Sally Green

Half Lost

Copyright © Sally Green, 2016

Copyright © Half Bad Books Limited 2014. The author and illustrator have asserted their moral rights. All rights reserved

Разработка серии А. Саукова

© Н. Екимова, перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

– Нам надо придумать пароль.

– Да? Это еще зачем?

– Затем, что в один прекрасный день ты вот так уйдешь и тебя убьют, а потом кто-нибудь из Охотников с даром превращения притворится тобой, придет в лагерь и убьет меня.

– Скорее уж они найдут лагерь, убьют тебя и станут поджидать, когда появлюсь я, насвистывая как ни в чем не бывало.

– Такое тоже возможно, хотя насвистывать как ни в чем не бывало – это не про тебя.

– Так что за пароль?

– Это должно быть не слово, а целая фраза. Произносить ее буду я, а ты должен будешь правильно ответить.

– Ага, точно. Давай я скажу: «Я насвистываю потому, что убил десять Охотников», а ты ответишь: «А я бы лучше вскарабкался на Эгер».

– Вообще-то я имел в виду такой вопрос, который я мог бы задать на самом деле.

– Например?

– Тебя долго не было. Где ты пропадал?

– И каков ответ?

– Я пропал, но не навсегда.

– В жизни такого не скажу.

– И все же… Может, попробуешь? Просто чтобы убедиться, что ты ничего не перепутал?

– Нет.

В тот год, когда моему отцу исполнилось двадцать два, он убил тридцать два человека. Селия заставляла меня заучивать факты о Маркусе. Это один из них. До войны между Белым Советом Сола и Альянсом Свободных Ведьм столько людей за один год он не убивал больше никогда. Раньше я думал, что тридцать два человека – это очень много.

Когда Маркусу исполнилось семнадцать – в год его Дарения – он убил всего четверых. Мне все еще семнадцать. До Битвы при Бяловице – это был день, когда погиб мой отец, а с ним почти половина Альянса, день, который оставшиеся в живых называют теперь ББ, а чаще предпочитают вообще не вспоминать, – короче, до того дня я сам убил тридцать два человека.

После ББ прошло уже несколько месяцев, и мой счет перевалил за полсотни.

Точнее, на моем счету пятьдесят два человека.

Точность важна в таких вещах. Я, например, не считаю себя убийцей Пайлот – она все равно умирала – и Самин тоже не в счет. То, что я для нее сделал, было милосердием. Убили ее Охотники. Застрелили в спину, когда мы убегали. А Маркус? Нет, он, конечно, тоже не среди этих пятидесяти двух. Потому что я его не убивал. Его убила она.

Анна-Лиза.

От ее имени мне хочется блевать. И не только от имени: от ее белых волос, голубых глаз и ее золотистой кожи. В ней все отвратительно, все фальшиво. Она говорила мне, что любит меня. И я говорил ей то же, но всерьез. Я правда любил ее. Вот чертов идиот! Это ж надо было, втюриться в кого-то из семейки О’Брайен! Она называла меня своим героем, своим принцем, а я, как последний тупица, который я и есть, хотел ей верить. И верил.

А теперь все, чего мне хочется, – это убить ее. Вспороть ей живот, выпотрошить ее всю, до последнего крика. Но даже этого мало; даже это далеко от того, что она со мной сотворила. Пусть бы она тоже узнала, как страшно сделать то, что из-за нее пришлось сделать мне. Вот если бы я заставил ее отрезать и съесть собственную руку или выколоть себе глаза и съесть их – это было бы хоть немного похоже на то, через что прошел я.

На моем счету пятьдесят два мертвеца. Но единственное мое настоящее желание – это добраться до нее. Пусть она станет пятьдесят третьей, и с меня хватит. Она одна, и я буду доволен.

– Только она одна.

