Незнакомец перестал прислушиваться, поднял ложку ко рту, попробовал ее содержимое и снова начал мешать в котле и петь.

прокаркал он, возвращаясь к тем словам, на которых остановился.

Продолжая петь, он брал время от времени ложку похлебки, дул на нее и пробовал с видом опытного повара. Наконец он, должно быть, решил, что похлебка готова, вынул из-за пояса рог и протрубил в него три раза.

Спавший проснулся, повернулся на другой бок, отогнал бабочку и огляделся вокруг.

– Что такое, брат? – сказал он. – Обед?

– Да, болван, – ответил повар, – обед, обед всухомятку, без эля и хлеба. Теперь мало удовольствий в зеленом лесу; было время, когда хороший малый мог жить здесь, словно аббат в митре, вдали от дождей и злых холодов; у него бывало вдоволь эля и вина. Но теперь отважный дух угас в людях; этот Джон Мститель, Боже спаси и сохрани нас, не что иное, как пугало для ворон.

– Ну, Лоулесс, – возразил собеседник, – ты слишком много обращаешь внимания на еду и питье. Погоди немного, придет хорошее время.

– Видишь ли, я жду этого хорошего времени с тех пор, как был вот таким, – ответил повар. – Я был францисканским монахом, был королевским стрелком, был матросом и плавал по соленым морям; бывал, черт возьми, и лесным бродягой, и стрелял королевских оленей. И что же вышло из всего этого? Ничего! Лучше бы я остался в монастыре. Аббат Джон значит больше, чем Джон Мститель. Клянусь Пречистой Девой! Вот и они!

На поляне один за другим показались высокие, пригожие молодцы. Каждый из них, вынув нож и роговую чашку, брал себе похлебки из котла и усаживался на траву. Одежда и вооружение их отличались большим разнообразием: некоторые были в грубых рубахах и все оружие их состояло из ножа и старого лука; другие были одеты по лесной моде – в шапках и куртках из темно-зеленого сукна, с нарядными стрелами за поясом, украшенными перьями, с рогом на перевязи, мечом и кинжалом сбоку. Они приходили безмолвные от голода и, еле буркнув какое-то приветствие, сейчас же набрасывались на еду.

Их собралось уже человек около двадцати, когда звуки сдержанных радостных восклицаний раздались вблизи, среди кустов боярышника, и немедленно вслед за этим на поляну вышли пять-шесть человек, несших носилки. Высокий, крепкий человек с легкой сединой в волосах, с цветом лица, напоминавшим прокопченный окорок, шел впереди с авторитетным видом; за спиной у него был лук, в руке – рогатина.

– Ну, добрые молодцы! – крикнул он. – Мои веселые друзья, вы тут свистели на сухой дудке и жили скудно. Но что я всегда говорил? Имейте терпение, судьба всегда может обернуться к лучшему. И вот ее первенец – славный эль!

Послышался гул одобрительных возгласов, когда носильщики опустили носилки, на которых оказался бочонок больших размеров.

– А теперь поторопитесь, братцы, – продолжал пришедший. – Нам предстоит работа. К перевозу только что подошла горсть стрелков; они в одеждах темно-красного и синего цвета. Все они – мишень для нас; все должны попробовать наших стрел; ни один из них не должен пробиться через этот лес. Братцы, здесь нас около пятидесяти сильных человек, и каждому из нас нанесена тяжелая обида: кто потерял свои земли, кто – друзей; некоторые лишены прав и изгнаны, все угнетены! Кто же сделал это зло? Сэр Дэниел, клянусь распятием! Неужели же он воспользуется плодами своих преступлений? Неужели будет уютно сидеть в наших домах? Вспахивать наши поля? Будет глодать украденную у нас кость? Полагаю, нет. Он пользуется силой закона, выигрывает процессы, но есть один процесс, которого он не выиграет, – у меня тут, за поясом, такая бумага, которая, если будет угодно святым, победит его.

