Стосковавшиеся по новым произведениям Кривина сердца ужгородцев забьются сильнее, когда они вдруг увидят на страницах книги знакомые до боли слова Рафанда, Кальвария, Театральная площадь… Кривин вспоминает доктора Фединца, и доктора Борю Рыжова, а это значит, что свой город он не забыл. Да, были «стоятельства» и были «обстоятельства», но есть нечто, что оставляет глубокий след в сердце — и это навсегда.
Людмила Бородина, кандидат филологических наук Пришло мгновенье в гости к вечности Рисунок Там, где контуры горы и луны окружность, жили-были две сестры — Внешность и Наружность. жили — просто никуда: грубо, косо, криво, — то ли веник и скирда, то ли хвост и грива. Не лепился к штриху штрих, всё не так, как надо. Но уставились на них два пунктира взгляда. И впервые понял мир красоты ненужность, глядя, как один пунктир пронизал Наружность, и впервые ощутил красок неуместность, глядя, как другой пунктир врезался во Внешность. И исчезли без следа бледность и недужность. Что случилось, господа? Не узнать Наружность. Неприятные для глаз вялость и небрежность оказались в самый раз — подменили Внешность! Загляденье для души, лёгкость и воздушность, — до чего же хороши Внешность и Наружность! Две подружки, две сестры, две берёзки в поле… Это всё видней с горы, а с луны — тем боле. Песчинка и гора I. Жила-была песчинка под горой, трудилась добросовестно и честно. Жила-была песчинка под горой, совсем немного занимала места. Жила-была песчинка под горой и ничего другого не желала. Она стояла за гору горой, все силы ей, всю душу отдавала. И где теперь песчинка? Вот вопрос, который надо рассмотреть всерьёз, чтоб на него ответить без заминки. А у горы, наверное, склероз: ну, где ей помнить верную песчинку! 2. Жила-была песчинка на горе. Какая сила, красота и смелость! Жила-была песчинка на горе и снизу очень хорошо смотрелась. Жила-была песчинка на горе, и вся гора вокруг неё вертелась. Жила-была песчинка на горе. Жила, была… И вдруг куда-то делась. Куда она девалась? Вот вопрос! Наверно, ветер дунул и унёс, — такое нам не в редкость, не в новинку. А у горы — ликующий склероз: какое счастье — позабыть песчинку! Слово А слава — дым, а слово — дом, и в этом доме я живу. Под вечер за моим окном садится солнце на траву, а утром, выспавшись, встаёт и отправляется в полет — вокруг столиц и деревень, с весёлой тучкой набекрень. Приходят Прежде и Потом, в мою стучатся дверь, интересуясь, где живёт прекрасная Теперь. А я на это: вот так да! А лучше: вот те на! Да где ж ей жить ещё, когда Теперь — моя жена. Я приглашаю в дом гостей, прошу испить вина. И входит в комнату Теперь, садится у окна. Я Прежде знаю с давних пор, мы даже с ним на ты. И потянулся разговор до самой темноты. И ночь стояла у окна, вздыхая о былом… Но где Теперь, моя жена? Она ушла с Потом. Как много у меня потерь! И вот — ещё одна. Ушла она, моя Теперь, неверная жена. Ушла, покинула мой дом, а я кричал: «Вернись!» Проснулось солнце за окном и устремилось ввысь, и на пути его крутом кружилась голова… Но слава — дым, а слово — дом. Слова, слова, слова… И просыпалась жизнь вокруг, как водится, с утра. И Прежде, мимолётный друг, промолвил: «Нам пора». И я поднялся, чтоб идти, но отворилась дверь, и встала на моем пути прекрасная Теперь. Другая, новая Теперь, она вошла в мой дом. И другу я сказал: «Иди. Я как-нибудь потом». Памятник Смеялось море и грустило, а там, на самой глубине, скала гранитная застыла — посмертный памятник волне. И как же было сохранить ей, в смятенье вод продлить себя? Но продолжается в граните её короткая судьба. Её упрямая беспечность, её неистовый каприз… Гранит холодный — это вечность, порыв мгновенный — это жизнь. Какая быль! Какая небыль! Какая огненная стать! Волна себя взрывает в небо, но ей до неба не достать. Оно не встретит, не полюбит, не приголубит в вышине… И только там, в смертельной глуби, бессмертный памятник волне. |