– Кто тебя хочет убить – мафия? Коза ностра? Какого черта ты залезла в чужой автомобиль?!

– Я боюсь…

– А меня ты не боишься?!

– Меня хотят убить.

– Тебя заело? Могу подвезти к отделу полиции, пусть они там разбираются, кто тебя желает убить.

Несколько секунд ночная гостья смотрела на меня в полном отчаянии, трясясь всем телом, как в лихорадке.

– Я так устала, так устала убегать от смерти! – выкрикнула она наконец звенящим голосом. – Я всю жизнь одна, никому не нужна. Для чего тогда жить? Все правильно: выбрасывайте меня из своей машины!

Выкрикнув эту тираду, она плашмя рухнула на сиденье и зарыдала в голос. Сами подумайте, что мне оставалось делать?

На полной скорости я газанул домой. Приехав, обнаружил, что рыдающая девица благополучно отключилась в мирном сне; матерясь и спотыкаясь, я был вынужден на руках затащить ее в дом и заботливо пристроить на собственной роскошной кровати в спальне второго этажа. Только не подумайте, что я такой уж благородный рыцарь – просто в спальне я мог запереть незнакомку на ночь, дабы не проснуться утром в абсолютно пустом доме.

После этого, практически валясь с ног от усталости, я спустился в гостиную и успел еще вяло подумать, не сварить ли мне кофе. Весь дом был погружен в священную тишину майской ночи, лишь откуда-то из сада доносился беспрерывный стрекот сверчка.

После всех треволнений этого дня я ощущал себя чертовски злым и усталым. Скулы выворачивало от зевоты. С закрывающимися глазами я достал из тумбочки и кинул на диван подушку, плед, рухнул сам, не имея сил даже на то, чтобы раздеться.

Пару секунд спустя я мирно спал.

С детства мне совершенно точно известно: лучший помощник в самых, казалось бы, тяжелых и безвыходных ситуациях – спокойный, мирный сон. Недаром в русских народных сказках столь часто повторяется поговорка «Утро вечера мудренее». Кроме банального отдыха сон порою дает неожиданные ответы на самые сложные вопросы.

Так было и на этот раз. Первые часы сна я находился в некой черной бездне – меня просто «выключили» для основательной подзарядки. Ближе к рассвету какая-то часть меня очнулась и, потянувшись, неторопливо направилась путешествовать в волшебном измерении сна.

Я снова был ребенком в бесконечном солнечном лете, в деревне под Тамбовом, утопающей в зелени и цветах, где жила моя любимая бабуля Варя. На этот раз мы с ней бродили по лесу, слушая пение птиц, неторопливо беседуя и собирая нереально огромные грибы с яркими шапочками.

– Аленчик ты мой, гляжу на тебя и не нарадуюсь: и ладный ты у меня, и складный, – напевно говорила баба Варя. – Всем удался: и умом, и статью. Только вот с ушками проблема.

Это неожиданное замечание про мои до сих пор вполне благополучные уши меня удивило. Остановившись на месте, я требовательно дернул бабушку за ее длинную юбку.

– Бабуля, что ты такое говоришь? Какая такая у меня проблема с ушами? – Я даже на всякий пожарный осторожно ощупал оба свои уха. – Они у меня совершенно не болят, и слышу я хорошо.

Бабуля взглянула на меня, весело подбоченясь.

– Тебе только так кажется, дорогой ты мой внучок. Слушаешь ты, может, и хорошо, а вот слышать – тут у тебя проблемы.

В следующий момент она уже сидела передо мной на пеньке и улыбалась, чуть прикрыв глаза.

– Птицы поют – услышь!

Птицы действительно пели – невероятно громко, чудесно, своим пением сплетая прекрасный рисунок мелодии.

– Я слушаю.

– А что слышишь?

На всякий случай я прислушался чуть внимательнее.

– Ну… Они поют. Щебечут… А вот сейчас дятел стучит… А вот птичка просто заливается…

Бабуля усмехнулась, покачав головой:

– Заливается щегол – он поет о своей любви, он счастлив и упоен и не слышит никого, кроме себя самого; как и все мы, пока молоды, прекрасны, беззаботны и уверены, что весь мир принадлежит нам.

