Друзья переглянулись, и Войцеха озарило.
-- Жюстина.
К Жюстине, писавшей в библиотеке письма, они отправились втроем, подбадривая друг друга тычками в бок и хитрыми ухмылками. Выслушав сбивчивые объяснения Войцеха, прерывавшиеся не менее смущенными уточнениями Ганса и Дитриха, графиня прыснула в кулак, как только что вышедшая из пансиона дебютантка, но тут же сделала строгое лицо.
-- Ты, -- она чуть не ткнула пальцем в грудь Войцеха, -- в моих уроках не нуждаешься.
-- А вы, -- теперь палец уперся в пуговицу на сюртуке Дитриха, -- приходите, когда надумаете жениться, герр фон Таузиг. Теперь оба идите, и займитесь своими делами. Я поговорю с герром Эрлихом наедине. Если он даст слово не делиться с вами полученными сведениями.
-- Это почему? -- удивленно спросил Войцех. -- Я понимаю, что тебе неловко говорить об этом. Но потом...
-- О моей стыдливости можешь не беспокоиться, -- усмехнулась Жюстина, -- стыдно делать дурное, а не говорить о хорошем. Но вам я советов давать не стану.
-- Но почему? -- повторил вопрос друга Дитрих.
-- Чтобы вы не помчались немедля проверять на деле, так ли они хороши, -- Жюстина грозно сдвинула брови, -- довольно с вас девушек, которые уже знают, чего хотят.
-- Эх, -- вздохнул Дитрих, -- кажется, на танцы я сегодня все равно опоздал. Пойдем, Шемет, поглядим в телескоп и подумаем о вечном.
Леса у Велау пылали осенними красками, ветерок все еще носил паутину, оставшуюся на ветвях с бабьего лета, но воздух уже наливался дождливой серостью и сырыми запахами земли. Однообразные поля по бокам дороги, сереющие жесткой стерней, остались позади, и деревья сомкнулись над дорожной каретой, запряженной четверней гнедых ганноверцев, высокой аркой сплетенных ветвей.
Поместье вынырнуло из сумерек леса неожиданно, как белый корабль в алых и желтых волнах сада. Красная черепица сияла после недавнего дождя, на башенке, возвышавшейся над правым крылом здания, трепетал черно-красно-золотой флаг.
-- Клерхен настояла, -- с гордостью сообщил Ганс.
-- Когда еще в Берлине такой поднимут? -- спросил Дитрих и сам себе ответил. -- Боюсь нескоро. Вести из Вены не радуют.
-- Никак не радуют, -- согласился Войцех, -- но сегодня мы об этом говорить не будем. День для этого слишком хорош.
Опасения Войцеха не подтвердились. Родители Клары оказались милыми и обходительными людьми, далеко не старыми, искренне желающими счастья дочери. И, главное, готовыми, пусть не сразу, признать, что ей виднее, в чем ее счастье. Жениха с друзьями встретили сердечно, комната, где поселили Войцеха, дышала старомодным уютом, и он, увидев нацарапанную на стене у зеркала монограмму КфЛ, был тронут чуть не до слез. Клара говорила ему, что со дня смерти Карла в эту комнату заходила только фрау Леттов. Молчаливое признание заслуг командира, вернувшего им дочь с войны целой и невредимой, не иначе.
Гостей собралось не так уж много, человек пятьдесят. По большей части молодежь из окрестных имений и Велау. Барышни, разумеется, присутствовали с родителями, но герр фон Леттов сделал все возможное, чтобы избавить дочь от неодобрительных шепотков за спиной. Воевавшее поколение к ее выбору отнеслось с полным одобрением, и жениха встретило дружное "Ура!" двух десятков молодых голосов.
Соблюдая старинный прусский обычай, жених и невеста отправились с гостями в лес, где высадили шесть молодых дубов, а после -- шесть яблонь в саду. В прежние времена, по указу курфюрста Фридриха Третьего, без свидетельства о высадке деревьев не венчали ни одну пару. И, хотя свидетельств больше никто не требовал, Клара и Ганс решили не пренебрегать славной традицией. Гости с воодушевлением поддержали будущих супругов, Войцех и Дитрих наперегонки рыли яму для крепкого годовалого дубка, в лесу и в саду звенел юный счастливый смех.
