-- Так что там с моими соглашениями? -- напомнил Шемет.

-- Я думаю, господин граф, -- снова вздохнул Исаак, -- что все это займет больше времени, чем вы надеялись.

-- И ты не можешь мне в этом помочь? -- подмигнул Войцех. -- Не верится.

-- У меня к вам просьба, господин граф, -- Шпигель остановился, и Войцеху пришлось сделать то же, -- подайте свои прошения сами. Чтобы понять, с кем имеете дело. А после -- я сделаю все, что в моих силах, чтобы ускорить процесс.

-- Настолько плохо? -- ухмыльнулся Войцех. -- Ну что же, поступим, как ты говоришь. И сколько времени мне придется провести в Берлине в этом случае?

-- Недели две-три, -- понуро ответил Исаак, -- я потому и просил вас, чтобы вы сами убедились в том, сколь хлопотное это дело. И не винили меня в том, что я пытаюсь его затянуть, преследуя свои выгоды.

-- Плохо, -- протянул Войцех, -- но если иначе нельзя...

Он повернулся и прибавил шагу. Исаак чуть не бегом бросился его догонять.

-- Примите мой совет, господин граф, -- чуть задыхаясь от быстрой ходьбы, заговорил Шпигель, -- не оставайтесь в гостинице. У французских властей везде глаза и уши. А по вашей выправке даже такой старый еврей, как я, тут же догадается, что вы -- офицер. Если, кроме прусских чиновников вам придется иметь дело с французскими... Я боюсь и подумать, как много времени это займет. И там я буду бессилен чем-либо помочь.

-- Здравая мысль, -- согласился Войцех, -- и где же ты мне предлагаешь остановиться?

-- Отправьте экипаж и слуг в Бреслау, -- посоветовал Исаак, -- не мозольте глаза французам, соря деньгами. Ваш гардероб...

-- Я как раз хотел просить тебя порекомендовать мне хорошего портного, -- перебил его Войцех.

-- Разумеется, господин граф, с удовольствием, -- кивнул Шпигель, -- но пока вам лучше носить то, в чем вы приехали. И поселиться где-нибудь в комнатке с пансионом. Неподалеку от университета есть прекрасные квартирки, которые сдаются бедным студентам. Одна моя знакомая фрау...

-- Вот с этого и надо было начинать, -- рассмеялся Войцех, -- что же, много у нее постояльцев?

-- Ни одного, -- печально ответил Исаак.

-- Так хороши ли комнаты, если она не может найти жильцов? -- засомневался Шемет.

-- Комнаты хороши, -- кивнул Шпигель, -- да вот только дочка -- еще лучше. Фрау Штейнберг опасается, что присутствие в доме молодых людей дурно скажется на ее будущем. Девушку замуж надо отдавать, сами понимаете.

-- Ну, я тоже не стар, -- удивленно заметил Войцех, -- почему же фрау Штейнберг сделает для меня исключение?

-- Видите ли, господин граф, -- ответил Исаак, -- по-настоящему дурных людей, готовых хладнокровно погубить юную девушку, не так уж много. Но вы, господин граф, учитывая ваше происхождение и богатство, не станете лгать, что готовы жениться.

-- Кому же я мог бы лгать? -- сердито ответил Войцех. -- Фрау Штейнберг или ее дочери?

-- Себе, господин граф, -- печально улыбнулся Исаак, -- себе.

Фрау Штейнберг оказалась весьма аппетитной дамой лет тридцати пяти, жизнерадостной и улыбчивой, несмотря на вдовий чепец. Войцех, решившийся до конца следовать совету Исаака хранить инкогнито, сообщил ей, что в Берлин приехал хлопотать об уменьшении крестьянских тягот, что было недалеко от истины, а после завершения дел намеревается вступить добровольцем в один из фрайкоров*, по слухам уже начавшим тайно собираться по всей Пруссии.

Патриотический порыв юного ходатая по крестьянским делам произвел на сердобольную вдовушку самое благоприятное впечатление. Хотя, возможно, решающую роль в ее согласии сдать комнату сыграло и то обстоятельство, что надолго постоялец не задержится. Времена настали тяжелые, пенсии за мужа, погибшего при Йене, едва хватало, чтобы свести концы с концами. И небольшой заработок тут пришелся весьма кстати. Но рисковать будущностью дочери фрау Штейнберг явно не хотела, хотя напрямую ни о чем таком не заговорить не решилась.

