Эскадра приближалась к Севастополю. Сидя у иллюминатора, адмирал замечал, как ветер раздувает порванные, обугленные паруса кораблей, идущих рядом, как тянутся изо всех сил "Владимир" и "Три святителя". Скрывая недовольство, он глядел, как на кораблях поднимают по приказу Меншикова карантинные флаги. Приказ этот час назад принят был головным кораблем от посыльного судна. В Севастополе празднично готовились к встрече победителей, и тем не менее главнокомандующий, оберегая город неведомо от каких болезней, хотел два-три дня придержать корабль на рейде.
Пошатываясь на волне и грузно оседая правым бортом, расписанным по борту какими-то диковинными узорами, с поверженным на корме флагом, шел плененный в бою турецкий корабль "Нессими-Зефир". На нем в капитанской каюте, весь перевязанный, будто спеленатый бинтами, с ожогами на теле и на лице, недвижно, закрыв глаза и выставив в жалобной надменности черную бороду, лежал маленький ростом Осман-паша, знакомый Нахимову еще по Наваринскому сражению. Второй раз берет его в плен Нахимов.
3
Ждут событий в России и в Турции. Флот союзников вышел из бухты Безик и лег курсом на Севастополь. Ждет Слэд своей участи, и наконец он приглашен к капудан-паше.
Морской министр принял его на загородной своей даче как ни в чем не бывало, словно забыв о бегстве "Таифа", - спасибо Стрэтфорду Рэдклифу. Показывая на английские корабли, расположенные на рейде, министр спросил:
- Мустафа, что ты думаешь? Они долго будут здесь стоять?
Слэд понял: капудан-паша ждет его откровенности в искупление проступка, совершенного под Синопом. Министр не уверен в англичанах! Их паровые суда могли бы настигнуть Нахимова в тот несчастный для Турции день и отомстить за Синоп! Весть о Синопском бое, привезенная Слэдом, должна бы принудить к этому Стрэтфорда Рэдклифа. Тогда еще не было поздно!
Оказывается, капудан-паша гораздо больше недоволен английским послом, чем им, Слэдом!
- Я спешил в ту ночь, думая об отмщении! - угадывая его мысль, быстро сказал Слэд. - Теперь уж не миновать войны, хотя в ней почти не будет участвовать турецкий флот, эскадра ждет лишь ветра! Но английские корабли готовы к бою. Я так думаю, благороднейший.
Так называл он министра, следуя обычаю и не боясь витиеватости, понимая под "ветром" отнюдь не только погоду на море. Капудан-паша тихо кивнул головой. Да, они ждут ветра, того часа, когда окончательно сговорятся Париж и Лондон: Синоп предупреждение всем! В "Таймсе" - об этом знает Слэд-признаются, что Синопское поражение подает повод к важным заключениям о превосходных качествах русского флота.
- Правда ли, Мустафа, что английский командующий берет с собой на свой флагманский корабль жену?
- Я слышал об этом, благороднейший.
Капудан-паша долго молчал, закрыв глаза, как бы ясно представляя себе за толстыми веками, что за жена у англичанина и какой выглядит на его корабле семейная, по-домашнему обставленная каюта. Немного рябое, пятнистое на солнце, благодушно полное лицо министра с широким вздернутым носом изображало вместе с тем полное равнодушие к командующему.
- У него одна жена, Мустафа, она ведь не может его не любить? - вдруг сказал он, приоткрыв веки. И, не дожидаясь ответа, лепимо добавил: -Она одна и любимая, и он ею рискует.
Казалось., министра явно забавляло, что у командующего одна жена и в бою она будет на корабле.
- Старуха? - спросил он. - Ну конечно, лорд Раглан не польстится на молодую. И можно ли им не любить друг друга? Нет, Мустафа, никак нельзя. Не быть любимой-несчастье, а перестать ею быть-бесчестье. Но скажи все-таки, что это за женщина?
Слэд передал все ему известное о жене лорда Раглана, не преминув сообщить и сплетни, ходившие в обществе, и поинтересовался:
- Вас пугает дурная примета - женщина на корабле?.. Министр поднял голову и ответил полусерьезно:
- Посоветуй, как окурить благовониями их корабль? Слэд догадался: как ни невероятно, но морской министр печется о том, чтобы мулла мог совершить моление возле этого корабля и этим сохранить турецкие корабли от гибели, как поступают в холерные дни, избегая заразы... Министр был похож сейчас на купца, в шелковом халате, с серьгой в ухе, с ярко-красными от битеня губами, и ко всему прочему еще и фаталист. Он до смерти боится жены лорда Раглана. Слэд вспомнил, что говорили о турецких вельможах: "Они сластолюбивы и храбры, изнеженны и в то же время суровы, нет никого противоречивее их!" Он поглядел на капудан-пашу, обдумывая, что сказать, не выдав своей насмешки и не обещая содействия в невозможном.
