Скупщик услышал, как по толпе прокатился негодующий ропот, и слегка поежился от страха.
– Я тут ни при чем, – поспешно выговорил он. – Я всего лишь оценщик. Спросите других. Сходите к ним с этой жемчужиной. А лучше пусть они сами придут сюда – тогда вы убедитесь, что мы не в сговоре. Бой! – крикнул он и, когда в заднюю дверь просунулась голова слуги, добавил: – Бой, отправляйся к такому-то, такому-то и такому-то и попроси заглянуть ко мне. Не говори зачем. Просто скажи, что я буду очень рад их видеть.
Правая рука скупщика вновь спряталась под стол, достала из кармана новую монету и принялась перекатывать ее по пальцам.
Соседи зашептались. Они с самого начала предполагали нечто подобное. Жемчужина, конечно, большая, но цвет у нее какой-то странный. Она сразу показалась им подозрительной. И потом, тысяча песо на дороге не валяется. Для бедняка это тоже деньги. Может, стоит согласиться? Ведь еще вчера у Кино не было вообще ничего.
Кино весь подобрался и напружинился. Он чувствовал, что рядом крадется судьба, рыщут волки, реют стервятники – чувствовал, как вокруг сгущается зло, но был не в силах себя защитить. В ушах у Кино звучала музыка врага, а на черном бархате сверкала великая жемчужина, так что скупщик не мог оторвать от нее глаз.
Толпа в дверях заколебалась и раздалась, пропуская троих дельцов. Все притихли, боясь пропустить хоть слово, не заметить малейший жест или взгляд. Кино был безмолвен и насторожен. Кто-то легонько потянул его за рубашку. Он обернулся, встретился глазами с Хуаной, и это придало ему сил.
Скупщики не взглянули ни друг на друга, ни на жемчужину.
Хозяин конторы сказал:
– Я определил стоимость этой жемчужины, однако владелец не считает ее адекватной. Прошу вас произвести оценку данного… данного предмета и предложить свою сумму. Заметьте, – обратился он к Кино, – я не назвал, сколько предложил сам.
Первый скупщик, сухопарый и жилистый, казалось, увидел жемчужину только теперь. Он взял ее в руку, покатал между большим и указательным пальцем и презрительно бросил на поднос.
– Я в обсуждении не участвую и цену предлагать не собираюсь, – сухо произнес он, кривя тонкие губы. – Это не жемчужина, это какое-то страшилище. Она мне не нужна.
Второй скупщик, маленький человечек с робким тихим голоском, взял жемчужину и принялся внимательно ее разглядывать. Он достал из кармана увеличительное стекло, изучил под ним жемчужину и негромко рассмеялся.
– Искусственный жемчуг и то лучше. Знаю я такие жемчужины – мягкие и хрупкие, как мел. Через пару месяцев она потеряет цвет и раскрошится. Вот, сами посмотрите…
Он протянул Кино стекло и показал, как им пользоваться. Кино, который никогда прежде не видел поверхность жемчужины под увеличением, был потрясен, как странно она выглядит.
Третий скупщик взял у Кино жемчужину.
– Один мой клиент любит такие, – сказал он. – Готов предложить пятьсот песо. Если повезет, продам ее за шестьсот.
– Я глупец, знаю, – сказал сидящий за столом толстяк, – но мое предложение по-прежнему в силе. Предлагаю вам тысячу песо… Эй, что это вы делаете?..
Кино поспешно выхватил у третьего скупщика жемчужину, завернул ее в оленью кожу и бросил в карман.
– Мошенники! – яростно крикнул он. – Моя жемчужина больше не продается. Я отправлюсь с ней к другим покупателям – дойду, если надо, до самой столицы!
Скупщики быстро переглянулись. Они перегнули палку и знали, что их за это накажут.
– Пожалуй, готов предложить полторы тысячи, – поспешно сказал тот, что сидел за столом.
Кино уже пробирался сквозь толпу. Шум голосов доходил до него смутно, так стучала в ушах разгоряченная яростью кровь. Он протолкался вперед и зашагал прочь, а за ним торопливо засеменила Хуана.
Вечером, за ужином из кукурузных лепешек и вареных бобов, соседи обсуждали главное событие этого утра. С виду жемчужина хороша, но кто его знает? Раньше они никогда таких не видели. Да и вообще, скупщикам, наверное, лучше знать.
– Заметьте, они даже не совещались между собой. Все четверо поняли, что жемчужина ничего не стоит.
– А если они заранее сговорились?
