– То наши дела, – спокойно ответил Горм. – Думаю, Ютландец еще пожалеет о том, что прогнал нас. Если уже не пожалел. Так вы свяжете нам руки или позволите идти так?

– Идите. – Пожал плечами Хельги. – Вы же дали клятву… Дом! – Он взглянул на пылавшую крышу, и глаза его округлились: – О, боги! Дом! Харальд, Снорри, скорее!

Схватив секиры, все – естественно, кроме пленников – принялись дружненько рубить дверь, прерываясь иногда на призывы к находящимся внутри защитникам. Дескать, кругом свои, пора бы отпирать засовы, не то сгорите. Защитники, впрочем, выбираться наружу не торопились. То ли не верили, то ли задохнулись все в дыму.

– Позволь я, – попросил подбежавший Трэль. Хельги отодвинулся от двери. Достав нож, Навозник принялся деловито ковыряться в дверных петлях.

– Готово, – через некоторое время весело крикнул он.

Подняв с земли валяющийся щит, обитый железом, Хельги осторожно заглянул в черное нутро дома. Пахнуло дымом и жаром…

– Надо идти, – крикнул Трэль и, бросившись к колодцу, смочил водой подобранную тряпицу. Разорвал, протянув половину Хельги, намотал на лицо – сын ярла поступил так же – и, глубоко вздохнув, бросился в дом…

В доме, полном густого дыма, обнаружились задохнувшиеся слуги, кашляющий дед со слезящимися глазами и неподвижно лежащая девушка…

– Сельма! – Сразу узнал Хельги. В синем сборчатом платье, в коричневом сарафане, крашеном корою дуба, дочь Торкеля-бонда, похоже, была мертва. Застывшее, словно бледная маска, лицо, посеревшие губы, закрытые глаза… А может? Все затуманилось в сознании Хельги и вновь забили барабаны. Не сознавая, что делает, он опустился на колени и, припав губами к полураскрытым губам девушки, начал с силой вдувать в ее легкие воздух, одновременно нажимая руками на грудь. И р-раз… И два… И три… Толпившиеся вокруг соратники, широко раскрыв глаза, в ужасе смотрели на явно сошедшего с ума Хельги. Целовать мертвую, да еще и обнимать ее! Да-а… это уж никуда не гоже… А сын ярла, не обращая никакого внимания на застывших изваяниями друзей, продолжал свое непонятное дело. Продолжал до тех пор, пока… Пока ресницы Сельмы не дрогнули и из груди не вырвался легкий вздох.

– Жива! – Оторвался от губ девушки Хельги, обвел все присутствующих счастливым радостным взглядом. – Слава богам, жива!

Было раннее утро. Тот самый час, когда затихли уже все ночные шорохи, но ничего, ни единый звук, не выдавало приход нового дня. Над фьордом клубился зеленовато-белесый туман, густой, непроницаемый, гулкий. Наползая на берега, туман растекался по низменностям липкой овсяной кашей, стекал в овраги, медленно, но верно подбирался к ручью. По всему – и день ожидался такой же туманный, пасмурный – солнце всходило в густых облаках, а сумрачное низкое небо затянули серые тучи, вот-вот готовые пролиться дождем. В этот час далеко по всей округе разнесся стук копыт, и небольшой отряд всадников, пригнувшихся к гривам коней, выскочив из леса, промчался по старой дороге вдоль Радужного ручья и вновь скрылся в лесной чащобе.

Часовой на недавно сложенной из камней башне в усадьбе Сигурда – кажется, это был Снорри – услыхав стук копыт, напрягся и пододвинул к губам огромный рог, висевший на специальной балке. Миг – и все обитатели усадьбы будут разбужены низкой угрюмой нотой, напоминавшей мычание рассерженного быка. Часовой набрал в легкие побольше воздуха… Стук копыт затих вдалеке за ручьем, так же внезапно, как и послышался. Что ж… Пожав плечами, воин отвел рог в сторону и поправил на плече лук.

А всадники проскакали, петляя, по темному лесу, выбрались на дорогу и свернули к длинному озеру с топкими болотистыми берегами, поросшими молодым камышом и реденькими ивами. За озером виднелись сквозь уходивший туман серые крыши строений. То был хутор хозяйки Курид, вдовы одного из бондов и дальней родственницы Торкеля.