Предмет материнских надежд и опасений Шемет в этот вечер так и не увидел. Откушав кофею с булочками в компании фрау Греты, как добродушно разрешила себя называть вдовушка, и Исаака, после того откланявшегося и поспешившего домой, Шемет направился на постоялый двор -- отдать распоряжения об экипаже и багаже. На новую квартиру он явился уже вечером, с одним чемоданом, и тут же проследовал в чистую и уютную комнату на втором этаже, отведенную ему хозяйкой.

На следующий день, в воскресенье, Войцех проснулся поздно. Умылся почти ледяной водой из жестяного рукомойника, побрился, глядя в тусклое зеркало легкомысленного туалетного столика, явно предназначавшегося не для кавалера, судя по обилию резных розочек на раме и гнутых ножках, и спустился вниз, в гостиную. Хозяйки не было дома, она с семейством, состоявшим, как уже знал Шемет, из нее самой и троих детей, из которых дочка была старшей, отправилась в кирху. Из кухни доносился запах тушеной капусты и копченых колбасок, но пожилая кухарка, сжалившись над пропустившим завтрак "бедным молодым человеком" вынесла ему кофейник, свежие булочки и маленький кусочек масла на блюдечке. Войцех, застигнутый неожиданным бездельем, совсем уж решил прогуляться по городу, несмотря на морозную погоду, когда из прихожей раздались звонкие детские голоса.

-- Доброго утра, господин Шемет, -- приветствовал его из полутемной прихожей нежный девический голосок, -- мама задержалась на собрании у господина пастора, так что придется мне уж самой представиться, простите. Я -- фройляйн Лиза. Но вы можете звать меня просто Лизхен.

Девушка вышла на свет, за ее юбку прятались двое мальчишек, лет десяти и восьми, но Войцех, у которого даже в горле пересохло, мог смотреть только на нее.

Невысокая, едва доходящая ему до плеча, фройляйн Лиза казалась хрупкой статуэткой, столь совершенна и соразмерна была ее тоненькая девичья фигура. Темно-русые волосы, гладко зачесанные и собранные сзади в тяжелый узел, подчеркивали нежную белизну тоненькой шейки. Серые глаза с темными густыми ресницами, широко расставленные и блестящие, глядели с невинным прямодушием ребенка, но грудь под голубым строгим, но нарядным по случаю воскресенья платьем, была по-девичьи высокой. Мягкие розовые губы застенчиво улыбались. Войцех тряхнул головой, словно вынырнул из глубокого омута и низко поклонился девушке. Красота вознесла Лизхен в его глазах выше любого происхождения и состояния. Шемет увидел, наконец, свою богиню.

Осмелевшие сорванцы, Герберт и Йохан, помогли Войцеху справиться с создавшейся неловкостью. Они забросали гостя вопросами о его жизни, а, узнав, что ему довелось попутешествовать, потребовали подробных рассказов обо всех местах, где ему довелось побывать. Войцех даже своими военными похождениями решился поделиться, разумеется, не упоминая офицерского звания и наград. Мальчики слушали, раскрыв рты, Лизхен охала, но не выказывала страха, даже когда речь зашла о безумном штурме Полоцкой стены. Словом, к приходу фрау Греты атмосфера в гостиной царила вполне дружеская и невинная.

Отослав мальчиков в детскую, фрау Грета велела дочери идти на кухню, помогать с обедом. Войцех, отговорившись нелюбовью к тушеной капусте, отправился обедать в ближайшую кухмистерскую, рекомендованную ему благодарной за экономию хозяйкой. Настроение у него было самое приподнятое. Нежная улыбка и блестящие глаза Лизхен не шли из головы, и Шемет, совершенно влюбленный, думал только о том, как ему повезло встретить в этом скромном доме такую необыкновенную и прекрасную девушку.

* -- Лавник (лат. scabini[1], польск. ?awnik -- заседатель) -- член судебной коллегии ("лавы") с компетенцией рассматривать уголовные и некоторые категории гражданских дел в городах Магдебургского права. В Речи Посполитой и Великом княжестве Литовском лавы имели только крупные города. Обычно, они состояли из 3-7 членов. Председателем лавников был войт. Лавы с лавниками существовали до отмены Магдебургского права. В губерниях Царства Польского лавниками называли членов волостного суда.