– Да меня от бананов мутит.

– А калия много в фейхоа. Или нет, там много йода.

– Ну что ты у меня за разумница!

– Я постоянно за собой слежу, иначе разонравлюсь тебе.

– Нет, нет, ты мне не разонравишься.

– Это тебе так кажется. Ты не замечаешь, как я тружусь, ты все воспринимаешь естественно. Это правильно.

– Но какие тут хрящики! Сразу не раскусишь, с зубов соскальзывают.

– Наверное, я не додержала.

– Наоборот, это еще вкуснее.

– Только, ради бога, не высасывай из костей мозги.

– Я их люблю, они сочные.

– В них все вредные элементы скапливаются.

– Ты думаешь?

– Я уверена. Кур чем только не кормят. Это же не домашние куры. Когда приедешь, попробуешь, каковы домашние куры.

– Ну, эта тоже ничего. А там что у тебя? Ради бога!

– Это сюрприз.

– Я всегда знал, что ты великая искусница.

– Я даже сделала двух сортов, ну случай, если один тебе придется не по вкусу.

– Что ты, я всегда этому обрадован. Осторожно! Сыпется.

– Я отрежу кусочек.

– Разрезай сразу все. Дай-ка возьму. Что за объедение. Очень вкусно.

– Правда?

– Бесподобно.

– А еще есть, ты, правда, теперь не захочешь, вот такие. Сейчас открою коробочку.

– Ты меня поражаешь. Я снова и снова удивляюсь твоему умению.

– Да они и не получились.

– Не наговаривай на себя, я уверен, они вкуснее прежнего. И чай здесь удачный. Послушай, Галочка, нам очень повезло, мы едем с тобой как в купейном вагоне. Нам несравненно повезло с соседями. Они попрятались к себе наверх и места не занимают, и мы можем беспрепятственно с тобой беседовать и принимать какие угодно позы.

– Да, мы как хозяева тут. Будешь еще чего-нибудь?

– Я больше не могу.

– Есть маленький арбуз и дынька.

– Помилуй, пожалей меня.

– Может, оставим на утро?

– Я бы с радостью, но сил нет. Я чрезвычайно сыт.

– Тогда буду убирать.

– Постой, я помогу.

– Ничего, я сама, к тому же, ты не знаешь, что и куда прятать.

– Но дай, я хоть вынесу мусор. Эту газету можно рвать?

– Она не понадобится нам больше. Вся пропиталась маслом.

– Тогда я в нее соберу кости.

– Да, и очистки возьми.

– Там у туалета должен существовать помойный ящик. Я сейчас вернусь. Ты не стели сама.

– Хорошо, хорошо.

…

– А знаешь, давай покуда не будем стелиться.

– Давай.

– Полежим так.

– Без расстилания?

– Без расстилания. Это где же мы едем?

– Да не понятно.

– Постой, постой, что же это за область? Как ты полагаешь? Что там должно быть по времени? Ведь уже поздно.

– Я совершенно не представляю.

– А какие у нас по пути были станции?

– Да я и не знаю.

– Видишь ли, я этим маршрутом практически никогда не ездил. Кроме Ромодана и не помню ничего.

– Ромодану еще рановато.

– Ты считаешь?

– Ромодан ночью.

– А который теперь час? Постой-ка, ничего не разберу. Девять? Десять?

– Мне сдается, десять.

– Да послушай, все одиннадцать! Я нарочно вынес часы на свет, – одиннадцать.

– Не может быть, светло еще.

– Но уже темнеет. Замечаешь?

– Темнеет, значит, – одиннадцатый час. Ты часы заводил?

– У меня часы, я тебе доложу, с пятьдесят четвертого года. Так вот. Надежные. Но бог с ними. Хорошо.

– Правильно мы с тобой поехали.

– Правильно.

– А самолетом было бы не интересно, да и дорого

– И опасно.

– Не думаю, чтобы опасно. Не часто же случается.

– Очень опасно. Мы могли бы упасть и разбиться.

– Не надо говорить напрасно. О плохом лучше не вспоминать. Когда предполагаешь худшее, оно и случается.

– Ты понимаешь, какое дело, мы ведь можем попасть в аварию и на поезде.

– Да господь с тобой, мы благополучно доедем.

– Дай-то бог. Но мне сейчас что-то не по себе стало.

– Что такое?

– Нам теперь хорошо?

– Хорошо.

– Никто не мешает, мы вместе. И, кажется, так всегда будет. Но через какой-нибудь час или даже минуту может произойти чрезвычайно ужасное, и мы неожиданно умрем.

– Что ты говоришь такое.

– Всякое бывает.

– Постучи по дереву.

– Мы все потеряем: и разнообразие это, и приятности общения, и тепло, и свежий ночной ветер.

– Нет, этого не должно быть.

– Например, на переезде мы столкнемся с автобусом. Тепловоз сойдет с рельс и опрокинет за собой вагоны: они как домино повалятся с насыпи. Мы со своих мест слетим, и все.