Подъехав лесом к самому хутору, всадники остановились – в серых, с навершьями, шлемах, в добрых кольчугах и кожаных панцирях, некоторые – с круглыми деревянными щитами, выкрашенными в красный цвет и оббитыми железными полосками. Все с копьями, мечами, секирами. Один из воинов, в кольчуге и золоченом шлеме, поднял вверх руку – остальные столпились вокруг, выслушивая указания. Затем кивнули, и несколько всадников понеслось в обход хутора, а двое, спешившись, перелезли через каменную ограду и, оглядываясь, побежали через двор к воротам.

Хозяйка Курид, видимо, не обращала никакого внимания на возможные опасности – да таковых и не видали тут уже давно. Ну, появлялись, бывало, в лесах шайки бродяг, однако не настолько многочисленные и дисциплинированные, чтобы напасть на усадьбу, полную вооруженных людей, слуг и прочего народа. Вот и привыкли на хуторе Курид к спокойной жизни – даже часовых не выставили, а единственный сторож-мальчишка храпел себе в копне желтого прошлогоднего сена. Его сначала разбудили – ведь недостойно викинга убивать спящих! – а затем сразу и закололи длинным узким кинжалом, ударив прямо в сердце. Парень лишь чуть дернулся, ничего не понимая, а из уголка рта его потекла на гнилую солому темно-красная ниточка крови.

Въехав во двор, предводитель в золоченом шлеме поднял над головой огромных размеров секиру и молча опустил ее вниз. Так же беззвучно – не издавая никаких воинственных криков – воины выбили дверь и ворвались в дом. Он был такой же, как и все дома в округе, дом тетки Курид – длинный, вытянутый, с покрытой дерном крышей, похожий на перевернутый кверху килем корабль.

Нападавшие действовали стремительно и быстро. Не гася тусклых светильников – самим бы ничего не было видно – принялись колоть копьями налево-направо, туда, где на широких лавках спали родичи Курид. И только тихие предсмертные стоны раздавались по сторонам в этот утренний час. Тут уж викинги не считались с честью – нападение совершено, многие, попытавшиеся было оказать сопротивление – те, кто спали у самого входа – тут же были убиты, ну а, раз остальные не захотели проснуться – это уж их дело. Они что, глухие? Ни звона мечей ни стона раненых не слышат? Что ж, тем хуже для них…

Впрочем, не все протекало так гладко. В доме Курид тоже было не так уж мало воинов, а настоящему викингу собраться – только подпоясаться – да и собираться-то не надо, схватил со стенки висящий там меч или секиру – и вперед, в битву!

– Бей нидингов! – схватив прислоненное к балке копье, грозно закричала сама хозяйка. Едва проснувшаяся, с длинными седыми волосами и крючковатым носом, она напоминала злобную фурию. Однако копьем действовало умело, ловко насадив на него одного из не ожидавших такого отпора нападавших.

– Ага! – Возопила Курид, собирая вокруг себя немногочисленных уцелевших защитников. – Да поможет нам Один! – Она ловко отбила древком летящую секиру и, в свою очередь метнула копье с такой сокрушительной силой, что то насквозь пронзило шею врага. Ободренные этим успехом, обороняющиеся перешли в контрнаступление: размахивая мечами и секирами и издавая устрашающие вопли, они попытались прорваться к выходу. И в какой-то момент им это вроде бы удалось… Удалось бы…

Если б в дверях не появилась мощная фигура вражеского вожака. Двумя ударами огромной секиры он напрочь раскроил черепа защитников и остановился прямо напротив Курид, словно нехотя отбив удар ее меча.

Та вдруг остановилась, пристально всматриваясь в лицо врага, полускрытое шлемом. Однако рыжую бородищу шлем скрыть не мог.

– Я узнала тебя, Бьярни Альвсен, – гулко сказала Курид и презрительно бросила меч к ногам вражеского вождя. – Ты убил всех моих родичей, убей же и меня! Но знай, я приду за тобой из другого мира. – С этими словами Курид прыгнула на Альвсена, словно разъяренная рысь, и, изрыгая ругательства, вцепилась сильными пальцами в шею.