И тут на его пути возник Бригадир. Он вытащил Паука из смертельных объятий этого болота. Встряхнул. Заставил увидеть новые горизонты. Первый раз он взял с собой Паука из жалости. Почти силой вырвал парня из привычного омута жизни и увел в горы.
В коллектив Паук входил сложно. Казалось, он генетически не способен работать в команде. Наряжался как клоун, то есть в полном соответствии со своим представлением о туризме и о быте «искателя сокровищ». На любую одежду он обязательно напяливал идиотскую жилетку с тысячью карманов, в которых находился миллион ненужных вещей. Не было ни одного случая, когда бы имеющийся в супержилетке мусор пригодился в экстренной, да что там в экстренной, просто сложной ситуации. Даже если Паук твердо знал, что искомый предмет точно находится в одном из карманов, он никогда не мог его вовремя найти. Процесс поиска проходил примерно так: Паук вываливал все из первого попавшегося кармана прямо под ноги, на землю, на траву, в палатку – это не имело значения. Ему было все равно куда. Потом он начинал в этом самозабвенно копаться, радуясь случайным находкам. Затем печально вздыхал, с огорчением констатировал, что искомого предмета тут нет, и вываливал содержимое следующего кармана.
Николай всегда жил в отдельной палатке, обычно разбитой в дальнем конце лагеря. Паук был крайне неряшлив, имел скверные привычки и абсолютно не заботился о чистоте и комфорте окружающих. Он громко рыгал за общим столом, от души чихал, не прикрываясь, редко мылся, а потому и пах соответственно, мог без задней мысли повесить сушиться свои носки прямо над общим котлом и искренне не понимал, за что его бьют.
Однако при всем при том он был по-детски простодушен, чист, открыт и наивен. Коля постоянно становился жертвой розыгрышей, иногда небезобидных, насмешек. Но он никогда не обижался всерьез, а, наоборот, смеялся вместе со всеми чистым, заливистым смехом. Он знал массу чудеснейших историй и легенд о разбойниках, королях и принцессах, а главное – о сокровищах. Все эти истории он охотно рассказывал подчас непонятным, но всегда красочным языком, с сочными, диковинными словечками. Рассказ обычно сопровождался яркой пантомимой (у Паука была довольно богатая мимика) или целым представлением, когда рассказчик пытался показать все действие в лицах. Получалось весьма забавно.
В конце концов ребята его полюбили, приняли со всеми недостатками, чудачествами и многочисленными тараканами в голове. А ворчливый и вечно недовольный Боцман – друг и правая рука Бригадира, – ко всеобщему удивлению, взял Паука под свою защиту.
Так что к концу первой экспедиции все более или менее устаканилось. Не без эксцессов, конечно. Так, когда возвращались из похода, денег оставалось в обрез. Настроение было ужасным. Вымотались. Тогда, чтобы хоть как-то поднять боевой дух, решили устроить себе праздник. Пронырливый Пиксель наизнанку вывернулся, а достал дешевый, но приличный самогон. Так вот, в разгар веселья поднялся Паук и произнес тост. Предлагаю, говорит, поднять тост за Пикселя, который напоил нас дешевым самогоном. Занавес. Пиксель тогда чуть не убил Паука – Боцман спас. Потом Пиксель понял, что не со зла он, не хотел обидеть. Просто со словами поэкспериментировал. Употребил, так сказать, в нестандартном значении. Пиксель пусть и не сразу, но это понял и простил, и согласился взять Паука в следующий поход, в подготовке которого Паук принял самое деятельное участие. Чтобы пойти с ребятами, Николай продал телевизор, аудиосистему и завязал с наркотиками. Такого порыва отвергнуть было нельзя. С тех пор все и закрутилось.
Третья экспедиция уже с самого начала разрабатывалась при самом активном участии Паука. Известно, что восемьдесят процентов успеха у «охотников за сокровищами» зависят не от работы с лопатой в поле, а от сидения за компьютером в разнообразных архивах. Вот тут Паук оказался незаменим. Из мира виртуального он переместился в реальный, пусть и закаменевший в прошлом, а значит, мертвый, но все-таки… Словом, Паук увлекся историей и с упоением начал рыться в старых документах. Штудировал летописи, личные письма, собирал загадочные события разной степени достоверности, слухи, случайные свидетельства. Из всей этой околоисторической мути он умудрялся вылавливать жемчужины информации и, следуя какой-то только ему ведомой логике, сплетать их в единый орнамент. Уже в третьей экспедиции благодаря Пауку удалось найти целый клад. Как он тогда радовался, каким неподдельным счастьем светились его глаза! И не деньги были тому причиной. Важен был сам факт находки как подтверждение его правоты, реализация его идеи, мыслей, как веское основание для признания его полноправным и ценным членом общества.