И только Рудольф фон Леттов, хотя и появился при церковном обряде, проведенном в большой гостиной поместья добродушным лютеранским пастором, сохранял мрачно-торжественное выражение лица и исчез из поля зрения раньше, чем гости сели за стол.
Войцех накануне долго и старательно репетировал торжественную речь, но, когда пришел его черед поздравлять молодых, у него запершило в горле при взгляде на Клару, в белоснежном платье, в тонкой фате на отросших волосах, украшенных флердоранжем, счастливую и смущенную.
-- Хороший выбор, Клерхен, -- тихо сказал он, -- лучший из всех. И... Вот.
Он взял из рук Дитриха продолговатый футляр, обтянутый черной кожей, и протянул Кларе. Девушка взглянула на тисненое клеймо и кинулась ему на шею, звонко расцеловав в обе щеки.
Английскую двустволку фирмы Харви Уолклейта Мортимера Войцех купил еще в Париже у проигравшегося в пух британского полковника, пытавшегося получить под залог редкостного оружия ссуду в пять тысяч фунтов на покрытие полковой кассы. Полковник сердечно благодарил Шемета за спасение своей чести, но с ружьем расставался со слезами на глазах.
Стальные накладки с мелкой насечкой не давали руке соскользнуть с полированного приклада и ложа красного дерева, изящный изгиб курков и крышки огнива подчеркивал непревзойденную точность работы оружейников. Крышка полки и затравочное отверстие были вызолочены -- не для тщеславной роскоши, но для предохранения пороха в сырую погоду. Здесь красота была подчинена смыслу, и точность нарезки стволов подтверждалась мастерством гравера, украсившего замочную доску и скобу спусковых крючков гравированными по стали львами.
-- Добрая фея не могла бы угадать лучше, -- рассмеялась Клара, вскинув винтовку к плечу, -- всю жизнь о такой мечтала. Спасибо, Войцех.
Фрау Мария вздохнула, а герр Клаус улыбнулся и покачал головой.
В полночь молодых проводили в спальню, осыпав зерном и дружескими шутками, но бал продолжался почти до утра, и Войцех сбился с ног, пытаясь перетанцевать со всеми барышнями, чтобы не подать ложных надежд ни одной. Дитрих не отставал, и к завтраку они чуть не опоздали.
После завтрака Клара и Ганс простились с родителями и гостями. Молодые отбывали в Йену, но по дороге намеревались посетить Берлин, Дрезден и Лейпциг, и путешествие предстояло долгое.
-- Передай Жюстине мою благодарность, -- шепнула Войцеху на прощание зардевшаяся Клара, -- мне Ганс рассказал. Это был самый лучший подарок.
-- Непременно, -- улыбнулся Войцех.
Карета медленно тронулась с места, и Войцех еще долго смотрел ей вслед.
Портрет
Не прошло и месяца со дня возвращения домой, а Войцех снова собирался в дорогу. На этот раз -- в дальнюю. Тревожные вести долетали в Мединтильтас отовсюду.
Русская армия, покинув все еще находящуюся под управлением Союзников Саксонию, отошла на земли Герцогства Варшавского, не дожидаясь, пока Конгресс в Вене примет решение о судьбе Польши. Земли эти до победы Наполеона при Фридланде принадлежали Пруссии и Австрии, но русские, похоже, возвращать их союзникам не собирались. Назревал новый раздел Польши, хотя находились и оптимисты, надеявшиеся, что царь выполнит свое обещание восстановить Речь Посполитую в границах до 1795 года.
Не менее беспокойными оказались и вести из Саксонии. Место русских гарнизонов в городах и крепостях тут же заняли прусские, король все еще оставался пленником в Берлине, и все это наводило на мысль, что венценосные друзья -- Александр и Фридрих Вильгельм -- договорились между собой и не намеревались спрашивать мнения остальных участников коалиции.
Граница, проходившая в паре миль к востоку от Мединтильтаса, теперь представлялась Войцеху зыбкой и ненадежной. Даже порох тратить не придется, просто провести чернилами на бумаге новую линию, и судьбы тысяч людей изменятся по воле власть предержащих. Связей при дворе у графа Шемета не завелось, знакомства с сильными мира сего значили немного -- он сомневался, что Блюхер или Витгенштейн его вспомнят. Но, если на чашу весов можно было бросить хотя бы соломинку, это следовало сделать не мешкая.
