Мэриголд Петтимен сидела возле мягко светящейся радиолы, уложив прямо поверх папильоток пузырь со льдом, и ждала своего мужа Эвана. Тихонько бормотало радио – заканчивались шестичасовые новости. «А теперь о погоде. Сегодня ожидается небольшой дождь».

– О господи, – вздохнула Мэриголд.

Она взяла с журнального столика маленький коричневый пузырек, вытряхнула на ладонь три таблетки, разом проглотила, откинулась на спинку кресла и потерла виски. Это была худая, нервная, похожая на гончую женщина. От постоянного возбуждения на ее щеках горели красные пятна. Услышав, как в замке двери-ширмы повернулся ключ, Мэриголд резко выпрямилась и с беспокойством крикнула:

– Эван, это ты?

– Да, дорогая, – донеслось в ответ.

– Сними туфли и стряхни пальто, прежде чем входить, хорошо?

Башмаки Эвана застучали по дощатому полу веранды, клацнули сдвинутые прищепки. Эван отпер дверь и шагнул на кухню, вымытую и продезинфицированную не хуже операционной.

Эван Петтимен, плотный светловолосый толстяк с желтоватым цветом лица и маленькими пронзительными глазками, любил потрогать женщин. В разговорах он имел привычку близко наклоняться к собеседнице, облизывал губы, а во время танцев крепко обнимал партнершу, прижимаясь к ней бедром. Женщины в Дангатаре были вежливы с советником Петтименом – как-никак, глава графства и супруг Мэриголд, – однако, завидя его, тут же отворачивались и начинали разглядывать витрины либо вспоминали, что забыли купить кое-что важное в магазине на другой стороне улицы. Мужчины тоже его избегали, хотя пожимали руку со всей сердечностью. Советник Петтимен потерял сына, да и вообще в жизни ему досталось – чего стоит хотя бы его жена, невротичка Мэриголд. Как чиновник, Эван Петтимен хорошо справлялся со своими обязанностями, решал многие вопросы, не понаслышке знал, что такое зарабатывать на хлеб собственным трудом.

Когда Эван появился в Дангатаре, Мэриголд была невинным созданием, хрупким, застенчивым цветком. Ее отец возглавлял Совет графства и оставил дочери в наследство кучу денег. Эван Петтимен женился на ней, легко вскружив девушке голову. У нее начали пошаливать нервы, с годами состояние ухудшалось, но окончательно надломила Мэриголд трагическая смерть их сына – Стюарта Петтимена убили.

Эван направился прямиком в ванную. Снял одежду, положил в корзину для белья, аккуратно закрыл крышку. После душа облачился в чистую накрахмаленную пижаму, которая лежала тут же на скамейке, свежевыстиранный халат и суконные тапки, почти новые.

– Добрый вечер, голубка моя, – поздоровался он и чмокнул жену в щеку.

– Ужин в холодильнике, – сообщила она.

Эван Петтимен поел за кухонным столом. Холодная говядина, томаты, очищенные от семечек, ровные кругляши свеклы без лишней жидкости, аккуратная горка тертой моркови, отварное яйцо, разрезанное надвое. Два ломтика белого хлеба, щедро намазанные маслом. Зная, что со стола посыплются крошки, Мэриголд подстелила под стул мужа газетку. Золотистый апельсин из собственного сада Эван почистил и съел над мойкой, не забыв выбросить корки в мусорное ведро. Мэриголд убрала со стола. Вымыла тарелку, вилку и нож в кипятке с мыльной пеной, залила мойку чистящим гелем, тщательно смыла, ополоснула и вытерла насухо, потом протерла все ручки и дверцы, на которых могли остаться следы от пальцев мужа. Эван вымыл лицо, причесал усы в ванной и вернулся на кухню.

– Завтра будет дождь, – сказала Мэриголд с истерическими нотками в голосе. – После него нужно будет мыть все стекла, да и дверные ручки с оконными задвижками пора как следует почистить.

Эван улыбнулся жене:

– Голубка моя, сейчас не время…

– Весна на дворе! – взвизгнула Мэриголд и прижала пузырь со льдом к вискам. – Я уже помыла стены и плинтусы, вытерла пыль с потолков и карнизов. Теперь пришел черед заняться дверями и окнами, надо только, чтобы ты снял ручки и задвижки.

