© Александрова Н. Н., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Инга с трудом разлепила глаза. Сквозь занавески в комнату сочился болезненный утренний свет. Голова раскалывалась от боли. Инга с трудом приподнялась на локте, и комната сразу поплыла перед глазами. С трудом сфокусировав взгляд, она увидела на тумбочке будильник. Какое-то безумное время – половина четвертого. Ночи? Дня? Лишнего, не существующего времени суток?

Не может быть. Если половина четвертого ночи – почему светло? Если половина четвертого дня – неужели она проспала весь день? И где, черт возьми, она была вчера вечером?

В памяти был провал, черная дыра, в глубине которой пульсировал какой-то красный глаз…

Во рту было сухо и противно, свет – даже то подобие света, которое проникало сквозь занавески, – резал глаза. И еще в комнате был какой-то запах, смутно знакомый и удивительно неприятный.

Инга повернулась и увидела на соседней подушке голову Макса. Он безмятежно спал, повернувшись к ней спиной. Темные, слегка завивающиеся волоски на затылке были влажными от пота.

Инга почувствовала невольное раздражение. Она не любила, чтобы Макс оставался у нее до утра. Короткий бурный секс – и проваливай. Ее дом – это ее личное пространство, ее нора, где она хотела чувствовать себя полной хозяйкой. С другой стороны, Макс может прояснить все насчет прошлого вечера.

Инга спустила ноги с дивана, нашарила тапочки, с трудом поднялась, тупо взглянула на будильник. Секундная стрелка не двигалась, значит, будильник просто остановился.

На нее накатила новая волна дурноты.

Господи, что же они пили вчера, что ей так плохо?

Она доплелась до кухни, глотнула теплой железистой воды, взглянула на часы на табло микроволновки. На этих часах было двадцать минут одиннадцатого.

Черт, ее же сегодня утром ждет заказчик!

Она вернулась в комнату.

Макс лежал все в той же позе, под самое горло укрывшись одеялом и повернувшись лицом к стене. Ингу уже раздражала его безмятежная поза, его крепкий здоровый сон.

– Макс, поднимайся, – проговорила она зло. – Сколько можно валяться? Уже половина одиннадцатого! Мне нужно уходить! Выметайся!

Он не шелохнулся.

Да ему на нее совершенно плевать!

Инга одним движением сдернула с него одеяло.

И попятилась, не веря своим глазам.

Это был вовсе не Макс. В ее постели, повернувшись лицом к стене, лежала женщина. Молодая женщина с красивым ухоженным телом. На талии, чуть выше копчика, темнела татуировка – полураскрывшийся бутон розы, на нем бабочка…

– Черт, что же это такое? – пробормотала Инга и, все еще не веря своим глазам, толкнула незнакомку: – Черт, ты кто такая?

Тело безвольно перекатилось на спину…

И Инга почувствовала, что сходит с ума. Точнее, уже сошла.

Перед ней действительно лежала женщина, черный треугольник внизу живота был аккуратно подбрит, под самым пупком – такая же татуировка, как на талии, нежно розовели соски. Но выше… выше было лицо Макса, его голова с коротко стриженными, слегка вьющимися волосами, двухдневная щетина на подбородке, капризный рот, небольшой, хорошо знакомый ей шрам возле правого глаза.

Сами глаза были закрыты.

И теперь – только теперь до нее дошло, какой запах она почувствовала, проснувшись.

Сладковатый, отвратительный, тошнотворный запах смерти.

– Черт, черт, – бормотала Инга, пятясь к двери и не в силах отвести взгляд от того, что лежало на ее кровати. – Черт, да что же это такое? Этого не может быть!

Она выскочила в коридор, еле успела добежать до туалета, склонилась над унитазом, и ее долго и мучительно рвало.

Когда приступ рвоты закончился, она с трудом поднялась, прополоскала рот и попыталась взять себя в руки.

Ясно, что этого просто не может быть.

У нее начались галлюцинации.

С чего – это другой вопрос. Наверное, напилась вчера какой-нибудь дряни. Дзюба ведь говорил ей, что с ее таблетками нельзя пить ничего крепче чая. В крайнем случае бокал сухого вина. И она строго соблюдала это правило. Так что же случилось вчера?

