– Да, разумеется. И вы пришли как раз вовремя. Нам только что принесли последний выпуск «Курьера новостей».

Питер оглядел видавший виды дубовый прилавок, который находился здесь еще до того, как Мэгги приобрела магазин. Он оставил без комментариев корзинки со сладостями на полу, короткие полки с сигаретами и спичками, стойки для журналов «Дом и сад» и «Хорошая домохозяйка», шкаф с ледяным охлаждением для бутылок кока-колы.

– Похоже, у вас ни в чем нет недостатка.

– Хотелось бы так думать. Война идет всего лишь два месяца, но у меня есть предчувствие, что скоро все изменится. Мне уже трудно найти подходящий дамский трикотаж. Наверное, весь шелк реквизировали для нужд армии.

Питер немного помолчал, продолжая осматривать полки.

– У вас очень хороший магазин, – произнес он и направился в дальнюю часть, где стояли книжные полки.

Лулу и Мэгги последовали за ним.

– Ага, книги, – он почтительно снял один том с полки и изучил обложку.

Мэгги выглянула из-за его плеча и прочитала название: «Порги и Бесс».

– У автора, Дюбоза Хейуорда[12], был коттедж здесь, на Фолли-Бич, – сказала Мэгги, надеясь произвести впечатление на Питера. – Он пригласил Джорджа Гершвина погостить у него, пока тот писал музыку для оперы, основанной на сюжете книги. Тогда я была маленькой девочкой, примерно в возрасте Лулу, но несколько раз видела его.

Мэгги сознавала, что от нервозности глотает слова, но когда Питер посмотрел на нее, снова приподняв бровь, она восприняла это как знак поощрения и продолжила:

– Когда он только приехал сюда, то выглядел очень официально в двубортном костюме и нью-йоркских туфлях. Правда, ему не понадобилось много времени, чтобы перенять местные обычаи. Уже через месяц он отрастил бороду и стал ходить босиком.

Улыбка Мэгги потускнела, когда она заметила, что Питер не разделяет ее интереса к знаменитому композитору. Он хмурился, медленно перелистывая страницы.

– Я знаком с этой книгой, хотя не могу сказать, что она принадлежит к числу моих любимых, – он повернулся к Мэгги. – Джордж Гершвин еврей, не так ли?

Мэгги широко раскрыла глаза.

– Понятия не имею. Мне нравится его музыка – возможно, потому, что я выросла на ней. Моя мать играла на фортепиано, и «Голубая рапсодия» была одним из ее любимых произведений. А почему вы спрашиваете?

Питер с резким хлопком закрыл книгу, поставил ее на прежнее место и выровнял ряд корешков.

– Это обычное замечание. В Европе все знают, кто такие евреи, но здесь, в Америке, они так ассимилировались в местной культуре, что это не имеет никакого значения.

Мэгги пожала плечами и повернулась к книжным полкам.

– Не скажу за остальных, но мы на Фолли-Бич гостеприимно относимся к приезжим. У нас есть свой маленький «плавильный котел» с людьми разных рас и религий, которые без особого напряжения ладят друг с другом.

Улыбка застыла в уголках его губ, пока он водил указательным пальцем вдоль корешков книг.

– Полагаю, это делает Америку такой привлекательной: ваша концепция «плавильного котла», где все равны между собой.

Мэгги пристально посмотрела на него.

– Но ведь именно поэтому вы оказались здесь; ваших родителей хорошо приняли в Айове и позволили им преуспеть в бизнесе. Здесь о человеке судят по тому, как хорошо он работает, а не по тому, кем был его отец или какую веру он исповедует. Я думала, вам есть чем гордиться.

Лулу, которой явно наскучил этот разговор, вернулась в переднюю часть магазина, и оба посмотрели ей вслед.

– Разумеется, вы абсолютно правы, – мягко проговорил Питер. – Я просто сделал замечание об общественном устройстве. Похоже, война в Европе идет против одной человеческой расы, в то время как здесь это никого не беспокоит. Я горжусь страной, которая приняла мою семью, и очень рад, что мы с семьей находимся здесь, а не там, в Европе.