Легкий жест бабули, запрещающий мне говорить, и я вынужден слушать ее без собственных комментариев. Или слышать?..

– А вот это чириканье – это голос заботы: птички желают отобедать и ищут, чем бы перекусить да птенцов своих накормить…

Несколько мгновений бабуля прислушивалась, мягкой улыбкой отмечая очередную птичью трель.

– А вот это голубиное гуканье – точно как я тебя сейчас, мать учит деток слышать ее!

Бабулины мудрые глаза – серые, почти прозрачные, в которых, кажется, сконцентрированы все улыбки мира. Она многозначительно поднимает палец, призывая меня слушать и слышать: отчетливо, словно бравый барабанщик на марше, застучал дятел, вслед ему таинственно заухал невидимый филин, надежно скрытый зеленью крон деревьев.

– Слышишь? – Бабуля приложила палец к губам. – Слышишь, о чем предупреждает дятел? Открой душу, услышь! Ну, что слышишь?..

Какое-то время я что есть сил тер свои несчастные уши – мне казалось, стоит потереть их как следует, и я услышу то, что слышит моя бабушка. Но она строго ухватила меня за руки, с силой отвела их в стороны. Ее чуть сузившиеся глаза смотрели на меня с мягким укором.

– Не три свои уши, дурачок! Слышать нужно сердцем. А где находится твое мудрое сердце?

Я опустил голову, взглянув на собственную грудь, и в то же мгновение передо мной вдруг появилось сердце – то, что царило на одном из полотен Сониной выставки – «без прикрас». Кроваво‑красное, склизкое, окутанное сетью многочисленных, слегка подергивающихся сосудов, оно дышало и ритмично содрогалось: тук-тук, тук-тук, тук-тук…

– Ну что, теперь-то ты слышишь, что говорит тебе твое собственное сердце? Ты слышишь?

Это был уже голос не бабы Вари, а самой лучшей девушки на свете – моей дорогой и единственной Сони, которая сидела передо мной, скрестив руки на груди, улыбаясь немного таинственно и загадочно.

– Это то, о чем я тебе говорила: сердце без прикрас, настоящее, живое, кровавое. Послушай, о чем расскажет тебе мое…

И она без малейшей паузы, запросто, как помаду из сумки, извлекла из своей груди сердце – точно такое же, как мое, только бьющееся чуть быстрее и взволнованнее, словно торопясь рассказать свою историю.

Мне стало не по себе – слишком много крови, слишком много грубой анатомии без тени романтики. Я отвернулся.

– Знаешь, моя дорогая Соня, я почему-то уверен, что неплохо слышу тебя и без этого куска мяса. Ты – красивая, уверенная в себе, в своей красоте и художественном таланте. Именно поэтому сейчас ты легко отмахиваешься от меня – у тебя ведь много поклонников. Но когда ты чуть-чуть постареешь, когда появятся первые морщинки на лице – вот тогда ты вспомнишь обо мне. Или лучше сказать, что ты УСЛЫШИШЬ меня своим сердцем?..

И я многозначительно посмотрел на нее.

Красавица Соня смотрела на меня, гневно дыша. Она уставилась на меня своими синими глазами, точно хотела пронзить взглядом.

– Посмотрим, кто кого будет слышать, – проговорила она, небрежно отшвырнув свое сердце в сторону, как абсолютно ненужную вещь. – И не вздумай мне звонить, слышишь? Не вздумай!

Именно в тот момент я вдруг услышал эти классические строчки, произнесенные кем-то чуть в отдалении, тут же припомнив и свою заветную мечту: сыграть роль Гамлета. Минимум декораций и костюмов, игра голосом, интонациями, сдержанными жестами и мимикой.

Я с упоением выступал перед пустым зрительным залом. Мне было абсолютно все равно, я не ждал аплодисментов – в тот момент я был принцем датским, несчастным парнем, преданным всем миром, одиноким и непонятым, нелюбимым и ненужным, бесконечно задающим самому себе извечный вопрос «Быть иль не быть?», как будто ответ на него способен придать жизни смысл.