Лулу бегом поднялась по лестнице, едва не поскользнувшись в носках, помчалась в свою бывшую спальню и громко хлопнула дверью. Опомнившись, она распахнула дверь, крикнула вниз «Прошу прощения, Марта!» и осторожно прикрыла створку.

Она привалилась к двери, чтобы перевести дыхание, потом поспешила к окну и задернула занавески. Слева от входа стоял комод, к которому она направилась. Хотя она уступила Кэт свою комнату, ее одежда оставалась здесь, поскольку Кэт застолбила за собой шкаф в нижнем коридоре.

Из нижнего правого ящика, где лежало ее белье и ночные рубашки, Лулу извлекла шкатулку для украшений, принадлежавшую ее матери. Она была изготовлена из блестящего темного дерева с маленькими бронзовыми петлями, и родители привезли ее откуда-то из Италии, где они проводили свой медовый месяц. Лулу не помнила свою маму, но хорошо помнила, как заходила в ее комнату в доме на Брод-стрит в Чарльстоне и сидела на кровати, когда никто не знал об этом.

Пустая шкатулка для украшений стояла на туалетном столике. Когда Лулу набралась храбрости открыть ее, то увидела темное пятно на дне. Она сунула нос внутрь и заплакала, потому что там пахло ее мамой. Она забыла звук материнского голоса и прикосновение ее волос, но по-прежнему помнила ее запах. Когда Лулу подросла, она поняла, что ее мать пролила в шкатулку немного духов, но это не имело значения. Все равно, это была частица ее мамы, которая теперь принадлежала ей.

Осторожно достав шкатулку из тайного места, Лулу поставила ее на плетеный коврик между двумя одинаковыми кроватями и откинула крышку. Запах духов почти выветрился, осталось лишь слабое воспоминание, и все-таки к глазам Лулу снова подступили слезы. Она покачала шкатулку из стороны в сторону, чтобы осмотреть сокровища, собранные ею с тех пор, как она стала понимать, какие вещи имеют для нее наибольшее значение. Сначала она прикоснулась к полученной от отца центовой монетке, где был отчеканен год ее рождения – тысяча девятьсот тридцать третий, – и к паре сережек с подвесками в виде крошечных круглых раковин, которые Лулу нашла в нижнем ящике шкафа. Ей нравилось думать, что они тоже принадлежали маме. Она посмотрела на черепаховую пряжку для волос, полученную от Кэт, которую она не стала носить, потому что это был подарок одного из старых ухажеров ее кузины. Значит, пряжка была подарена не от чистого сердца, но вещь была такой красивой, что Лулу сохранила ее и иногда примеривала, если оставалась одна в своей спальне. Кэт никогда не спрашивала ее о своем подарке, и Лулу знала, что она забыла об этом, как только с ним рассталась.

Поковырявшись в шкатулке, Лулу нашла главное сокровище: ключ от роликовых коньков. Она поднесла маленькую вещичку к глазам и улыбнулась. Она каталась на роликах в тот вечер, когда подвернула лодыжку и Джим поспешил ей на помощь. Он отнес ее домой и облегчил ее страдания своей улыбкой и смехом. Единственный раз в жизни ей захотелось стать старше, потому что она прямо тогда решила, что хочет выйти замуж за Джима, и будет ждать, сколько понадобится ради того, чтобы он посмотрел на нее так же, как смотрел на Кэт.

Лулу медленно высвободила ленту из волос и обмотала ее вокруг тонкого запястья. Потом она взяла пряжку, закрепила ленту так, чтобы она не размоталась, и положила в шкатулку рядом с ключом от роликовых коньков.

Она положила ленту в шкатулку не потому, что ей так уж понравился Питер Новак. Она была не уверена, что он вообще нравится ей, хотя ей пришлось по душе, что ее сестра краснела, когда тот находился рядом, и как темнели ее глаза, когда он обращался к ней, и она становилась почти такой же красивой, как Кэт. Нет, Лулу спрятала ленту в шкатулку не потому, что это имело отношение к ее сестре, а потому, что лента всегда будет напоминать ей о том, как Кэт впервые оказалась в неловком положении. Лулу ожидала, что Питер предложит Кэтрин присоединиться к нему с Мэгги за ужином, а когда он не сделал этого, у нее появилась причина для приязни к новому знакомому, более основательная, чем его акцент и подарки.

