Ими держится наша земля, не только земля Русская, но вся наша грешная земля, здешнего мира. Вез таких людей огнь Божий пожрал бы нас, как Содом и Гоморру; да и без явной кары небесной, сами люди бы погубили и истребили всех и вся, как нам доказывает это Парижская коммуна. Одно из лучших воспоминаний моей жизни — это такие люди, и, слава Богу, немало знала я их. Из них Евгений Александрович Поликарпов самый близкий мне, столько же по родству, сколько по душе. Но кончина его еще слишком близка, след его еще не остыл, и рано говорить о его действиях и о нем.

У деда моего кн. Андрея Николаевича Щербатова была еще другая дочь Анна, и в ней и через нее соединяются лучшие родственные воспоминания семейства матери моей и семейства моего отца. Его мать, Екатерина Ермолаевна Блудова, имела редкое счастие, которое достается только избранным немногим: у нее был друг, не в светском смысле слова подруги или приятельницы, но искренний, неизменный друг, с которым она делилась мыслями и чувствами, с которым виделась ежедневно и от которого не имела ничего скрытого. Этот друг была графиня Анна Павловна Каменская, жена фельдмаршала, мать Николая Михайловича, командовавшего армией в Финляндии и на Дунае. Их дома в Москве были очень близки[14], и калитка из сада Каменских открывалась в сад Блудовых, так что соседки ходили друг к другу беспрестанно, без того этикета и сборов, которые в то время требовались при всяком выезде в карете для женщин высшего общества. Дружба эта перешла и на второе поколение, и отец мой, сестра его и все ее дети, до конца жизни графини Каменской, были всегда у нее на ноге самых близких, любимых родственников. Потому и граф Николай Михайлович, главнокомандующий, просил к себе отца моего в армию, и у Каменских он познакомился с своею женою, моею матерью, родственницей их, прежде нежели поехал в южную армию. Дружба между его матерью и матерью Каменского и развивавшаяся склонность к нему моей матери (любезной кузины Николая Михайловича) конечно содействовали к назначению его управляющим канцеляриею главнокомандующего армией в Турции. Это был пост важный по тогдашним обстоятельствам, и блистательное начало карьеры для молодого человека, 25-ти-летнего, не бывшего ни на каких видных местах до тех пор и не принадлежавшего к аристократическому кругу Петербургского двора. Не знакомство по службе с Николаем Михайловичем Каменским повело к женитьбе отца моего (как написал князь Петр Долгоруков), а дружба фамильная и взаимная любовь между ним и родственницей Каменских дали случай Николаю Михайловичу оценить способности моего отца и повели к назначению его по службе.

Графиня Анна Павловна Каменская была одна из первых красавиц своего времени, благородная душой, добрая сердцем, мягкая нравом. Об ней все знавшие ее помнят, как об ангеле во плоти. В замужестве она не была счастлива, и крутой, деспотический характер мужа много заставил ее страдать. Сверх того у него была известная всем, нагло выставленная на свет связь с простою, злою женщиной, к которой он уезжал беспрестанно в деревню на целые месяцы, когда не был в Петербурге или в армии, оставляя графиню Каменскую одну в Москве; но она никогда не заслужила ни малейшего упрека, никогда злословие не касалось ее. Такие две женщины, как она и бабушка моя Катерина Ермолаевна, должны были, так сказать, пополнять друг друга в моральном отношении, и твердость характера, превосходство ума Катерины Ермолаевны давали ей большое влияние на графиню Каменскую. Одна дочь, тоже несчастная в замужестве[15], и двое сыновей составляли семейство Каменских. Сергей, старший, с недостатками отца, но без его талантов, был однако любим матерью (многие даже думали, что он был ее любимым сыном) и, странным образом, она видела в блистательной карьере меньшего сына, перегнавшего его по службе, что-то в роде несправедливости судьбы. Она уговорила главнокомандующего дать старшему брату случай отличиться и показать те военные способности, которые она воображала врожденными во всех членах их семейства. Этот случай, как