Но я прочесал все поле сражения и весь наш старый лагерь. Я убивал всех Охотников, которые попадались мне навстречу – и тех, кто прибирал трупы, и тех, кого я выслеживал уже потом. И только ее не видел. Ни намека! Дни и недели я шел по каждому следу, не пропускал ни одной ниточки, обследовал каждый отпечаток на земле, и ни один из них не привел меня к ней.

– Пусто.

Я поднимаю голову и прислушиваюсь. Тишина.

Значит, звук мне послышался, а скорее, это опять я разговаривал сам с собой.

– Черт!

Анна-Лиза! Это все из-за нее.

– Чтоб ей сдохнуть. – Я поднимаю голову, оглядываюсь и кричу верхушкам деревьев: – Чтоб-ей-сдох-нуть!

А потом тихо сообщаю камням:

– Просто я хочу, чтобы она умерла. Перестала существовать. Я хочу, чтобы ее душа исчезла. Чтобы ее не было больше в этом мире, нигде. Никогда. Только и всего. Тогда я успокоюсь.

Я поднимаю с земли маленький камешек и говорю ему:

– Может быть. А может быть, и нет.

Маркус хотел, чтобы я убил их всех. Может быть, я смогу. Наверное, он знал, что я смогу, иначе не стал бы так говорить.

Я сгребаю свои камни в кучку. Их пятьдесят два. Кажется, что это много – целых пятьдесят два, а на самом деле – ерунда, пустяки. Мой отец хотел, чтобы я убил еще больше. Да и с Анна-Лизой не сравнить – сколько из-за нее погибло народу. Больше сотни. Так что мне надо повышать ставки, если я не хочу отстать от нее в умении проливать кровь. Из-за нее чуть не перестал существовать весь Альянс. Из-за нее умер Маркус – единственный, кто мог в одиночку сдержать нападение Охотников, единственный, кого они боялись. Но он не успел нанести им поражение, потому что из-за нее, из-за ее выстрела его больше нет, и Альянс едва не рухнул. А еще мне не дает покоя мысль о том, что она может оказаться шпионкой. Зря, что ли, Сол – ее родной дядя? Габриэль не доверял Анна-Лизе, он всегда твердил, что это наверняка она выдала Охотникам квартиру Меркури в Женеве. Я никогда в это не верил, но, может быть, он прав.

Раздается шелест, Габриэль выходит из-за деревьев. Он собирал хворост на растопку. Услышал, как я ору, наверное, вот и примчался. А теперь делает вид, будто и так уже шел назад, бросает хворост, останавливается рядом с моими камнями.

Я не говорил ему, для чего они, а он не спрашивал, но, думаю, он и так знает. Я беру один. Он маленький, размером с ноготь моего мизинца. Они все маленькие, но каждый не похож на другие. Каждый – для одного из тех, кого я убил. Раньше я знал, какой камень кого представляет, не по именам, конечно, – какие у Охотников имена? – просто камни помогали мне запоминать встречи с ними, и как проходил бой, и кто как умер. Теперь я уже не запоминаю отдельных схваток; все они слились для меня в одно нескончаемое пиршество крови, но зато в моей кучке пятьдесят два камня.

Ботинки Габриэля поворачивают на девяносто градусов и секунду-другую стоят тихо, потом он говорит:

– Нам нужны еще дрова. Ты будешь помогать?

– Сейчас.

Ботинки пару секунд мешкают, потом разворачиваются еще на сорок пять градусов, стоят неподвижно – четыре, пять, шесть, семь секунд – и снова уходят за деревья.

Я вынимаю из кармана белый камень. Он овальный и чистый, без всяких прожилок: кварц. Гладкий, но не блестящий. Камень для Анна-Лизы. Я нашел его у ручья однажды, когда искал ее. Тогда мне показалось, что это хороший знак. Что, может быть, я в тот же день нападу на ее след. Этого не случилось, но я все равно найду ее, когда-нибудь. И когда я ее убью, то не стану класть ее камень к другим, а выброшу. Чтобы его больше не было. Как и ее самой.