Но книга оказалась немецкой, авторства братьев Гримм, изданной всего год назад в Берлине. Прекрасные гравюры были выполнены в самом невинном духе, а сказка, которую он открыл не без внутреннего трепета, учила детей послушанию, ни словом не напоминая об опасностях, ожидающих юных девиц в постели злого волка. Войцех с удовольствием почитал ее вслух, даже в лицах. Злобное рычание выходило у него особенно хорошо, заставляя мальчишек покатываться со смеху.

Через час Лизхен, уже с вымытыми руками, застегнутыми на все пуговки манжетками и без передника, внесла на подносе кофейник, сахарницу и молочник. Вслед за ней показалась Анна, с еще горячим сладким пирогом на большом фаянсовом блюде. Клеенку со стола сняли, и Шемет, проголодавшийся от игр и чтения вслух, отдал должное и кофе, и пирогу. На Лизу он смотреть избегал и почти сразу после ужина откланялся, сославшись на завтрашние дела, и поднялся наверх.

Закрыв за собой дверь, Войцех бросился на постель и судорожно вцепился в подушку, покрывая ее поцелуями. Слегка выпустив пар, перевернулся на спину, положив руки под голову, и задумался, глядя в потолок.

Ничего подобного с ним до сих пор не происходило. Вернее, и томление в груди, и горячечная круговерть мыслей, и желание, обжигавшее при взгляде на Лизхен, -- все это было знакомо, и, по правде сказать, не так уж отличалось от того, что он испытывал, увлекаясь очередной светской львицей. Но прежде ему никогда не приходилось задумываться о том, чего он хочет. Щедрый дар мгновенного порыва страсти или драгоценная награда за долгие ухаживания, своя прелесть была и в том, и в другом. Но конечная цель всегда была одна, и никаких сомнений в том, стоит ли ее добиваться, Шемет не испытывал ни разу.

С Лизхен все обстояло иначе. Соблазнить ее и оставить -- означало сломать ее жизнь раз и навсегда. Войцеху вспомнились слова Исаака "Но вы, господин граф, учитывая ваше происхождение и богатство, не станете лгать, что готовы жениться". Жгучая волна возмущения поднялась в его душе. Конечно, он не станет лгать. Ни себе, ни Лизхен. Но как же заблуждается старый болван, если думает, что он, Войцех Шемет, из тех, кому происхождение и богатство девушки важнее ее красоты, ума и характера. Нет, он, конечно, не готов жениться. Пока не готов. Но это же не значит, что это вообще невозможно?

Войцех перевернулся на живот, обнял подушку и прижался к ней щекой. Лизхен, такая прелестная, такая желанная. И как ее можно не любить? Даже сорванцы-мальчишки обожают свою сестру, это видно с первого взгляда. Из нее выйдет прекрасная жена, заботливая, нежная, умеющая внести в дом уют и тепло. И почему он должен уступить это кому-то другому, основываясь на глупых предрассудках?

Как бы ей пошли изящные платья из шелка и кружев. Как бы в опере, в ложе, она притягивала к себе все взгляды своей красотой и изысканностью манер. Как было бы прекрасно прокатиться с ней в санях по лесным дорогам Мединтильтаса, согревая ее нежные губы поцелуями. С какой гордостью он кружил бы ее в вальсе на придворном балу, здесь в Берлине, или в Петербурге, под завистливыми взглядами светских повес. Решено...

Впрочем, решать что-то теперь, когда шла война, было невозможно. Жениться только для того, чтобы насладиться ее невинностью и тут же уйти, рискуя оставить вдовой? Это было бы жестоко и несправедливо по отношению к ней. Даже просто взять с нее обещание дождаться, а потом не вернуться -- разве это не эгоизм, не себялюбие, не имеющее оправданий? Нет, ради такой девушки стоит ждать, стоит обуздать свои желания и только в мечтах...

Придя к такому выводу, Войцех пообещал себе, что не оскорбит Лизхен даже мысленно, представляя себе то, на что не имел бы права. Ну, разве что совсем невинный поцелуй. Или нескромный взгляд. Или... К черту! Он всегда может представить себе, что они уже женаты. В конце концов -- в такой мечте нет ничего оскорбительного для Лизхен.