Тон Питера давал понять, что он покончил с этой частью беседы. Он снова повернулся к книгам. Мэгги смотрела, как он водит пальцем по полкам и молча читает названия. Он немного помедлил возле «Ромео и Джульетты», но в руки книгу не взял. Она все еще гадала о причине его визита и истолковала молчание молодого человека как намерение выбрать что-то подходящее для чтения. Тем не менее она оставалась рядом, убедив себя в том, что не знает, как отойти в сторону, чтобы не показаться неучтивой. Сама она внимательно рассматривала руки Питера и обратила внимание, что его пальцы были длинными и изящными, как и все остальные части тела. Интересно, играет ли он на фортепиано? На безымянном пальце правой руки он носил золотое кольцо с печаткой. Нагнувшись поближе и сделав вид, что она поправляет корешки книг, Мэгги рассмотрела на печатке букву «К». Внезапно Питер обернулся, и она испуганно отпрянула, как будто ее застали за чем-то недостойным.

Его улыбка удивила девушку.

– Это кольцо принадлежало моему деду по материнской линии. Он погиб в Первую мировую войну, я его даже не знал. Но я ношу это кольцо в его честь.

Мэгги подняла свою руку и показала тонкую золотую цепочку с подвеской в виде «песчаного доллара».

– Она принадлежала моей матери. Я ношу ее в память о ней.

Взгляд Питера смягчился.

– Вы были очень молоды, когда она умерла?

– Мне было пятнадцать лет. А моей младшей сестре всего лишь три года.

Он немного помолчал; его лицо оставалось бесстрастным.

– Смерть матери – тяжелая утрата, особенно в таком юном возрасте. Моя мама умерла два года назад, и я до сих пор каждый день тоскую по ней. У нас были одинаковые глаза. Каждый раз, когда я смотрюсь в зеркало, они напоминают мне о ней.

Мэгги испытала замешательство, когда к ее глазам подступили слезы, но голос Питера, наполненный печалью, напоминал ей о собственной утрате, которая не становилась легче.

– Два года – это недолгий срок. В моем случае прошло уже шесть лет, но кажется, будто все случилось только вчера, – она подняла руки и растопырила пальцы, как лучи морской звезды. – У нас были одинаковые руки, и я унаследовала мамину любовь к книгам. Поэтому я приобрела этот магазин. Мы всегда заходили сюда, когда приехали на Фолли-Бич. Мы с мамой проводили долгие часы на пляже, где читали по утрам. Это были самые счастливые дни в моей жизни.

Мэгги покраснела, когда осознала, что рассказывает о своем прошлом почти незнакомому человеку. Но взгляд Питера, теплый и понимающий, располагал к откровенности.

– Похоже, у нас есть много общего, – тихо сказал он и снова повернулся к книжным полкам. В следующий момент он взял другой том и раскрыл его. Когда Мэгги наклонилась ближе, то увидела название в верхней части титульного листа: «Великий Гэтсби» Ф. Скотта Фицджеральда.

– Ах да, – сказал он. – Трагическая история Джея Гэтсби. Я так и не разобрался, следует ли мне восхищаться им или жалеть его. Тем не менее это одна из моих любимых книг.

Для Мэгги эта книга тоже была любимой, и она снова почувствовала, что краснеет.

– Если хотите, можете взять ее на время.

Он вопросительно изогнул бровь.

– Все эти книги принадлежали моей матери, которые я привезла из дома в Чарльстоне, когда продала его после смерти отца три года назад. У меня мало свободного места в коттедже, но я не хотела расставаться с ними. Книги связывают меня с мамой, напоминают о нашей совместной жизни. Поэтому я храню их здесь и разрешаю людям брать их на какое-то время. На Фолли-Бич есть библиотека, а я просто предлагаю дополнительный выбор. Вместо библиотечных карточек я пользуюсь кофейной банкой.

Мэгги указала на старую банку из-под кофе, стоявшую на нижней полке.

– Когда вы берете книгу, то кладете в банку десять центов, а когда возвращаете ее, то забираете деньги обратно.

– А что, если я захочу купить книгу для собственного удовольствия?

То, как он произнес слово «удовольствие», напомнило Мэгги о манере Кэт выделять голосом определенные слова, чтобы собеседник призадумался об их истинном смысле.