Лулу как раз убрала шкатулку в тайное место, когда услышала, как Марта зовет ее:

– Мисс Лулу, спускайтесь немедленно!

Лулу подбежала к двери и распахнула ее с такой силой, что дверная ручка ударилась о стену. Девочка знала, что лучше не сердить Марту; Мэгги разрешила этой женщине наказывать Лулу, и, судя по всему, это происходило достаточно часто.

Задняя дверь осталась открытой, и Лулу выбежала наружу, едва не врезавшись в широкую спину Марты, чья темная кожа зловеще поблескивала под зимним солнцем. Белье исчезло с веревок, превратив бутылочное дерево в разноцветный маячок на заднем дворе, отдаленно похожий на настоящий маяк на острове Моррис. Лулу опустила голову и с виноватым видом сложила руки за спиной.

– Да, мэм?

– Мне не нужно спрашивать, кто поставил эту штуку здесь, на заднем дворе. Мисс Мэгги слишком много работает, а миссис Кэт слишком ленива, чтобы тратить время на подобные глупости.

Лулу почувствовала палец Марты на своем подбородке, она хотела посмотреть в глаза девочке.

– Мы не балуемся с вещами, в которых ничего не понимаем, слышишь меня? Ты не знаешь, что впускаешь в свою душу, когда играешь с такими дурными талисманами. Это не по-христиански! Этому дереву здесь не место.

Нижняя губа Лулу задрожала.

– Вы плохо думаете об этом дереве. Оно же такое красивое и еще… – она выдержала достаточно долгую паузу, чтобы Марта забеспокоилась.

– Что еще, солнышко?

– И еще оно напоминает мне о Джиме. Он рассказывал о бутылочных деревьях в Луизиане, где он родился. Оно помогает мне думать, что он рядом, и это снова делает меня счастливой.

– Ох, деточка! – вымолвила Марта, и ее голос уже не казался рассерженным. Она обняла девочку и прижала к себе. – Джим был хорошим человеком, и я знаю, что ты скучаешь по нему. Но ты не должна использовать эти языческие символы, чтобы помнить о нем.

Лулу уперлась подбородком в объемистый живот Марты и посмотрела на темнокожее лицо женщины, которую знала с рождения.

– Это единственная вещь, которая у меня осталась от него, Марта. Пожалуйста, не забирай ее! Думаю, я не вынесу, если потеряю еще и это.

Взгляд Марты смягчился, и Лулу поняла, что она победила.

– И если вам будет легче, обещаю сделать крест из двух ветвей, как подобает для христианской памяти о Джиме.

Марта отпустила ее.

– Ладно. Мне кажется, что если ты это сделаешь, то все будет в порядке. Только сделай поскорее, слышишь? До того, как кто-нибудь еще увидит это дерево.

– Да, мэм, – ответила Лулу и прошла на задний двор с опущенной головой. На ее губах играла едва заметная улыбка: она радовалась, что все обошлось. Она отвернулась от Марты, не в силах скрыть свою радость, но улыбка угасла на ее губах, когда она увидела выражение лица женщины: та наблюдала за ней, прищурив глаза, плотно сжав губы и покачивая головой.

Лулу подошла к дереву и опустилась перед ним на колени, изо всех сил желая, чтобы оно все-таки обладало волшебной силой, несмотря на то, что она только что говорила Марте. Все они нуждались в волшебстве, потому что все вокруг как будто вышло из равновесия. Это как будто ты катался на чертовом колесе и застрял на самой вершине: тошнотворное ощущение, которое возникает внутри, когда знаешь, что может случиться, но не в силах остановить происходящее.

Сейчас Лулу испытывала точно такое же ощущение, и никакие молитвы в церкви не помогали избавиться от него. Но бутылочное дерево с цветными бутылками и тихим шелестом ветра внутри успокаивало ее как ничто другое и заставляло верить в немыслимые, казалось бы, вещи. Она сделает так, как обещала Марте, но не перестанет верить. Сидя на корточках, она закрыла глаза, прислушалась к зимнему ветру, поющему в бутылках, и попыталась вспомнить, как выглядел Джим, когда он улыбался.