«Слабая, с длительными перерывами радиосвязь была причиной опоздания информации, направляемой с линии фронта в высшие штабы. Поэтому и решения, которые принимались в штабах и, в свою очередь, передавались на фронт, часто не соответствовали изменившейся боевой обстановке. К примеру, вечером 26 июня, когда, смяв правый фланг 11-й немецкой танковой дивизии и разгромив один из её танковых полков, наша дивизия вышла к Дубно, никто из нас не знал, что с юга, нанеся огромные потери другим соединениям 48-го немецкого моторизованного корпуса, успешно продвигается к нам навстречу 8-й мехкорпус генерала Д. И. Рябышева. Забегая вперёд, отмечу, что подобная ситуация повторилась и на следующий день, когда все три корпуса — 36-й стрелковый, 8-й и 19-й механизированные — опять наступали на дубненском направлении. Опять мы и наши соседи, стрелки 36-го корпуса, вышли на подступы к Дубно, но не знали, что в город уже ворвалась 34-я танковая дивизия полковника И. В. Васильева из 8-го мехкорпуса. Таким образом, 26 и 27 июля советские танковые клинья дважды и очень глубоко — до 30 км — врезались в оба фланга немецкого 48-го моторизованного корпуса. Однако отсутствие связи между этими клиньями и взаимная неосведомлённость не позволили довести дело до логического конца — до окружения 48-го мотокорпуса между Бродами и Дубно. А что такое окружение назревало, было видно и по войскам противника. Когда вечером 26 июня мы гнали фашистов к Дубно, это уже было не отступление, а самое настоящее бегство. Части 11-й танковой перемешались, их охватила паника. Она сказалась и в том, что кроме сотен пленных мы захватили много танков и бронетранспортёров и около 100 мотоциклов, брошенных экипажами в исправном состоянии. На подходе к Дубно, уже в сумерках, танкисты 86-го полка разглядели, что к ним в хвост колонны пристроились восемь немецких средних танков — видимо, приняли за своих. Их экипажи сдались вместе с машинами по первому же требованию наших товарищей. Пленные, как правило, спешили заявить, что не принадлежат к национал-социалистам, и очень охотно давали показания. Подобное психологическое состояние гитлеровских войск, подавленность и панику наблюдать снова мне довелось очень и очень не скоро — только после Сталинграда и Курской битвы. Отсюда можно сделать вывод, что контрудар механизированных корпусов Юго-Западного фронта, начавшийся на пятый день войны, оказал на гитлеровские войска сильное моральное воздействие».
Но, судя по записи, которую сделал 29 июня в своём дневнике начальник генерального штаба вермахта генерал-полковник Ф. Гальдер, на немецкие войска было оказано не только моральное воздействие:
«На правом фланге 1-й танковой группы 8-й русский танковый корпус глубоко вклинился в наше расположение и зашёл в тыл нашей 11-й танковой дивизии. Это вклинение противника, очевидно, вызвало большой беспорядок в нашем тылу в районе между Бродами и Дубно. Противник угрожает Дубно с юго-запада, что при учёте больших запасов вооружения и имущества в Дубно крайне нежелательно».
Потери 1-й немецкой танковой группы составили на 4 сентября 1941 года 408 танков, из них 186 безвозвратно. Эти цифры могли быть ещё больше, если бы в контрударе принимал участие 4-й механизированный корпус (командир — генерал-майор А. А. Власов), в котором имелись 313 Т-34 и 101 КВ. Но корпус этот действовал южнее, в полосе 6-й армии. Были велики и наши потери — после трёх дней операции все четыре мехкорпуса остались практически без танков. В целом же с 22 июня по 9 июля 1941 года потери Красной Армии составили 11 712 танков, в том числе и почти все Т-34. Причём это были безвозвратные потери, так как отремонтировать повреждённые машины не представлялось возможным — поле боя оставалось за немцами.
Огромные потери людей и техники привели к экстренному переходу от корпусов к более мелким формированиям — бригадам, полкам и батальонам.