– Что все?

– Все закончится. Я ударюсь, к примеру, виском об угол столика, а тебе распорет печень.

– Перестань, Володя.

– Или пожар. Умирать от дыма, наверняка, мучительнее.

– Зачем ты этот разговор завел?

– Видишь, какое дело, мы же можем в любой момент потерять друг друга. Навсегда. Мы ведь когда-нибудь расстанемся навечно. Мы об этом не вспоминаем, а так будет. А вдруг, это произойдет сегодня ночью, в поезде? Я вдруг испугался этого.

– Я знаю твердо, что Бог каждому свой срок отмерил. Сколько положено, столько человек и живет. Это по божеской части, а не по нашей, сроки блюсти. И нечего преждевременно в будущее заглядывать. Давай стелиться и спать. Что ты молчишь? Что опять задумал?

– Всего хуже, что нас могут запросто убить.

– Час от часу не легче. Кому же мы помешали?

– Да просто так, из нечего делать. Меня, тебя, соседей за стенкой. Как раз плюнуть. Мы же ничего не успеем предпринять.

– Володя, давай укладываться.

– Ты знаешь, мне страшно.

– Не бойся ничего. Без божьего ведома ничего не произойдет.

– Быть может, он уже идет.

– Кто?

– Убийца. Мы уляжемся, а он из-за паршивого кошелька или по извращенной своей прихоти взрежет нам животы. И будет очень больно.

– Ну что ты, Володя, прекрати.

– В мягкий беззащитный живот острым ножом, – это ужасно больно. И никак не исправить, не вылечить. Только умирать беспомощно. Мы же абсолютно, понимаешь, абсолютно не защищены. И обидно умереть от руки ничтожества какого-то, урода морального. Почему это ему разрешается?

– Это никому не разрешается.

– Но если есть такая возможность: делать больно и убивать, значит, она может использоваться. Значит, она не по оплошности оставлена. Не возможно оживить мертвеца и камень превратить в младенца. А убить живого – пожалуйста. Это что же, проверка такая?

– Нам этого не понять.

– А тому, кто убивает и мучает, приятно. Он свою силу осознает. Ведь есть такие, что убивают с легким сердцем. И ничего ему после не воздается. Например, на войне.

– Ты не суди, откуда ты можешь про всякого знать? Давай ложиться.

– Мне страшно, Галочка, за всех нас.

– Не бойся, положись на провидение и будь честен. Я рядом с тобой.

– В какие переделки не попадал, чего не повидал, но так страшно никогда не было. Не чувствовал себя никогда столь беззащитным.

– Успокойся, все будет хорошо.

– Ты думаешь?

– Я уверена.

– А я вот вспомнил случай…

– Хватит. Снимай второй матрац.

– Ты обо мне очень хорошо заботишься. Мне очень приятно.

– И мне приятно. Позволь, я постелю тебе.

– Постели.

– Мы ляжем, послушаем, как колеса стучат, и уснем.

– Ты быстро засыпаешь?

– Особенно в поездах, при равномерном покачивании. Но я тебя дождусь, прежде тебя не стану засыпать. Ты слышишь, Володя? Что ты молчишь?

– Я в окошко выглянул. Где-то едем мы.

– Устраивайся поудобнее. Ты любишь на боку засыпать или на спине?

– Я, видишь ли, на спине храплю.

– Тогда укладывайся на бок.

– Хорошо.

– Свет тебе не мешает.

– Нет, ничего. Он тусклый.

– Ну, спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

– До завтра.

– До завтра.

– Спи.

– И тебе.

Среди спящих, как галки на возвышениях, тополей, в безветренных, обвисших плащах, проплывал облитый фонарями полустанок и принакрытые плотными тенями – его обитатели – лавочки, заграждения, платформы. Насыпи беззвучные уходили из ярких кругов, темными окнами блестели здания. Силуэтом вот проплыл какой-то завод за тополями, с трубами, – медленное движение – с вышками и фермами. Освещенные ворота для въезда, с собаками в глубине. Пологий тротуар, где – никого. И уплыли. Набегали, не спеша, столбы и мохнатые ветви, обмотанные тенями, и увитые тенями, и – уплывали. Резкий фонарик на переезде, где – никого. И уплыли. И тянулись потом бесконечными очередями богатые на запахи – ночные мазутные благовония и ароматы лип – посадки, где в чащах мусор и железнодорожный лом, но спрятанный тьмой и крапивой, и – запахи. И тянулись бесконечное долго, но внезапно с одного края рвались и шли зазубринами, и отклонялись круто в сторону, а упругой дугой, как черной стали косой, загибалось на красном крае заката поле. Величественные мелодии: непостижимые реки под мостами, небо закатное и полоса. Величественные условия для сна. Не обнаруживаемые вербы в теплой ночи. Один огонек светился за холмами в какой-то хате, все потухли давно, а он светился. И туманы, привстающие с колен, и вольный простор.