– Тогда, выходит, нас всю жизнь водили за нос.
Возможно, говорили одни, стоило согласиться на полторы тысячи. Это большие деньги – Кино в жизни столько не видел. Похоже, он просто упрямый дурак. А если Кино действительно отправится в столицу, но так и не найдет покупателя? Ему такого удара не перенести.
Теперь, говорили другие, самые боязливые из соседей, когда Кино унизил скупщиков, они вообще не пожелают иметь с ним дело. Он сам обрубил сук, на котором сидел.
Кино смелый человек, возражали третьи, решительный человек. И он прав. Возможно, его смелость еще принесет пользу всем нам. Эти последние гордились Кино.
Кино сидел на циновке, погруженный в тяжелые раздумья. Он закопал жемчужину под камнем у очага и теперь не отрываясь смотрел на камышовую циновку, так что ее плетеный узор плясал у него перед глазами. Кино потерял один мир и не сумел покорить другой. А еще он боялся. Никогда в жизни Кино не бывал далеко от дома. Он боялся чужаков и чужих мест. Его приводила в ужас мысль о столице – воплощении всего чуждого. Путь к ней лежал по горам и по морю, тянулся целую тысячу миль, и каждая миля этого ужасного пути внушала страх. Но Кино уже потерял старый мир и теперь должен обрести новый. Его мечта о будущем реальна – разрушить ее невозможно. Он произнес: «Я пойду», и его слова тоже стали чем-то реальным. Решиться пойти и сказать об этом вслух – все равно что проделать полпути.
Хуана наблюдала за Кино, пока он закапывал жемчужину; наблюдала, пока умывала и кормила Койотито грудью, пока пекла кукурузные лепешки на ужин.
Вошел Хуан-Томас. Он присел на корточки рядом с братом и долго молчал, пока Кино не заговорил сам:
– Что еще мне оставалось? Они обманщики!
Хуан-Томас мрачно кивнул. Он был старше, поэтому Кино всегда обращался к нему за мудростью.
– Трудно сказать, – ответил Хуан-Томас. – Мы знаем, что нас обманывают с рождения до самой смерти. Даже за гроб наш дерут втридорога. Но мы как-то выживаем. Ты бросил вызов не скупщикам жемчуга, а всем порядкам, всему устройству жизни, и я за тебя боюсь.
– Чего мне бояться, кроме голодной смерти?
Хуан-Томас медленно покачал головой.
– Голодной смерти следует бояться каждому. Допустим, ты прав. Допустим, твоя жемчужина действительно стоит больших денег. Думаешь, на этом все закончится?
– Что ты имеешь в виду? – спросил Кино.
– Сам не уверен, но мне за тебя страшно. Ты идешь по неизведанной земле, не зная дороги.
– Я все равно пойду, и скоро.
– Да, – согласился Хуан-Томас. – Идти надо. Хотя сомневаюсь, что в столице тебя ждет что-то другое. Здесь у тебя есть друзья, есть я, твой брат. Там не будет никого.
– Что еще мне остается?! – воскликнул Кино. – Против моей семьи замышляют недоброе. Надежда моего сына на лучшую жизнь – вот на что они покусились. Но друзья меня защитят.
– Если это не причинит им неудобств и не подвергнет опасности. – Хуан-Томас поднялся, готовясь уйти. – С Богом.
– С Богом. – Кино даже не поднял глаз, таким непонятным холодом повеяло от этих слов.
Хуан-Томас ушел, а Кино еще долго сидел на циновке, погруженный в раздумья. Его окутало безразличие и какая-то серая безнадежность. Казалось, все пути перекрыты; в голове звучала только темная музыка врага. Чувства болезненно обострились, а ум вновь обрел глубокое соучастие со всем мирозданием – дар, полученный от предков. Слух Кино улавливал малейший звук близкой ночи: сонные жалобы устраивающихся на ночлег птиц, любовные стенания кошек, шелест волн по песчаному берегу, монотонный звон дали. Кино чувствовал резкую вонь обнажившихся при отливе бурых водорослей. В слабом свете огня узор плетеной циновки плясал перед его одурманенным взором.
Хуана с беспокойством смотрела на мужа. Она знала его и знала, что лучше всего просто молчать и быть рядом. Хуана словно тоже слышала музыку врага и боролась с ней, негромко напевая песню семьи – песню о надежности, теплоте и важности семьи. Она держала на руках Койотито и пела ему, чтобы отогнать зло. Ее голос смело бросал вызов темной музыке врага.