Инга плеснула в лицо холодной водой и снова поплелась в комнату.

«Господи, – бормотала она, еле волоча ноги. – Господи, сделай так, чтобы там никого не было. Сделай, чего это тебе стоит? Ты ведь Всемогущий!»

Она толкнула дверь, вошла в комнату, зажмурилась, затем открыла глаза…

Ничего не изменилось.

На смятых простынях лежало мертвое чудовище с телом молодой женщины и головой Макса.

– Нет, нет! – завопила Инга. – Нет!

Ужас навалился черной каменной плитой, в глазах потемнело. Она увидела сырой подвал, мертвое лицо, сложенные на груди руки, свечи по сторонам, бросающие багровые отблески на темные стены подвала…

Железная рука сжала сердце, дышать стало невозможно, как будто вместо воздуха легкие наполнились битым стеклом.

Ей говорили, что время все лечит. Говорили, что станет легче.

Ни фига подобного!

Время, прошедшее с той страшной ночи, словно исчезло, скукожилось, как шагреневая кожа, как змеиная шкурка. Словно все это случилось только вчера.

Нет!

Инга вылетела в коридор, бросилась на кухню, выдвинула ящик и нашла в его дальнем углу заветную пластиковую бутылочку. Трясущимися руками отвинтила крышку, вытряхнула на ладонь все, что там оставалось, – три розовые таблетки, запихнула в рот, запила чем-то, что подвернулось под руку, закрыла голову руками, чтобы защититься от наваливающегося ужаса, и затихла…

Дзюба говорил, что больше одной таблетки в день принимать нельзя, но черт с ним, с Дзюбой. Он никак не мог предусмотреть такое, что случилось сегодня.

Таблетки сделали свое дело. Ужас начал понемногу отступать, рука, сжавшая сердце, слабела. Инга медленно, ровно дышала. Ее охватывало спасительное безразличие.

Труп в ее постели? Плевать!

У этого трупа женское тело и голова Макса?

Снова плевать. На все плевать!

Мысли ворочались в голове тяжело и медленно, как мельничные жернова. Но она все же поняла, что оставить все как есть нельзя, нужно что-то делать. В голове от таблеток была тоскливая звенящая пустота, однако Инга сообразила, что сама она ничего не сможет сделать, ей нужна помощь.

А помочь ей мог только один человек. Иван.

Она нашла телефон, с трудом попадая в кнопки непослушными пальцами, набрала номер.

– Что у тебя стряслось? – отозвался Иван, не тратя времени на приветствия.

– Приезжай, – с трудом выдавила Инга. Слова выползали изо рта с трудом, как паста из пустого тюбика. – Приезжай сейчас же.

– Сейчас не могу.

– Я сказала: приезжай, – повторила Инга, с трудом ворочая сухим шершавым языком.

Видно, что-то такое было в ее голосе, что Иван больше не стал спорить и упираться и коротко ответил:

– Еду.

Следующие сорок минут Инга провела на кухне, сидя на табуретке, тупо глядя перед собой и сжимая в руках пустую чашку.

Звонок в дверь раздался так неожиданно, что она выронила чашку, и та разбилась с глухим звоном. Инга вскочила, чувствуя, как в душу снова заползает черный ужас. Нет-нет, сейчас не время, и потом, она же приняла целых три таблетки, они должны помочь. Раньше помогали. Или этот мерзавец Дзюба дает ей подделку, какое-нибудь барахло? На тебе, боже, что нам негоже? Грозился ведь, орал в прошлый раз в кабинете: «В последний раз, ты меня под статью подводишь!»

Да не посмеет он ее обмануть, Инга о нем много чего знает. Тот еще подонок.

Звонок залился грозно и требовательно, да еще в дверь кулаком бухнули. Неслышно ступая босыми ногами, Инга подошла к двери и заглянула в глазок. Там отражалась жуткая рожа с выпученными глазами. Но одна, стало быть, не полиция, эти толпой ходят.

– Иван, ты? – спросила Инга не своим, высоким голосом.