уверяли, думал ему доставить брат его, при осаде Рущука. Известно, какие бедственные последствия имело это распоряжение. Сергей Михайлович, подобно отцу, жил дурно с женой, от которой имел двух дочерей, умерших девицами. До старости лет жил он разгульной жизнью в Орле и в своем имении, в той же губернии, и славился особенно своим домашним театром и всем, что обыкновенно соединялось с этими труппами крепостных актеров и актрис. Он издержал на это удовольствие все огромное богатство отцовское и, не жалея денег на этот предмет, «хотел купить» славного актера Щепкина у его помещика, как тот сам рассказывает; но несколько почитателей его таланта сложились и выкупили Харьковскую театральную знаменитость, сделавшуюся в последствии знаменитостью для всей России. После смерти первой жены, урожденной Ефимовой, Сергей Михайлович женился на молодой, хорошей собой, вдове Кириловой, от которой имел много детей; теперешние графы Каменские — его сыновья и внучата. Один из сыновей, Андрей, способный, красивый собою, напоминавший по наружности знаменитого дядю, выбрал было военное поприще для службы, но не долго оставался в ней, женился, уехал в деревню и умер в молодых летах, в расстройстве ума. Другие, кто умер, кто остался в живых, недолго служили, и особенного ничего не слыхать о них, если не верить молве об ужасном преступлении, совершенном в Смоленском земстве, которое, к несчастью, приписывают одному из них. Сам фельдмаршал, известный в истории как человек с истинным талантом военачальника, был настоящим большим барином того времени, позволявшим себе все, что его богатство, его сан, его положение в свете могли доставить ему к удовлетворению его прихотей и к наслаждению материальной жизнью. Сластолюбивый деспот, он, как многие богачи того времени, был не разборчив в своих связях, и наконец подпал под влияние грубой, даже некрасивой женщины и, как уже сказано, проводил с нею в деревне все свободное от службы время; в Москве же, в своем законном семействе, он являлся каким-то повелителем, грозою всех домашних. Строгая чистота, спокойное достоинство Катерины Ермолаевны Блудовой были для него особенно антипатичны, а нежная дружба, ежедневные свидания с его женой были ему так противны, что две приятельницы запирали калитку между своими садами, и посещения их делались формальными визитами, как скоро фельдмаршал являлся в свой дом на Смоленском бульваре. Впрочем, надобно заметить, что первое охлаждение между ним и женою произошло от вмешательства одной из ее родственниц и, может быть, без этого вмешательства, ее кротость и красота взяли бы верх над его наклонностями. Как бы то ни было однако, его любовная связь погубила его. Богатство и власть, которою наделял ее фельдмаршал в своем имении, не удовлетворяли его любовницы: ей захотелось положения честной женщины, т. е. ей захотелось выйти замуж, и предметом этой законной любви, или этого расчета, она избрала полицейского чиновника, а средством к достижению цели — убийство. Обещанием наград и надеждой на безнаказанность она уговорила одного молодого парня из дворовых, не любивших вообще своего крутого помещика, разрубить ему череп топором в лесу, через который он ехал зимою в санях; кучер был соучастником, или, по крайней мере, не защитил барина, и оба приговорены были к заслуженной казни; но сама виновница кровавого преступления осталась в стороне, благодаря протекции полицейского, за которого она вышла замуж. От нее был у фельдмаршала сын незаконный и потому не носивший титула графского, но названный однако Петром Михайловичем Каменским. Он в молодости показал замечательные военные способности и страстную любовь к военному делу. Брат его, главнокомандующий, взял его к себе в адъютанты; после его смерти он прослужил и отличился, сколько можно, в малых офицерских чинах, в кампаниях от 1812 до 1815 года, и уже после войны, за какую-то погрешность против дисциплины, был сослан в одну из крепостей внутренних губерний России; там он утонул, как говорят, случайно, купаясь; иные думают, что он утопился от уныния и скуки.