, а в чем-то другом. Бедный Стельмах — как он пережил такое надругательство? Правда, фильмы эти снимали позже, после «Туманности Андромеды», но и до нее немало было мусора у этих киношников.
Кого бы я похвалила, так это монтажеров, дизайнеров и художников по костюмам.
Так вот книгой «Туманность Андромеды» я зачитывалась в старших классах, знала наизусть имена ее главных героев: Веды Конг, Низы Крит, Чары Нанди, Дара Ветра, Эрга Ноора, Мвена Маса и Эвды Наль — и была под впечатлением от их историй, хотя и не все мне в них нравилось. Даже в насыщенные нелитературными материями студенческие годы я практически не расставалась с ними — в короткие промежутки между занятиями зачитывалась продолжением этой эпопеи «Час быка». Да, все же нельзя сказать, что мы не читали совсем. Помню, бегала по общежитию, брала у кого-то из математичек зачитанные журналы, где она печаталась.
Конечно, в моем воображении сформировались свои герои «Туманности Андромеды», были они красивыми, молодыми и сильными! Какими их описал Иван Ефремов.
Наконец случилось — мы идем в кино в кинотеатр «Панорама», широкоформатный. Билеты куплены заранее, в кассах, что за углом. В вестибюле играет тихая-тихая, ненавязчивая как дыхание ветерка музыка. Мы прогуливаемся, изучая новые портреты киноактеров, перебрасываемся фразами, говорим какие-то слова, неважно какие — лишь бы слышать дорогой голос в ответ, держимся с Юрой плечом к плечу, он касается моего локтя.
Звонок к началу сеанса. Мы в потоке других зрителей устремляемся в широко распахнутые двери с билетерами по бокам. У наших билетов отрывают корешки, и мы затекаем в зал, проходим на свои места. Как всегда, я капитально уселась в кресле, сняла с плеч пальто, опустила за спину. Юра взял меня за руку. Пошли титры, затем первые кадры...
И тут я сникла. Постепенно с моего лица исчезал восторг, как будто кто-то смывал его оттуда мокрой щеткой. По-моему, оно даже вытягивалось вниз и становилось плоским. Хорошо, что в зале было темно и этого никто не видел. Я дурнела от горя — так ударить по моим лучшим надеждам, по ожиданиям!
Сергей Столяров, бывший красавец и кумир публики, был оскорбительно стар для Дара Ветра, тяжел, безрадостен... Его шестой десяток был на исходе, а ему всучили роль молодого ученого, перспективного, одухотворенного. Ну нет слов... Он жалко тряс задом, вроде стараясь, выжимал из себя плюгавый пафос, но от этого лучше не становился. Сейчас в статьях о нем читаем: «Эта работа завершила галерею героических образов, созданных Сергеем Столяровым в кино». Ну каких героических, Господи прости? Человека гнула страшная болезнь, что чувствовалось даже с экрана... Да он просто сразу после съемок умер, и по этой причине не был снят фильм-продолжение! Это откровенный позор — снимать умирающего мужика в роли юноши!
Николай Крюков, с его квадратным и мрачным лицом, сколько бы ни пнулся, но никак не тянул на Эрга Ноора — умного, легкого, обаятельного. Этот актер надумал изображать такого себе космического героя с широкими жестами, а ему пристало бы играть убийц и морских разбойников с нулевым интеллектом. Ну еще бы заморских деляг... Вот в «Последнем дюйме» он гениален, на своем месте! Зря ему премию не дали за эту работу. И Тит Бородин в «Поднятой целине» у него получился, и Иен Кейпл в «Смерть под парусами»... Да везде он был хорош, этот великолепный актер, — только не здесь! Тут он получился какой-то непропорциональный, низенький, слишком плотный для интеллигента, нестройный, кривоногий... Ну 52 года мужику стукнуло — старый дядька! Куда его в женихах было снимать?
То же можно сказать и о Веде Конг, в которой снималась Вия Артмане — настоящая красавица всех своих времен. Хоть ей и было в ту пору только 36 лет от роду, и героиня могла бы иметь такой возраст, но все же на молодого историка она никак не походила — толстовата, простовата, с тяжелым обвислым низом. Вот сниматься в роли теток с трудной судьбой, которые еле тянут ноги, — это ее. Даже старые и пополневшие сумасбродки с широкими чреслами типа Джулии Ламберт из фильма «Театр» ей шли. Зачем-то нацепили на нее тут парик с длинной паклей, от которого упариться можно и на расстоянии пробирает аллергия. Эти «красоты», словно предназначенные возбуждать в постели восточного сластолюбца, никак не сочетались со строгим режимом и образом жизни на звездолете, где места и воздуха мало, воды мало, где тесно и не место размахивать волосами и бить ими по лицам других участников полета. Ну не была она идеалом будущего, хоть тресни.
Свои разочарования принесла вытащенная из неизвестности некая Татьяна Волошина — кто такая, откуда и зачем? Такая непохожая на то, что я себе представляла, что фу! Вот прошло время и на щедро-просторных страницах Интернета не нашлось места даже для ее фотографии. Кого угодно там можно увидеть, а ее нет. Дали ей роль Низы Крит, влюблённой в капитана Эрга Ноора, которая по книге является грациозной, гибкой и необыкновенно красивой. А тут — вздыхающая особь, высокая, стропилистая, с непонимающим взглядом, озабоченная не астронавигацией, а тем, чтобы быть рядом с возлюбленным. Она вроде и красивая, а не то...