Потом были новые экспедиции, новые победы, разочарования, новые находки и потери. Проходя через эти испытания, Николай постепенно сделался человеком. Он повзрослел, заматерел, стал финансово независим. У него возникла уверенность в собственных силах. У Паука появились друзья. Даже девушки, которые раньше бежали от него как черт от ладана, всячески издевались и высмеивали, теперь стали проявлять к нему интерес. Из чудаковатого, неуклюжего растяпы и неудачника он превратился в интересного молодого человека, не лишенного странностей, но оттого не менее привлекательного.
Постепенно Николай и сам поверил в свою исключительность и незаменимость. Его больше не устраивал его статус в коллективе. Он хотел уважения и почитания, а к нему продолжали относиться как к чудаковатому младшему брату. Открыто бунтовать Паук не решался, но что-то надо было менять.
Эта экспедиция была разработана Пауком от начала и до конца. Бригадир, безусловно, нашел деньги, достал оборудование, договорился с властями, обеспечил «крышу» и прочее, но главное – идея целиком и полностью принадлежала Пауку. Ну если быть до конца откровенным, то на мысль его натолкнул и немного помог с материалами один его приятель, с которым он общался пока только по сети, но это детали, и о них знать никому не обязательно. К великому разочарованию Паука, его работа не была оценена по достоинству. Его, конечно, взяли, похлопали по плечу, похвалили и… продолжили подкалывать, разыгрывать и издеваться. А все лавры опять достались Бригадиру. Это несправедливо! Они ничего не понимают! Ни один из них не сумел прочитать знаков у входа. Никто не нашел пещеры, а он нашел! Сам! Теперь он всем покажет!
И вот сейчас Паук осторожно пробирался вглубь пещеры, внимательно разглядывая в свете карманного фонаря неровные каменные своды. Еще утром он обнаружил на них старые полустертые символы. Он заметил знаки Велеса, Нави, Мары и целый ряд незнакомых ему рун. Что они означают, Паук не понимал, но догадывался, что начерчены они не просто так. Тут прослеживалась четкая, хотя еще недоступная его разумению система. Утром он сделал несколько зарисовок и весь день ломал голову, что они означают. В итоге пришел к выводу, что там должен быть боковой лаз.
В одном месте свод обрушен, причем обрушен искусственно и очень качественно. Со стороны очень трудно заметить, что там вообще что-то есть, но знаки… Много обережных знаков – и все они направлены на одну стену, будто их ставили, чтобы уберечь людей от прорыва из мира Нави. Причем Навь должна была пробиваться через заваленную стену. Там определенно что-то есть. Утром он заметил маленький лаз. Тогда не стал его тщательно обследовать. Беда в том, что Бригадир его тоже заметил. Но лаз был настолько узким, что толстая задница Бригадира в него не пролезла, а Паук полез. Боялся жутко, но полез. И не зря! Метров через двадцать в грязном узком шкуродере он обнаружил нож.
Нет, не нож, а Нож! Старинный клинок из темного металла. Длинное узкое лезвие хищно изогнуто и сплошь покрыто рунным узором, зловеще переливающимся в луче налобного светильника. На изящной рукояти, отделанной серебром, тускло блестел набалдашник из темного отполированного камня. Паук никогда не любил оружия, но от этого кинжала он не мог оторвать зачарованного взгляда. Сколько ему лет? Пятьдесят? Сто? А может, пятьсот? Странно, несмотря на долгие, очень долгие годы забвения, Нож сохранил остроту заточки. Одно неосторожное движение – и черная сталь пропорола плотную перчатку и довольно глубоко впилась в ладонь. Но Паук не заметил боли. Он испытывал необъяснимое наслаждение и какой-то щенячий восторг от обладания старинным артефактом. Вместе с тем он смог напрячь волю и подавить желание немедленно забрать кинжал. Это было невозможно, поскольку Бригадир обязательно это заметит и отнимет его законную добычу. Скрепя сердце Паук спрятал Нож в углублении в стене, завалил обломками камней и пополз обратно. Выбравшись из шкуродера, Паук заявил, что лаз заканчивается тупиком. Завал. Пролезть невозможно. И предложил внимательно обследовать прилегающую стену. Даже обосновал свое предложение расшифровкой рунных символов, выбитых на сводах пещеры. Такую теорию толкнул, самому понравилась! Сам же с нетерпением ждал вечера, чтобы в одиночку незаметно проникнуть в пещеру и забрать клинок. Вечером рано пошел спать. Залез в спальник и долго притворялся спящим. Потом аккуратно и очень медленно вскрыл заднюю стенку, подготовил муляж в спальнике и, улучив момент, выскользнул из палатки. Несколько долгих мучительных минут провел, скорчившись за ближайшим камнем, внимательно вслушиваясь в тишину и выжидая момент для незаметного отхода. Затем тихо крался обходной тропой к заветной пещере, высоко поднимая ноги, тщательно выбирая место для каждого нового шага. Лишь однажды он оступился, перед самым входом. Казавшийся незыблемым камень вдруг зашатался и предательски выпрыгнул, покатившись по склону. «Подумают, что зверье шастает», – успокоил себя Паук и шмыгнул в пещеру.
