Ведь на русский взгляд, нынешние половцы не сильно отличаются от бывших варягов! Те и другие — буйные язычники, которых нужно регулярно занимать общественно полезным делом (включая войну), чтобы они не увлекались общественно вредными делами. При случае можно сплавить половцев в Византию, там они пригодятся в ромейских усобицах. Можно использовать половцев в русских походах на запад против чехов, поляков или немцев. А можно и против своих князей-соперников, но это нужно делать осторожно, чтобы не привить степнякам уверенность в доступности всех русских городов. Чтобы легче управлять половецкими ханами и их дружинами, полезно женить княжьих сыновей на ханских дочерях — «красных девках половецких», обращая их в православие. Жаль, что (в отличие от варягов) половцы не хотят покидать родную степь и селиться в городах: там бы они тоже крестились и русели за одно поколение... Но когда-нибудь это произойдет! Наверное, вскоре после того, как сама Русь станет вполне христианской страной.

Примерно так рассуждали в 1060-е годы первые русские интеллектуалы - церковники и князья, выросшие вокруг Софии Киевской и новорожденного Печерского монастыря. Среди них был, конечно, составитель первого летописного свода — монах Никон, которого позднейшие историки сблизили или отождествили с первым русским митрополитом Иларионом, автором «Слова о законе и благодати». Эти первые мыслители ошибались во многих прогнозах, но ошибки эти понятны нам и вытекают из стихийного оптимизма прогнозистов. Если бы впредь на Русь вторгались только «чистые» варвары, вроде варягов и половцев, то ее эволюция могла пойти в русле самых естественных прогнозов. Но к концу XI века таких варваров в Евразии почти не осталось: все они подверглись сильному влиянию цивилизованных, хищных и развращенных успехами соседей и ответили на это давление созданием своих агрессивных держав.

Так случилось с туркменами на стыке с агрессивным исламским султанатом Газны; то же произошло с норманнами во Франции и в Италии под влиянием католической пропаганды и феодальной культуры местных баронов. Еще сильнее подействовали на восточных варваров Евразии их сородичи или конкуренты — кидани, овладевшие Северным Китаем и создавшие там железную империю Ляо. Во всех этих регионах вырастали поколения людей со стальными сердцами: таковы нормандцы Вильяма Бастарда и Роберта Гвискара. крестоносцы Танкреда и Боэмунда Тарентского, ромеи Алексея Комнена, сельджуки Тогрил-бека и Альп-Арслана.

Не забудем, что в эти же годы начал свою проповедь священных убийств Хасан ас-Сабах — создатель тайного ордена исмаилитов — асасинов, который пытался контролировать всех восточных правителей путем персонального террора. Клин клином вышибают: покончить с орденом асасинов сумели лишь монгольские воины, которые намного превзошли асасинов в массовом терроре. Их вторжение на Русь породило и здесь первых людей со стальными сердцами, которые не вымерли в последующие века.

Перенесемся теперь в дальневосточную ойкумену, которая напоминает Европу распределением своих народов по экологическим нишам социума. Есть «настоящий», то есть Южный Китай, населенный сотней миллионов коренных ханьцев и объединенный династией Сун; это — полный аналог древней Византии. Напротив, «варварский» Китай, занимающий северную половину Поднебесной — аналог Нормандии, покоренный народом киданей и принявший от них железное имя Ляо. Кидани властвуют здесь полтораста лет; все попытки империи Сун одолеть их бесплодны, но коренные жители Северного Китая упорно не признают своих инородных владык законными правителями Поднебесной.

Опять не хватает китайцам мировой этической религии для слияния победителей с побежденными в цельный народ! Вспомним, как через полтораста лет после покорения Англии нормандцами их потомки, в едином строю с потомками побежденных англов и саксов, под командой виднейших церковников укрощали тиранию короля Джона Безземельного. Ничего подобного мы не видим и не увидим в Китае! Здесь любых варваров-завоевателей с отвращением терпят до тех пор, пока их не вышибут другие варвары-завоеватели...

А чем занят многолюдный и богатый Юг Поднебесной, тихоокеанская Византия, именуемая империей Сун? Эта национальная династия (в отличие от своих предшественниц Хань и Тан) сделала упор на внутреннюю политику, презрев бесплодные внешние завоевания. В таких условиях неизбежно соперничество двух придворных партий — консерваторов и реформаторов, причем обе апеллируют к «доброй старине» эпохи Хань. Только что, в 1067 году, смена императоров вызвала перемену политики: Жэнь- цзуна сменил Шэнь-цзун, главным министром стал реформатор Ван Ань- ши. Он, конечно, гений не только в делах администрации, но и в социальной политике. Традиционную диктатуру столичных властей Ван Ань-ши пытается заменить экономическими рычагами управления.

Незачем свозить в столицу весь объем риса, сдаваемый крестьянами в виде налогов. Гораздо выгоднее держать зерно в местных хранилищах, перевозя его в неурожайные регионы по мере нужды! Нельзя оставлять крестьян-бедняков в долговом рабстве у местных богатеев: правительство может создать свой ссудный банк с невысокими процентами! И так далее, и тому подобное. Все эти рецепты хорошо знакомы гражданам XX столетия, но в XI веке они были новинкой даже в просвещенном Китае. Ван Ань-ши пробыл во главе правительства 8 лет, но и после его отставки реформы продолжались. Отчего же они не преобразили китайское общество, не сделали империю Сун гегемоном всей диковатой Евразии?

По той причине, которая продолжала действовать и в XX веке: дельных и честных чиновников всегда не хватает для любой прогрессивной реформы! Никакая система школ и экзаменов не способна подготовить и отобрать миллион альтруистов для управления сотней миллионов пахарей. Одолеть неизбежную коррупцию в рядах чиновников пассионарий Ван Ань-ши не сумел, поняв это, он добровольно ушел в отставку. Очевидно, укротить стихию коррупции и столь же мощную стихию частной наживы если и можно, то лишь сложным, продуманным сочетанием других природных сил: законодательства и массовой информации, религии и науки, технологии механической и технологии социальной.

Даже в конце XX века человечество не постигло всех тонкостей великой науки об управлении неустойчивыми процессами в обществе. Можно благодарно помянуть тех экспериментаторов, которые десятью веками раньше выявили эти проблемы и попытались их решить, не ввергая основную массу населения в крайние бедствия. Избежать этих бедствий в НЕуправляемом обществе было невозможно — это знали и восточные азиаты, и западные европейцы.

Если на Западе Англия стала первым полигоном абсолютной монархии, а Франция и Германия — полигонами «дикого» феодализма, то на другом краю Евразии вторая роль выпала на долю Японии. Интересно, что первые политические структуры Японии копировали китайские образцы имперского типа, но дальше пошла их деградация по европейским образцам. В XI веке японские князья и рыцари заметили, наконец, что в стране довольно номинальной имперской власти; на местах феодалы могут делать все, что хотят — народ это стерпит!

В Китае такие вольности невозможны, поскольку Китай от века перенаселен, а его экономика основана на искусственном орошении и зависит от разливов великих рек. Обеспечить большую ирригацию может только сильная имперская власть, этот факт китайцы поняли в эпоху Хань и никогда о нем не забудут. Но в Японии глобальная ирригация не нужна: страну орошают муссонные дожди, а крестьяне трудятся на полях индивидуально, как в Европе. Оттого и государственность Японии близка к западноевропейскому образцу — к ранней Франции времен Меровингов или Каролингов.