— В этом мире никто не знает, что может случиться. Ну, спокойной ночи.

И Мойзи в сопровождении своих подчиненных вышел из комнаты.

— Мы тоже пойдем? — проводив взглядом наемников и повернувшись затем к Хоро, предложил Лоуренс. Хоро жадно наливала себе вино из оставленного кувшина. — Эй, в комнате тоже есть что выпить.

— Дурень. Как я могу оставить здесь такое замечательное вино?

Вино в комнате было хорошим, однако то, которым их угостил здесь Рувард, — просто отменным.

Увидев, должно быть, что и Рувард, и Мойзи ушли, в другую дверь заглянул юноша, чтобы прибраться. Однако, заметив, что Лоуренс и Хоро еще здесь, он нерешительно застыл у входа.

— Видишь? Мы мешаем убираться. Идем.

Лоуренс дал юноше мелкую монетку и вывел Хоро из комнаты за руку.

Хоро нехотя последовала за ним, держа в другой руке полную до краев кружку, однако она явно тянула Лоуренса назад.

— Погоди, ты не хочешь возвращаться в комнату?

Снаружи доносился шум празднования.

Возможно, Мудрой волчице, на которую нередко нападала хандра, хотелось заткнуть чем-нибудь уши и лечь спать.

— …Не в этом дело, — ответила, однако, Хоро.

«Как будто тебе такое никогда не приходило в голову», — подумал Лоуренс, но вслух произнес лишь «а».

— Или ты беспокоишься о деньгах?

Хоро отвернулась, но уши под ее капюшоном дернулись.

Каким бы хорошим ни было вино, ей не обязательно было пить его так жадно, если учесть празднование снаружи.

Конечно, она знала, что так будет легче развязать кошель Лоуренса, чем если самой откупоривать фляжку.

То, что она так не поступила, значило, что она всерьез восприняла его наполовину в шутку произнесенные слова про головную боль от мыслей о доставании денег.

— На хорошее вино для тебя мне денег хватит.

Лоуренс взял кружку из руки Хоро.

Когда чуть-чуть вина пролилось, Хоро пробормотала:

— Пропадает зря.

Однако взять кружку обратно она не попыталась.

— Правда? — спросила она вслух, и хвост под балахоном колыхнулся.

Он подивился, какую ее просьбу ему придется уважить, если он сейчас скажет «да». Тем не менее он сделал длинный глоток прекрасного вина, которым Хоро до краев наполнила кружку, и, кашлянув, сказал:

— Давай-ка мы –

Но тут рука Хоро легла ему на губы, не дав произнести остальное.

— Если сейчас будешь беспечен, позже будут неприятности.

Эти слова Лоуренс нередко обращал к самой Хоро.

— Раньше ты был более бережлив. Не слишком ли ты расслабился?

Лоуренс только успел подумать «опять она взяла верх», как Хоро выхватила у него кружку и, сделав глоток, быстро шагнула вперед.

— Однако… — внезапно сказала она и, остановившись, развернулась к нему. У нее было такое самодовольное лицо, что Лоуренсу захотелось схватить ее обеими руками и как следует встряхнуть. — Если ты так настаиваешь, вовсе необязательно идти пить на улицу.

Хоро игриво хлопнула ресницами и танцующим шагом пошла вперед.

Выдернув руку из руки Лоуренса, она тотчас отдалилась от него. Хоть она и делала вид, что укоряет его, однако при этом не сдержала улыбки. По части поддразнивания ей не было равных.

— Тебе нужно так много выпить?

Продолжая улыбаться и как будто вовсе не слушая Лоуренса, она ответила:

— Да.

***

Этой ночью весь город уподобился своей главной площади: еду и спиртное продавали на каждом углу. Лоуренс и Хоро попытались добраться все же до площади, но вынуждены были повернуть обратно — слишком много людей. В конце концов они устроились за складным столиком возле лавки пряностей. Никаких ограничений, о которых можно было бы беспокоиться, здесь не было, и потому даже лавка пряностей не упустила представившейся возможности и превратилась в маленькую таверну.

Сел, разумеется, только Лоуренс; Хоро же, получив от него несколько серебряных монеток, сжала их в кулачке и помчалась к продавцу, точно ребенок.

Вскоре она вернулась с полными руками еды — чтобы положить ее на стол и тут же убежать снова.