- Надо будет убедить жену лорда Раглана сойти на берег.
- Больше ты ничего не можешь предложить? - зло осведомился министр.
- Больше ничего, благороднейший. Разговор происходил на открытой, затемненной виноградными лозами террасе. Ставни плотно закрывали узкие, выходящие в сад окна. Кальян и флакон с душистым розовым маслом были брошены на мохнатом ковре, в углу. Где-то бил фонтан, навевая прохладу, и плакали горлицы в невидных, привешенных к деревьям клетках. Слэд знал, что капудан-паша держит в саду множество певчих птиц. Сейчас безлюдье кругом и небрежность в обстановке вызывали впечатление заброшенности его дома. Слэд подумал, что и в этом есть что-то нарочитое, еще не изученное им в этой стране, где странно перемежается праздничность с запустением, косность со стремлением к совершенству. А может быть, капудан-паша покидает свой дом и считает, что так вести себя приличествует солдату.
- Нам стало трудно помогать Шамилю, - сказал министр, помолчав, помня, что Слэд привозил горцам из Константинополя порох, свинец и обещал в эту осень доставить к берегам Абхазии большой турецкий десант. - Осман в плену! Никогда мы еще не были, Мустафа, столь зависимы от англичан!
Доверительность его пугала Слэда. Провинившийся Слэд казался капудан-паше больше "своим" человеком, чем ранее, и в то же время более полезным в его связях с соотечественниками. Конечно, капудан-паша не первый сановник в государстве, и доверие его не очень уж большая честь, но сейчас оно и обнадеживало и пугало. О его вине, видно, забыли во дворце султана или не хотят вспоминать.
Как бы поняв, что может предложить Слэд, министр сказал, не меняя позы и полузакрыв глаза:
- В нашей стране вводятся два наказания: одно прямое - казнь или тюрьма, другое - скрытое отношение к человеку, лучшее, чем он того стоит. Он получает, иначе говоря, наше расположение в долг. Понял ли ты меня?
И вдруг выкрикнул, с бешеным и злым осуждением в широко раскрывшемся взгляде:
- Мустафа, как ты мог оставить Османа, не выйти м другую линию, не сбить огонь русских кораблей? Твой корабль-брат "Эрекли"! Твой корабль-честь Турции!
И начал тихо покачивать головой, снова полузакрыв глаза и наморщив лоб, словно пересиливая мучительную боль. Теперь он был похож на молящегося дервиша. Слэд но мог постигнуть это быстрое превращение из благорасположенного к нему хитреца в обвинителя, но радовался тому, что министр, высказавшись, не таит больше своих к нему чувств.
- Расскажи, что знаешь о Нахимове, - так же неожиданно попросил министр, когда Слэд уже, освоился с неровностью его манеры разговаривать.
- Он закончил кадетский корпус и служил сперва на Балтийском море в первом офицерском чине, - обстоятельно начал Cлэд.
Министр досадливо махнул рукой, и на лице его изобразилось раздражение, готовое вновь вызвать вспышку гнева.
- Не о том. Ты, кажется, совсем мало знаешь!.. Резким движением он вынул из кармана пачку написанных бумаг и бросил Слэду на колени...
- Прочитай. Здесь о том, что говорят о Нахимове у нас и на Балканах. Как же это, дорогой наш советник, ты такой плохой литератор?
- Литератор? - переспросил Слэд в тяжелом недоумении. - Я моряк...
- Литератор тот, кто собирает песни, притчи и по ним знает о народе, кто-выдумщик, фантазер, проповедник и мечтатель, а не только пушкарь и корабельный мастер. Литератор - каждый образованный офицер, кто читает Саади, Монтескье, Петрарку, а не... модного у вас Поль-де-Кока, а прочитав, напишет свое. Осман писал проповеди, сэр Стрэтфорд Рэдклиф сочиняет стихи. Неужели ты... только... донесения о нас пишешь? И то небось на плохой бумаге. Не пойму тебя, Мустафа, зачем ты живешь у нас? Не храбр ты и не литератор...