Повар к этому времени пил уже второй рог эля. Он поднял его как бы в знак приветствия оратору.

– Мастер Эллис, – сказал он, – вы стоите за месть, как и следует вам, но ваш бедный брат по зеленому лесу, которому незачем ни жалеть о потерянных землях, ни думать о друзьях, со своей жалкой точки зрения, помышляет о прибыли, которую можно получить от этого. Он предпочитает благородное золото и четырехпинтовый сосуд с вином Канарских островов всякой мести в мире.

– Лоулесс, – ответил оратор, – чтобы достигнуть Моот-хауса, сэр Дэниел должен проехать через лес. Черт возьми! Этот путь обойдется ему дороже всякой битвы. Потом, когда он останется с жалкой горстью людей, которой удастся спастись от нас, когда все его знатные друзья падут и обратятся в бегство и некому будет помочь ему, мы окружим со всех сторон эту старую лисицу, и велико будет его падение. Это жирная добыча, ее хватит на обед всем вам.

– Эх, – сказал Лоулесс, – много я видал таких обедов, но приготовить их – трудная работа, добрый мастер Эллис. А пока что мы делаем? Изготовляем черные стрелы, пишем стихи и пьем свежую холодную воду – пренеприятный напиток.

– Ты ненадежен, Уилл Лоулесс. От тебя все еще отдает запахом кладовой францисканцев, жадность погубит тебя, – заметил Эллис. – Мы взяли двадцать фунтов от Эппльярда. Мы взяли семь марок вчера у гонца. День тому назад мы получили пятьдесят от купца.

– А сегодня, – сказал один из присутствующих, – я остановил толстого продавца индульгенций, скакавшего в Холивуд. Вот его кошелек.

Эллис сосчитал содержимое кошелька.

– Сто шиллингов! – проворчал он. – Дурак, у него, наверное, было больше запрятано в сандалиях или зашито в капюшоне. Ты еще ребенок, Том Кьюкоу, ты упустил рыбку.

Но несмотря на все Эллис небрежно опустил кошелек в карман. Он стоял, опираясь на рогатину, и оглядывал остальных. Сидя в различных позах, они жадно ели суп из дичи и обильно запивали его элем. День удался хороший, им повезло; но следовало спешить, и они быстро справлялись с едой. Те, что пришли раньше, уже покончили с обедом. Некоторые легли на траву и сейчас же заснули, словно удавы; другие болтали между собой или осматривали оружие. Один из собеседников, в особенно веселом настроении, запел, держа в руках рог с элем:

В это время мальчики лежали и слушали; только Ричард снял свой арбалет и приготовлял крюк, чтобы натянуть тетиву. Они не смели двинуться, и эта сцена из лесной жизни происходила на их глазах, словно в театре. Но вдруг наступил странный перерыв. Высокая дымовая труба, возвышавшаяся над остатками развалин, находилась как раз над их головами. Вдруг раздался свист, затем громкий удар, и куски сломанной стрелы пролетели мимо ушей мальчиков. Кто-то, может быть, часовой на ели, пустил стрелу в трубу.

Мэтчем не мог удержаться от легкого крика, который он сейчас же заглушил; даже Дик вздрогнул и выпустил крюк. Очевидно, это был сигнал для собравшихся на поляне людей. В одно мгновение все они были на ногах, начали затягивать пояса, пробовать тетивы, вынимать из ножен мечи и кинжалы. Эллис поднял руку. Лицо его внезапно приняло выражение дикой энергии, белки глаз блестели на загорелом лице.

– Молодцы, – сказал он, – вы знаете ваши места. Не дайте ускользнуть ни одной живой душе. Эппльярд – лишь выпивка перед едой, теперь мы подходим к самому столу. Я хочу хорошенько отомстить за трех людей: за Гарри Шелтона, Саймона Мелмсбери и, – он ударил себя по широкой груди, – за Эллиса Декуорса, клянусь мессой!