– Избавь себя от лишних хлопот, дорогая, вымой вокруг них, да и все. Я очень занят.

Мэриголд сунула в рот кулак, забилась в угол, где стояла радиола, и закрыла глаза, вновь водрузив пузырь со льдом на макушку.

Эван наполнил грелку горячей водой.

– Пора в постельку, – пропел он и налил в ложку укрепляющую микстуру, которую жена принимала перед сном.

Мэриголд сжала губы и отвернулась.

– Дорогая, нужно выпить микстуру.

Она зажмурилась и отрицательно помотала головой.

– Ну хорошо, завтра я встану пораньше и перед завтраком сниму все дверные ручки и задвижки.

Мэриголд открыла рот. Эван дал ей микстуру, помог лечь в кровать.

– Двадцать лет назад Стюарт упал с дерева… – произнесла Мэриголд.

– Да, дорогая.

– Двадцать лет назад я потеряла моего сыночка…

– Ну-ну, птичка моя, успокойся.

– Я его не вижу.

Эван передвинул фотографию улыбающегося мальчика, их погибшего сына.

– Двадцать лет…

– Да, дорогая.

Эван налил в ложку еще микстуры, дал жене выпить. Когда Мэриголд уснула, он разделся и наклонился над ней, облизывая губы, потирая руки. Откинул одеяло, задрал ее ночную сорочку. Уложил безвольное тело так, как ему удобно: раздвинул колени жены, руки закинул за голову. Встал на четвереньки у нее между ног.

Наутро Мэриголд Петтимен, защищенная от опасного дождя крепкими стенами, стояла у кухонной мойки, погрузив красные, как копченая колбаса, руки в горячий мыльный раствор, и тщательно отмывала все дверные ручки и оконные задвижки.

В пятницу вечером футболисты и несколько фермеров сгрудились в дальнем углу бара, изучая схему футбольного поля, прикрепленную на мишени для игры в дартс поверх истерзанной дротиками фотографии Боба Мензиса[4]. На схеме в различных точках простым карандашом были нанесены фамилии игроков. Эксперты стояли кружком, качая головами.

– Черт побери!

– Чтоб мне лопнуть…

– Тренер от жары совсем сбрендил.

– Ну нет, если верить Тедди, у него свой план, своя тактика.

– Тедди просто хочет на тебе заработать.

– Сколько ты поставил?

– Фунт.

– Тренер прав, Бобби – мощный игрок, вот что важно.

– Лучше бы ему стоять по центру.

– Не забывай, у него травма.

– Он уже оправился после смерти своего пса?

Мужчины вновь покачали головами и вновь сосредоточились на схеме поля.

– Гунна – на позиции ровера[5].

– Гениальный ход! Если выпускать его на замену в связке с Бобби, эти двое уведут мяч с нашей половины на пятьдесят минут.

Это замечание было встречено одобрительным гулом. Засунув руки глубоко в карманы, мужчины отвернулись от стены.

В баре царило напряжение. Игроки, настроенные на завтрашний матч, и их болельщики толпились у стойки. Повсюду стояли кружки с пивом. Посетители задумчиво рассматривали стену, потягивая янтарный напиток. Когда в кружках осталось на один глоток, мужчины многозначительно переглянулись, хлопнули друг друга по рукам, надели фуражки и направились к выходу: их ждали на поле. Перл посмотрела на мужа и послала команде воздушный поцелуй. Ее ногти были накрашены ярко-красным лаком в тон губной помаде.

– Фред, разве тебе не нужно с ними?

– Перли, детка, мы должны подготовиться к большому празднику.

Она подошла к нему и склонила голову ему на плечо.

– Я так люблю наших парней…

Фред развернул Перл к себе, крепко обнял за талию худыми руками и зарылся носом в ее глубокое декольте, так что виднелись только кончики ушей.

– Они тебя тоже любят… – глухо проговорил он.

Зрители, выстроившиеся вдоль белой загородки, смотрели на бегающих по полю футболистов, чьи возбужденные крики эхом отдавались в зябких сумерках. Стремление к честной победе придавало спортсменам сил и мужества, несмотря на владевшие ими опасения. Болельщики волновались о судьбе сделанных ставок. Конечно, в победе своей команды они были уверены, и все же…