С этими мыслями Войцех задул свечу и с чистой совестью предался мечтам.

На следующий день Шемет отправился в налоговый департамент в самом радужном настроении. Он всегда старался самые неприятные дела проделать как можно скорее, не откладывая на потом, чтобы мысли о них не отравляли свободные минуты, а времени на приятное времяпровождение оставалось как можно больше. Спроси его кто-нибудь в этот момент, не кажется ли ему, что война закончится тем быстрее, чем раньше он туда попадет, Войцех, не успев задуматься, ответил бы "да".

Получасовое ожидание в очереди настроило его на более серьезный лад, коллежский регистратор, который вел прием посетителей, и вовсе вернул с небес на землю вопросом, не для того ли господин граф заключил с бывшими крепостными столь невыгодные для себя арендные соглашения, чтобы уменьшить сумму налогов.

Объяснения Войцеха, что более высокая плата разорит крестьян и заставит их продать преимущественное право на аренду чужакам, на честность которых, в отличие от веками проживающих на этой земле семей, он не может положиться, чиновника не убедили, и он затребовал у Шемета официальный отказ от пересмотра условий аренды в соответствии с нормами Акта, утвержденный в земельном суде. Кроме того требовалось подтверждение от интендантского управления Военного министерства, что поставки фуража, мяса и водки для нужд армии прошли в соответствии с разнарядкой, поскольку Министерство финансов не может произвести оценку облагаемого налогами дохода без учета этих поставок.

Войцех добавил требуемые бумаги в уже имеющийся список и направился в Военное министерство, рассчитывая хотя бы одну справку для Толе получить в течение дня. Оттуда его послали в комиссию по учету военнообязанных, для уточнения количества рекрутов из находящихся на территории имения деревень и хуторов, прошедших подготовку в лагерях, так как от этого зависели нормы поставки продовольствия.

К трем часам пополудни список удлинился вдвое, зато на руках у Шемета был запрос Министерства юстиции, подтверждающий, что ему действительно требуется справка из Попечительского совета об образовательном уровне рекрутов для предоставления ее Интендантское управление, и заключение Акцизного управления о качестве производимой в винокурне Мединтильтаса водки для военных нужд.

Войцех, утомленный спорами и разъяснениями, отправился обедать в "Булленвинкель", где за кружкой пива принял решение героизм проявлять только на поле боя, признать свое поражение и призвать на помощь союзные силы в лице Исаака Шпигеля. Заглянув в банк и не обнаружив там поверенного, оставил ему записку с просьбой заглянуть с утра на квартиру к фрау Грете и не торопясь направился к парку Тиргартен, где его должен был ожидать Фрёбель.

Учения

Войцех затаился в тени, пережидая, пока французский патруль пройдет мимо Бранденбургских ворот, за которыми Унтер-ден-Линден пересекала Большой Тиргартен -- старейший парк Берлина. Опасливо озираясь через плечо, жандармы торопливо, чуть не пробежками, передвигались от фонаря к фонарю.

Ночь стояла ясная, ветер стих. Узкий серп луны острыми кромками серебрился в чернильном небе, и только тусклые масляные светильники размытыми пятнами разбавляли непроглядную темноту улицы. В одно из пятен вынырнула знакомая фигура, и Войцех направился к Фрёбелю, который в этот момент углубился в изучение содержимого обширных карманов своего каррика.

-- Добрый вечер, сударь, -- Фрёбель вытащил на свет аккуратно сложенный лист бумаги, скрепленный гербовой печатью, -- ваша справка, господин Шемет.

-- Как быстро! -- Войцех едва удержался, чтобы не выхватить вожделенный документ из руки собеседника. -- Я и не чаял.

-- Ваши крестьяне подождут еще неделю-другую, -- блеснул глазами Фрёбель, -- а Блюхер и Шарнхорст уже теряют терпение. В военном министерстве работа кипит.

-- Вот как, -- понимающе кивнул Войцех, -- надеюсь, меня им долго ждать не придется.