В битве за Москву принимали участие бригады разной организации. Так, 8-я танковая бригада, например, имела полковую структуру. На её вооружении состояло 22 Т-34, 7 KB и 32 лёгких танка. 4-ю танковую бригаду (с 11 ноября 1941 года — 1-я гвардейская) сформировали в сентябре 1941 года в Сталинграде уже по батальонной схеме организации, включив в её состав 49 машин (из них 16 — Т-34 производства СТЗ). Это соединение под командованием М. Е. Катукова успешно действовало под Орлом и Мценском, сражаясь против 2-й немецкой танковой группы генерала Г. Гудериана, а затем, совершив 360-км марш своим ходом, вступило в бой на Волоколамском направлении. Говоря о 1-й гвардейской бригаде, нельзя не упомянуть старшего лейтенанта Д. Ф. Лавриненко. Он участвовал в 28 боях. Три танка Т-34, на которых он воевал, сгорели. В день своей гибели, 17 декабря 1941 года, под Волоколамском Лавриненко подбил 52-й по счёту танк противника и стал самым результативным советским танкистом периода Второй мировой войны.
В обороне Москвы участвовали и танки-истребители — Т-34 с 57-мм пушкой.
Танк-истребитель Т-34 с пушкой ЗИС-4, подбитый на подступах к Москве. 21-я танковая бригада, 1941 год. (Фото из коллекции М. Барятинского)
Около 10 таких машин имелось в составе 21-й танковой бригады, сражавшейся на Клинском направлении. Только за два дня, 15 и 16 ноября, 21 тбр, действуя из засад, подбила 18 вражеских танков.
7 ноября 1941 года по Красной площади в Москве прошли 160 танков, 40 из них — «тридцатьчетвёрки» 33-й танковой бригады.
В целом же в танковых частях Красной Армии, оборонявших Москву, количество танков Т-34 было невелико. Преобладали лёгкие боевые машины как старых марок, так и новые Т-60. Скажем, в начале октября 1941 года Западный фронт располагал 483 танками, из которых только 45 были Т-34 и КВ. К концу года число Т-34 в войсках несколько возросло, но не превышало 25–30 % от общего количества боевых машин.
Такое положение сохранялось и в 1942 году, несмотря на рост выпуска Т-34. В танковых войсках 61-й армии, например, перед началом проведения в июле 1942 года Волховской наступательной операции имелось 334 танка семи марок. Из них только 67 (20 %) — Т-34.
«Рабочей лошадкой» советских танковых войск Т-34 стали только в 1943 году. Это хорошо видно на примере Центрального и Воронежского фронтов накануне Курской битвы.
Таким образом, в танковом парке двух фронтов в июле 1943 года «тридцатьчетвёрки» составляли уже 62 % и вынесли на себе основную тяжесть жесточайших танковых сражений на Курской дуге, в том числе и знаменитого Прохоровского. Последнее, вопреки сложившемуся стереотипу не проходило на каком-то отдельно взятом поле, типа Бородинского, а осуществлялось на фронте протяжённостью до 35 км и представляло собой ряд отдельных танковых боёв.
Вечером 10 июля 1943 года командование Воронежского фронта получило приказ Ставки ВГК о проведении контрудара по группировке немецких войск, наступавшей на Прохоровском направлении. Для этой цели из состава резервного Степного фронта в состав Воронежского фронта были переданы 5-я гв. армия генерал-лейтенанта А. С. Жадова и 5-я гв. танковая армия генерал-лейтенанта танковых войск П. А. Ротмистрова. 5 гв. ТА была первой танковой армией однородного состава. Её формирование началось 10 февраля 1943 года, и к началу Курской битвы она дислоцировалась в районе Острогожска (Воронежская обл.). В состав армии входили 18 тк, 29 тк и 5 гв. мк.
6 июля в 23.00 был получен приказ, требовавший сосредоточения армии на правом берегу реки Оскол. В 23.15 передовой отряд армии уже начал движение, а спустя 45 минут тронулись с места и главные силы. Необходимо отметить безукоризненную организацию марша. По маршрутам движения колонн было запрещено встречное движение. Армия двигалась круглосуточно, с короткими привалами для заправки машин. Марш надёжно прикрывался зенитной артиллерией и авиацией, и благодаря этому остался не замеченным вражеской разведкой. За трое суток армия переместилась на 330–380 км. При этом почти не было случаев выхода боевых машин из строя по техническим причинам, что свидетельствует как о возросшей надёжности танков, так и о грамотном техническом обслуживании техники.