Эта картина повторилась четырежды. Владелец лавки пряностей, попивая вино, круглыми глазами наблюдал за кавардаком, творящимся на улице.

— Мм-хе-хе-хе.

Предупреждать ее, чтобы не переедала, выглядело глупой затеей.

Лоуренс с восхищением смотрел, как Хоро поглощает пищу и вино.

В последнее время он и вправду стал не так много думать о том, чтобы сдерживаться с тратами. Он понимал, что у него меняются взгляды на то, что более важно, а что менее.

Деньги превыше всего. Деньги важнее всего.

Эту жадность он помнил как слепящую волну жара позапрошлогодней давности, однако насколько сильно она его жгла, не помнил совершенно. И по сравнению с тем счастьем, которое переполняло его сейчас, то воспоминание было совершенно бледным. Скоро оно исчезнет в глубинах памяти.

Если он сможет открыть здесь лавку и преуспеет с ней, то и через годы, и через десятилетия он будет вот так же, как сейчас, сидеть за столом вместе с Хоро и смотреть на эту же картину.

Он не был уверен, что вспомнит тогда, как он чувствовал себя сейчас.

Однако он нисколько не сомневался, что будет счастлив.

Лоуренс начал понимать, что потратил слишком много времени в убеждении, что вот-вот схватит большую удачу и что солнце его жизни вот-вот достигнет зенита. Именно поэтому он, проживая день за днем жизнь бродячего торговца, мечтал о месте, куда он мог бы вернуться и где его солнце село бы в мире и покое.

Вправду найти такое место здесь — это было неожиданным довеском к покупке.

Если бы он мог встретиться с самим собой в худший день своего ученичества, он сказал бы: «Твои старания будут вознаграждены».

При этой мысли Лоуренс улыбнулся.

— Чему ты ухмыляешься? — поинтересовалась Хоро, проглотив мясо куриной ножки прямо вместе с хрящами.

— Я счастлив. Вполне повод, чтобы ухмыляться.

Он посмотрел прямо на Хоро с самой жизнерадостной из своих улыбок. Свои слова он произнес прямо и просто — не покраснев, не смутившись. Хоро явно хотела сказать что-то ехидное, однако спокойствие Лоуренса лишило ее яда.

— Вот за то, что ты так прямо говоришь такие вещи, я и называю тебя дурнем.

Это лучшее, на что он мог рассчитывать.

— Правда, когда ты сказала, что хочешь вернуться в Йойтсу, а я согласился взять тебя с собой, я даже помыслить не мог, что может произойти что-то подобное.

Хоро, съедавшая по куску всего, что было на ее тарелке, взяла куриное крылышко, зажаренное прямо с кожей, поднесла ко рту и принялась смаковать жир.

— Даже сейчас, если ты спросишь, где он, я не вспомню. А если вспомню, то, возможно, вспомню неправильно.

Уши Хоро умели различать ложь.

Неудивительно, что она подалась назад и словно вздохнула.

— И тем не менее мы добрались.

— Еще не добрались, — тотчас поправила его Хоро, впрочем, без намека на укоризну.

Было ясно как день, что она хотела, чтобы Лоуренс ей что-то ответил.

— Ну, это, конечно, так, но есть и кое-что еще.

Лоуренс облизал пальцы, вытер их куском хлеба и подобрал упавшую на стол чечевичинку.

Он не знал, кто вырастил ее, но кто-то эту чечевицу посадил, кто-то собрал, кто-то привез в город, кто-то очистил и кто-то поджарил и положил в миску. Благодаря немалому количеству торговцев, которых Лоуренс и Хоро не знали, они могли здесь и сейчас есть то, что ели.

В каждой частичке путешествия чечевицы было нечто общее: звон монет, деяния разных людей, приносящие им прибыль… и как маленький кусочек общей картины — благословение Единого бога.

С того дня, когда Лоуренс встретил Хоро, он искал какое-то примирение между своей жадностью и реальностью. Сначала он не находил его, и это приводило к неудачам и ссорам с Хоро.

Однако со временем он кое-как научился.

Это не выглядело таким уж странным, если смотреть на все это как на процесс, идущий шаг за шагом. В торговле любой план, даже самый сложный — не более чем много очевидных шагов, делаемых один за другим.